это удовольствие моим родителям на утро.
второй план перед железной привычкой выполнять свои утренние обязанности.
все переулки и задворки по соседству. У него был разработан маршрут, от
которого он отступал только в исключительных случаях. Были определенные
мусорные баки, которые он никогда не пропускал, была, конечно, уйма
привлекательных телефонных столбов, которые нельзя не обслужить. Путь Матта
обычно пролегал по проулку между Девятой и Десятой авеню, оттуда до нового
моста, затем на задворки ресторанов и бакалейных лавок у Пяти углов.
Повернув к дому, он следовал по главной улице, инспектируя по пути пожарные
колонки. К тому времени, когда он двигался домой, на улицах бывало много
народу, направлявшегося за реку к месту работы. В то памятное утро ничто не
предвещало беды, пока Матт не примкнул к толпе рабочих, шагавших в южную
часть города.
восемь не зазвонил телефон. Мама взяла трубку, и сердитый женский голос
прокричал ей в ухо:
приятно, когда я напущу на вас закон!
вернулась к приготовлению завтрака. Рано утром она всегда бывала
флегматичной и потому решила, что эта гневная тирада прозвучала просто не по
тому номеру телефона. Мама даже улыбалась, когда за завтраком рассказывала
об этом папе. И когда приехала полиция, она все еще улыбалась.
что какой-то чудак позвонил в полицейский участок и сообщил, что Моуэты
выкрасили свою собаку. Полисмены были смущены и поспешили объяснить, что
закон обязывает проверять все жалобы, какими бы странными они ни казались.
Если мама заверит их, ради пустой формальности, что ее собака все еще имеет
свою естественную окраску, они охотно откланяются. Мама сразу же заверила
их, что все так и есть, но, чувствуя себя озадаченной, поспешила в столовую
сообщить об этом папе.
фырканье Эрдли в переулке за домом говорило о том, что он спешно уезжает.
царапаться в дверь с сеткой для защиты от москитов. Мама пошла впустить его.
голову. На людной улице ему, должно быть, пришлось очень худо. Он тут же
юркнул в мою комнату и исчез под кроватью.
В результате на работе его встретило взволнованное и строгое мамино
распоряжение: немедленно вернуться домой.
зеленое мыло. Ветеринар явился уже с выражением подозрительности во взгляде.
вдвоем попытались убедить Матта вылезти из-под кровати. Матт упорно
отказывался подчиниться. В конце концов ветеринару пришлось ползти к собаке
под кровать, но проделал он это очень неуклюже.
молчание как признак опасного состояния собаки. Она попросила доктора скорее
назвать болезнь. Она совсем не была готова к тому бурному потоку слов,
которым доктор разразился в ее адрес. Он отбросил всю профессиональную этику
и когда покидал наш дом, то горестно клялся, что бросит медицину и вернется
на пшеничную ферму, где родился. Доктор был так зол, что совершенно забыл о
гонораре.
пределе, когда несколько минут спустя с черного хода осторожно появился
папа. У него был почти такой же жалкий вид, как у Матта. Он увидел выражение
маминых глаз и попытался опередить ее.
поспешил объяснить он. -- Все это, конечно, отмоется? -- В его голосе
звучала мольба.
случившегося с Маттом. Она устремила на папу самый уничтожающий взгляд, на
какой только была способна.
даже щелки для дальнейших уверток.
возвращения мама чувствовала себя несчастной. В течение трех дней телефон
звонил почти непрерывно. Некоторые из звонивших были общительны -- терпеть
их было труднее всего. Другие были настроены мстительно. К счастью,
репортеры газеты "Саскатун Стар Феникс" были друзьями моего папы и с
замечательным благородством отказали себе в возможности широко использовать
эту забавную тему на страницах своей газеты.
ярко-синей собаке, и каждый имел на этот счет свое собственное мнение.
упоминания о случившемся, и было опасно выпытывать из него подробности. Но я
все-таки рискнул его спросить о количестве синьки, которое он использовал.
противный желтый оттенок и вернуть шерсти белизну!
несколько дней спустя мама попросила меня прочистить засорившийся водослив в
подвале, то я извлек из трубы комок бумажных оберток не менее чем от десяти
кубиков синьки... Очень сомневаюсь, что несколько оберток попало туда
раньше.
Стая уток
охотничьему сезону на Западе. Время перед открытием сезона были полно для
меня больших волнений и ожидания, а школа казалась почти невыносимой пыткой.
Ночи стали холоднее. В предрассветные сумерки я внезапно просыпался и, лежа
в постели, с учащенно бьющимся сердцем прислушивался к величавым голосам
первых гусиных стай, тянувшихся на юг. На кровати у себя под боком я держал
свое ружье маленькое ружье двадцатого калибра (первый в моей жизни
дробовик). В гулкой темноте я поднимал его к плечу, потолок и крыша
исчезали, и дуло ружья следовало за небесными путешественниками.
ружье, заботливо полировал сверкающую ложу из орехового дерева, вытаскивал
патроны и снова укладывал их в коробки. Мама обычно сидела и глядела на него
с выражением ангельской покорности, которое кого угодно может вывести из
себя и которое женщины умеют превращать в грозное оружие против своих
спутников жизни. Матт, напротив, полностью игнорировал наши приготовления, и
ему становилось от них так тошно, что он начинал проводить вечера вне дома.
Отсутствие у собаки всякого интереса к ружьям, манкам, патронам и к одежде
для охоты вызывало у папы презрение, и при этом подтверждалась
справедливость его первоначальной оценки Матта.
однажды вечером.
удочку.
потренировать его. Папа иронически фыркнул.
с птичьими мозгами.
охоты на птицу, -- сказал я. -- Посмотри на его длинную шерсть на ногах --
ведь она как у настоящего английского сеттера.
гараж. Когда мы вошли в это убежище, он запер дверь.
который подчеркивал всю серьезность моего нарушения мужской верности.
сказала только, что нам следовало бы испытать пса и он, может быть, стал бы
приносить нам к а к у ю - т о пользу.
взрослый, чтобы понять, что в мужских делах никогда не стоит давать женщине
возможность считать, что она права. Не стоит давать ей ни малейшего шанса
доказать это. Матт остается дома.
сезон мы бродили по полям и озеркам без собаки. Возможно, тогда это ничего
бы не изменило. Самому папе и мне предстояло еще многому научиться, а
процесс обучения охоте оказался бы невероятно сложным, попытайся мы
одновременно натаскивать на дичь и собаку.
ту ночь мы по-настоящему и не ложились). Погрузив ружья и все наше имущество
на тряское сиденье Эрдли, мы покатили сквозь сумрачную пустоту спящего
города на широкую равнину. Чуть брезжило, когда мы уже неслись по прямым
грунтовым дорогам и за кормой Эрдли клубилась пыль, кроваво-красная в
рассеянном свете задней фары. Случайные зайцы делали гигантские прыжки в
конусах света от передних фар или мчались рядом с нами по придорожным
кюветам, похожие на призрачных скаковых лошадок, сопровождающих наш
маленький автомобиль.
Теперь жнивье при зарождающемся рассвете стояло мертвенно-бледное, неживое,