на слегка разрумянившейся щеке напомнило ему какое-то иное сочетание,
которое он увидел, потрогал, впитал совсем недавно, -- что это было?
Парапет.
спросил. Но когда он тихо выпустил ручку, вот тогда, высоким голоском,
внезапно вспомнив.
тебя.
в бумажную салфетку. Круг принялся за еду, быстро расправился с ней, живо
орудуя ненужными солью и перцем, откашливаясь, передвигая тарелки, роняя
вилку и ловя ее подъемом ноги, а она все рыдала с короткими перерывами.
не спит. Постучите мне завтра в семь. Господин Эмбер, вероятно, займется
завтра приготовлениями. Я уеду с ребенком как можно раньше.
говорили... О, это не должно было случиться вот так!
хотя бы одно слово.
от поднятой трубки он уже знал, что преданный аппарат жив. Никак не могу
запомнить эмберов номер. Здесь, на спине телефонной книги мы наспех писали
цифры и имена, наши почерки смешивались, скашиваясь и изгибаясь в разные
стороны. Ее вогнутости в точности соответствуют моим выпуклостям.
Удивительно, -- я способен различить тень ресниц на детской щеке и не могу
разобрать собственного почерка. Он отыскал запасные очки, потом знакомый
номер с шестеркой посередине, похожей на персидский нос Эмбера, и Эмбер
отложил перо, вынул из плотно сомкнутых губ длинный янтарный мундштук и
услышал.
ужасную новость. Бедной Ольги нет больше. Она умерла сегодня после операции
почек. В прошлый вторник я навестил ее в больнице, она была как всегда
прелестна и так обрадовалась действительно дивным орхидеям, которые я
принес; никаких признаков серьезной опасности не было, или же, если они и
были, доктора ему не сказали. Я зарегистрировал удар, но не в состоянии пока
анализировать его последствия. Видимо, мне предстоит ряд бессонных ночей.
Собственные мои беды, все эти мелкие театральные козни, которые я только что
описал, боюсь, покажутся Вам такими же пустяками, какими теперь они кажутся
мне.
чудовищной шуткой, как в тот раз, когда задом наперед прочитал лекцию о
пространстве, желая узнать, прореагирует ли хоть как-то хотя бы один из
студентов. Никто не прореагировал, как в первую минуту не прореагировал и я.
Вы, вероятно, свидитесь с ним раньше, чем получите это путанное послание:
завтра он едет на Озера вместе с несчастным мальчиком. Это мудрое решение.
Будущее не очень внятно, но я полагаю, что Университет в скором времени
возобновит работу, хотя никто, конечно, не знает, какие неожиданные перемены
могут случиться. Последнее время тут ходили кой-какие зловещие слухи;
единственная газета, которую я читаю, уже две недели как не выходит. Он
попросил меня заняться завтра кремацией, и я гадаю, что подумают люди, когда
его на ней не окажется; но, разумеется, его отношение к смерти не позволяет
ему присутствовать на церемонии, хоть она и будет настолько формальной и
краткой, насколько мне это удастся, -- если только не встрянет семейство
Ольги. Несчастный человек, -- она была блестящей помощницей в его блестящей
карьере. В нормальные времена я, верно, снабжал бы сейчас ее портретами
американских газетчиков."
участвовал в этой блестящей карьере. Неприметный филолог, переводчик
Шекспира, в зеленой и влажной стране которого прошла его студенческая
юность, он неловко и простодушно вышел к рампе, когда издатель попросил его
применить обратный процесс к "Komparatiwn Stuhdar en Sophistat tuen
pekrekh", или, как более хлестко называлось американское издание, к
"Философии греха" (запрещенной в четырех штатах и ставшей бестселлером в
прочих). Странный фокус произвел случай, -- этот шедевр эзотерической мысли
мгновенно пришелся по сердцу читателю среднего класса и целый сезон спорил
за высшие почести с грубоватой сатирой "Прямой слив", а в следующем году --
с романтическим повествованием Елизаветы Дюшарм о Юге "Когда поезд проходит"
и еще двадцать девять дней (год выпал високосный) -- с нареченным книжных
клубов, с "По городам и деревням", а потом еще два года -- с замечательной
помесью святой облатки и петушка на палочке, с "Аннунциатой" Луиса Зонтага,
так чинно начавшейся в пещерах святого Варфоломея и закончившейся
хаханьками.
всей этой историей, а Эмбер конфузился, пытался оправдываться и втайне
гадал, не содержит ли личная его разновидность сочного, синтетического
английского языка какой-то диковинной примеси, дрянной добавочной пряности,
которая могла отвечать за это нежданное возбуждение; но с проницательностью,
много превосходившей ту, что проявили двое ученых мужей, Ольга
приготовлялась к грядущим годам наслаждения успехом книги, самую соль
которой она понимала лучше, чем эфемерные рецензенты. Это она заставила
впавшего в панику Эмбера склонить Круга отправиться в лекционное турне по
Америке, как бы предвидя, что шумные его отголоски обеспечат Кругу на родине
такое почтение, какого труд его, оставаясь облаченным в национальный костюм,
никогда бы не смог ни исторгнуть из академической флегмы, ни внушить
коматозной массе аморфных читателей. Да и сама поездка не разочаровала его.
Ни в коей мере. И пусть Круг оставался, как и всегда, прижимистым и, не
разбазаривая в пустых разговорах впечатлений, могущих впоследствии
претерпеть непредсказуемые метаморфозы (если позволить им тихо окукливаться
в аллювиальных отложениях мозга), мало говорил о турне, Ольга сумела
полностью воссоздать его и с ликованием преподнести Эмберу, который смутно
ожидал разлива саркастического отвращения. "Отвращения? -- воскликнула
Ольга. -- Еще чего, этого ему и тут хватало. Отвращения, надо же! Восторг,
наслаждение, оживление воображения, дезинфекция мозга, togliwn ochnat
divodiv [ежедневный сюрприз пробуждения]!"
чужак, которого хлопнули по спине и сказали: расслабься." Он написал это по
возвращении, и Ольга с ведьминым удовольствием вклеивала в шагреневый альбом
туземные околичности насчет оригинальнейшего мыслителя нашего времени. Эмбер
вспоминал ее щедрое существо, ее ослепительные тридцать семь, яркие волосы,
полные губы, тяжелый подбородок, так шедший воркующим полутонам ее голоса,
-- что-то от чревовещателя в ней, непрестанный внутренний разговор,
следующий в полусумраке ив извилистому течению ее действительной речи. Он
видел Круга, кряжистого, припорошенного перхотью маэстро, сидящего с
довольной и смущенной ухмылкой на крупном лице (схожем с бетховенским общим
соотношением неотшлифованных черт), -- да, развалившегося в старом красного
дерева кресле, пока Ольга жизнерадостно ведет разговор, -- и живо
припомнилось, как она отпускала предложение скакать и откатываться, а сама
трижды быстро кусала кекс, припомнился быстрый строенный всплеск ее полной
ладони над вдруг напрягшейся юбкой, когда она смахивала крошки и продолжала
рассказ. Почти экстравагантно здоровая, настоящая radabarbára [красивая
женщина в полном цвету]: эти широко раскрытые, сияющие глаза, эта
вспыхнувшая щека, к которой она прижимает прохладный тыл ладони, этот
светящийся белый лоб с еще более белым шрамом -- следом автомобильной аварии
в угрюмых горах легендарного Лагодана. Эмбер не видел, как можно
расправиться с воспоминанием о такой жизни, с восстанием такого вдовства. С
ее маленькими ступнями и крупными бедрами, с девичьей речью и грудью
матроны, с ярким остроумием и потоками слез, пролитых той ночью, пока сама
она исходила кровью, над искалеченной, заходящейся криком ланью, выскочившей
под слепящие фары машины, со всем этим и со многим иным, чего, знал Эмбер,
он знать не может, она будет ныне лежать щепотью синеющей пыли в холодном ее
колумбарии.
лоснистая, вислогубая гончая питает к провонявшему болотом охотнику в
высоких ботфортах, что склоняется к красному костру. Круг мог, нацелясь в
стаю самых признанных и возвышенных человеческих мыслей, вмиг ссадить ворону
в павлиньих перьях. Но убить смерть он не мог.
коротких гудков походила на длинный столбец оседающих одна на другую "Я" в
составленном по начальным словам указателе поэтической антологии. Я был
разбужен. Я был смущенный. Я вас любил. Я вас узнал. Я в дольний мир. Я
верю. Я видел сон. Я встретил вас. Я гляжу на тебя. Я долго ждал. Я думал,
что любовь. Я ехал к вам. Я жалобной рукой. Я живу. Я здесь. Я знаю. Я
изучил науку. Я к губам. Я к розам. Я люблю. Я люблю. Я люблю. Я миновал
закат. Я не должен печалиться. Я не рожден. Я нынче в паутине. Я пережил. Я
помню. Я пригвожден. Я скажу это начерно. Я спал. Я странствовал. Я только.
Я увидал. Я ускользнул. Я ухо приложил к земле. Я хладный прах. Я хочу. Я
хочу. Я хочу. Я хочу.
холостяцкой привычке. Надо надеяться, заблаговременная таблетка аспирина
прикончит простуду в зародыше. Недоконченный перевод любимых его строк из
величайшей пьесы Шекспира:
неуверенно дрогнул в нем, но нет, это не декламируется, "rack" в его родном
языке требует анапеста. Все равно, что гранд-рояль протискивать в дверь.
Придется разъять на части. Или загнуть угол в другую строку. Но там места
Каменистый Артем
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Лукин Евгений
Грабб Джеф
Шилова Юлия