Чтение 5–й страницы книги ~Двадцатые годы~

Вечер пал на землю, лишь брезжит белесая галерейка.
- Надежда!
На крыльце появилась босая баба, в кацавейке с короткими рукавами, в
клетчатой поневе, с лицом, багровым даже в темноте.
- Примай!
- Какракужи назазализя...
Славушка с трудом, но разбирает: "Как раз к ужину, заждались".
- Айдате прямо по галдарейке в куфню...
Славушка торопливо потянул саквояж из примятого сена, хотел спрыгнуть -
и не успел, его приняли сильные руки Федора Федоровича.
- Доехали? - с облегчением спрашивает отчим.
Славушка - на земле, а выбежавший Петя взбирается на телегу.
Федор Федорович протягивает руки жене:
- Наконец-то, Вера...
Тут же, следом за отчимом, появился худощавый мужчина в черной куртке,
застегнутой до самого ворота, вразвалочку приблизился к Вере Васильевне.
- Будем знакомы, деверек ваш. Слышу, кричат. Думал, померещилось. Я
наказывал Федосею: запоздаете, ночевать в Каменке. Проходите, проходите,
маменька очень даже вами интересуются...
Громадные темные сени. Кухня. Четверть помещения занимает громадная
печь. Кухня разделена перегородками на три части, в большей, сразу от входа,
две скамейки вдоль стены и большой, темный от времени, дощатый стол, прямо
за перегородкой собственно кухня, устье печи с шестком, направо закуток с
полатями... Целая изба, и не как у бедного мужика!
Все за одним столом, как в феодальном замке, и господа и слуги.
Мальчику вспомнился Вальтер Скотт - мрачная трапезная в поместье
какого-нибудь шотландского эсквайра.
Владетельная дама - старуха необъятной толщины, в ситцевом синем
капоте, старший сын на возрасте и младший, Федор Федорович, заехавший в
родной дом на перепутье, две невзрачные женщины, одна помоложе,
востроносенькая, бледненькая, другая, краснорожая, постарше, двое странных
субъектов в потрепанных синих мундирах...
Федор Федорович шепчет что-то Вере Васильевне на ухо, и мама
прикасается губами к старушечьей щеке, а отчим наказывает Славушке, и тоже
шепотом, подойти, поцеловать старухе руку, и Славушка приближается, - рука,
пухлая, коричневая от загара, с набрякшими венами, неподвижно лежит на
столе, - Славушка наклоняется, и запах прелого белья ударяет ему в нос.
С Петей Славушка так и не успевает поздороваться.
На столе таз с супом, все черпают и несут ложки ко рту, подставляя
ломоть хлеба, чтоб не капать.
Павел Федорович взглянул на гостью, оборотился к востроносенькой:
- Нюрка, подай...
Та мигом слетала на чистую половину, принесла тарелку.
Павел Федорович своей ложкой наполнил тарелку, подвинул гостье.
- Мы здесь по-простому, со свиньями из одного корыта хлебаем.
Славушке отдельной тарелки не полагается.
- Мы вас в зале поместим, - обращается Павел Федорович к гостье. - Тут
вам и спальня и будуар.
Правильно произнес: "будуар". Приветливо, но не без насмешки.
Прасковья Егоровна мычит, не понять - одобряет ли, возражает, может, к
лучшему, что не понять.
Зал! Два дивана с покатыми сиденьями, обтянутыми черной клеенкой, с
деревянными выгнутыми спинками, два овальных стола, киот до потолка,
загороженный огромным филодендроном, между окон фикусы, застекленная горка,
на верхних полках фарфор, на нижних - книги. Жить можно.
- Я устала, Федя, - говорит мужу Вера Васильевна.
- Иди укладывай детей.
Славушка перебирается к Пете.
- Ну как ты? - расспрашивает брата. - Не обижают? С кем подружился?
Бандиты здесь есть?
Петя рассказывает. Прасковья Егоровна с трудом двигается после удара,
еле ворочает языком, но по-прежнему все ее боятся, даже Павел Федорович, а
когда не понимают, сердится, грозит палкой. Павел Федорович весь в хлопотах.
Востроносая Нюрка - кухарка, доверенное лицо Павла Федоровича, и, пожалуй,
не только доверенное лицо. Багроволицая Надежда и ее муж Федосей -
безземельные крестьяне, заколоченная их изба разваливается в Нижней
Залегощи, а сами вот уже восьмой год живут у Астаховых в батраках. Кавалеры
в синих мундирах - пленные австрийские солдаты, тот, что пониже, Петер
Ковач, не то хорват, не то мадьяр, мало чем отличается от русских крестьян,
длинный - Франц Шлезингер, управляющий большим конфекционом в самой Вене,
оба направлены на работу в хозяйство Астаховых.
- Как же ты проводишь время? - интересуется Славушка.
- Работаю, - хвастается Петя. - Федосей пашет, а я бороню.
Славушка пугается, что его тоже заставят боронить.
- А в школу ходишь?
- Иногда, но чаще я с Федосеем.
Павел Федорович уже приспособил Петю в работники!
- А бандиты здесь есть?
- Самый главный - Быстров!
- Откуда?
- Председатель исполкома. Всех грабит подряд.
Петя рассказывает о Быстрове. У Дроздовых, помещики тут, отнял пианино.
Отнимает хлеб у мужиков. В Орле у генерала Харламова отнял жену...
Петя наслышан о многих похождениях Быстрова, и Славушка замирает от
желания увидеть этого разбойника.
- Как же его выбрали председателем?
- Разве не слышал, что все большевики - бывшие каторжники?
Они долго еще говорят, пока сон не смежит их веки.

5

Проснулся Славушка поздно, в комнатах никого, оделся, побежал через
сени в кухню, за столом только Вера Васильевна и Федор Федорович, да Надежда
возится за перегородкой у загнетки. Самовар остыл, по столу хлебные корки,
яичная скорлупа.
- Нельзя так долго спать... - Вера Васильевна наливает сыну чай. - Пей,
пожалуйста.
Чай теплый, спитой, но Славушка рад, что мать не ушла без него.
- Мне пора, Вера... - начинает Федор Федорович и не договаривает. -
Завтра утром...
- Как, уже? - Вера Васильевна растерянно смотрит - сперва на мужа,
затем на сына. - А как же мы?
- Все будет хорошо, - не очень уверенно утешает жену Федор Федорович. -
Для чего бы иначе сюда ехать? По крайней мере, не придется голодать.
Вера Васильевна знает: уговаривать Федора Федоровича бесполезно.
- Можно изменять женщинам, но не принципам, - любит он повторять чью-то
фразу.
Все-таки она спросила:
- А ты не можешь...
Он покончил с ее колебаниями:
- Не допускаю, чтоб ты могла любить дезертира.
Надежда понимает эти слова по-своему.
- А почему не любить, коль не дурак? - говорит она, выглядывая из-за
перегородки. - На деревне беглец - живой покойник, никуда не скрыться, чего
ж любить, а в таком хозяйстве, как ваше, очень даже свободно укроешься...
- Как так? - весело спрашивает Федор Федорович.
- Хоть на хуторе, - поясняет Надежда. - Три года там не найдут!
- Пойдем, покажу тебе наше хозяйство, - зовет Федор Федорович жену...
Ключи от построек висят у двери на гвозде, Федор Федорович по-хозяйски
снимает всю связку.
Славушка, как тень, неотступно следует за матерью.
Из просторных темных сеней ход и в кухню, и в горницы, и лестница на
чердак...
Чистая половина состоит из четырех комнат, в ближней ко входу - буфет,
стол, деревянный диван, столовая, за ней зал, отведенный под жилье Вере
Васильевне, рядом со столовой спальня Прасковьи Егоровны, а дальше комната
Павла Федоровича, наполовину спальня, наполовину кладовая, здесь в сундуках
польты, штуки сукна, сатина, вельвета и деньги, как думают все в доме, хотя
никто их не видел.
Громадный двор, налево лавка, амбары, подальше пасека, направо сараи с
сеном, с инвентарем, конюшня, коровник, свинарник...
Два чувства борются в Астахове, он презирает это хозяйство, знает, как
засасывает оно людей, и гордится им - сколько труда потратила мать, чтобы
превратить телегу о трех колесах в такое обилие построек и живности.
Впрочем, живности сильно поубавилось за последний год, часть
предусмотрительно продана, часть отобрана, стойла пустуют...
Федор Федорович ведет Веру Васильевну из амбара в амбар, пахнет пылью,
мукой, кожей, из сарая в сарай, тут другие ароматы - навоза, сена, кислого
молока.
Двор замыкает легкая изгородь, две ветлы у калитки, как два сторожа.
- Огород...
Можно бы вернуться, но Федор Федорович настойчиво выводит Веру
Васильевну за калитку.
Вот оно, продолговатое кирпичное здание под железной крышей посреди
огорода - радость и горе Астаховых...
Мельница с нефтяным двигателем, построенная перед самой войной, ее так
и не успели пустить, возникли затруднения с доставкой нефти, не стало
рабочих рук... Эксплуатацию мельницы пришлось отложить до лучших времен.
- И какое же у тебя впечатление? - интересуется Федор Федорович.