были на то, чтобы сделать молодую жену счастливой. Из горьких испытаний
чистилища в доме матери Мари-Анжелика внезапно вознеслась в супружеский рай,
который для нее создал Феликс в особняке на улице Роше, где все вплоть до
мелочей носило печать аристократизма, но где требования хорошего тона не
стесняли гармоничной простоты отношений, желанной для любящих и юных душ.
Мари-Анжелика изведала все услады материальной жизни, муж был для нее в
течение двух лет как бы управляющим делами. Феликс неторопливо и с большим
искусством учил жизни свою жену, постепенно посвящал ее в тайны большого
света, знакомил с генеалогией всех знатных домов, показывал общество,
наставлял в искусстве одеваться и вести беседу, водил по театрам, прошел с
нею курс истории и литературы. Он завершил ее воспитание с заботливостью
любовника, отца, учителя и мужа; но в доставляемых ей удовольствиях и
преподаваемых уроках он соблюдал разумную умеренность, не разрушая ее
религиозных убеждений. Словом, он мастерски справился со своей задачей.
Спустя четыре года он счастлив был убедиться, что сделал графиню де Ванденес
одною из самых приятных и замечательных женщин нашего времени.
внушить: искреннюю приязнь, глубокую благодарность, любовь сестры с
надлежащей примесью благородной и достойной нежности, какою и должна быть
любовь между супругами. Графиня Ванденес стала матерью, и матерью хорошей.
Таким образом, Феликс привязал к себе жену всеми возможными узами, оставив
ей видимость свободы и полагаясь на силу привычки, как на залог безоблачного
счастья. Владеть этой наукой и так себя вести способны только искушенные
житейским опытом мужчины, прошедшие круг политических и любовных
разочарований. Феликсу, впрочем, его произведение доставляло такое же
удовольствие, какое находят в своих творениях живописцы, писатели, зодчие:
он вдвойне наслаждался, любуясь своим произведением и видя его успех,
восхищаясь своею образованной и наивной, остроумной и естественной, любезной
и безгрешной женою, девушкой и матерью, совершенно свободной и покоренной.
История удачных супружеств, как и счастливых народов, требует не больше двух
строк и дает очень мало материала изящной словесности. И так как счастье не
нуждается в комментариях, то эти четыре года не могут нас подарить ничем,
что не было бы нежно, как голубовато-серый цвет вечной любви, безвкусно, как
манна небесная, и занимательно, как роман "Астрея".
ведома оно подточено было в самых своих основах. У двадцатипятилетней
женщины сердце уже не то, что у восемнадцатилетней девушки; у женщины в
сорок лет оно не то, что в тридцать. Существуют четыре возраста в жизни
женщины. Каждый возраст создает новую женщину. Ванденес, несомненно, знал
законы этих превращений, обусловленных современными нравами; но в своем
собственном супружестве он забыл о них, как самый лучший знаток грамматики
может забыть ее правила, когда пишет книгу, как самый великий полководец,
обманутый случайными особенностями местности на поле битвы, среди огня,
может забыть непреложные правила военного искусства. Человек, способный
всегда наложить печать своей мысли на события, - это гений; но самый
гениальный человек не бывает гениален каждый миг, иначе он был бы слишком
богоподобен. После четырех лет супружеской жизни, протекавшей без единого
душевного потрясения, без единого слова, которое бы внесло малейший разлад в
эту сладостную гармонию чувств, сознавая свой полный расцвет, подобный
расцвету прекрасного растения в тучной почве, развившегося под ласками
ясного солнца, сияющего посреди немеркнущей лазури, - графиня вдруг словно
спохватилась. Перелом в ее жизни, составляющий содержание описанной нами
сцены, был бы непонятен без объяснений, которые, пожалуй, смягчат в глазах
женщин вину этой молодой графини, счастливой супруги и счастливой матери -
вину, непростительную на первый взгляд.
недостает одного из них, живое существо страдает. Ванденес, давая всему
удовлетворение, подавил желание - этот двигатель мироздания, расходующий
огромную сумму духовных сил. Безмерный пыл, предельное несчастье, полное
счастье - все абсолютные начала царят над бесплодными пространствами: они
желают быть одни, они душат все иное. Ванденес не был женщиной; а только
женщины владеют искусством разнообразить блаженство - отсюда их кокетство,
строптивость, их страхи, их ссоры и те изобретательные, остроумные глупости,
которыми они умеют сегодня сделать спорным то, что было совершенно ясным
вчера. Мужчины способны утомить своим постоянством, женщины - никогда.
Ванденес был по характеру таким добрым, что не мог умышленно мучить любимую
женщину, он вознес ее в самое синее, самое безоблачное небо любви. Проблема
вечного блаженства принадлежит к числу тех, решение которых известно только
богу, в мире ином. А на нашей грешной земле возвышенные поэты всегда
наводили на читателей скуку, живописуя рай. Для Ванденеса послужило камнем
преткновения то же, что и для Данте. Честь и слава безуспешной отваге! Его
жена в конце концов стала находить несколько однообразным столь
благоустроенный Эдем; полное счастье, изведанное первою женщиной в земном
раю, так же приелось ей, как приедаются сладости, и, подобно Риваролю при
чтении Флориана, графиня почувствовала желание встретить какого-нибудь волка
в овчарне. Такой смысл влагали все века в символического змия, к которому
Ева обратилась, вероятно, от скуки. Эта мораль, пожалуй, покажется
рискованной протестантам, которые смотрят на книгу Бытия еще серьезнее, чем
сами евреи. Но положение графини де Ванденес можно объяснить и без помощи
библейских образов: она ощущала в своей душе огромную силу, которой не было
применения, счастье далось ей без страданий, оно не требовало забот, не
внушало тревог, она не боялась его утратить, оно каждое утро вставало перед
нею все в той же лазури, с теми же улыбками, с теми же ласковыми словами.
Спокойное, чистое озеро не морщил ни один порыв ветра, даже зефира, а ей
хотелось увидеть волны на этой зеркальной глади. В ее желании было нечто
детское, что должно бы ее извинить; но общество так же не знает
снисхождения, как ветхозаветный бог. Графиня стала умна, она отлично
понимала, как оскорбительно для мужа такое чувство, и с ужасом отвергла
мысль о том, чтобы сознаться в нем своему "милому дружку". В простоте своей
она не избрала для мужа иного ласкательного прозвища, ибо пленительный язык
преувеличений, которому любовь среди пламени учит своих рабов, не
выковывается холодным способом. Ванденеса восхищала эта очаровательная
сдержанность, и, прибегая к тонко рассчитанным приемам, он не выпускал жену
из умеренной зоны супружеской любви. К тому же этот образцовый муж находил
недостойными благородной души шарлатанские средства, которые могли бы его
возвеличить в глазах Анжелики и заслужить ему награду; он хотел ей нравиться
без прикрас и ничем не быть обязанным ухищрениям богатства. Графиня Ванденес
усмехалась, когда видела в Булонском лесу экипаж с изъянами или с дурной
упряжью; она тогда с удовольствием переводила взгляд на свою коляску,
которую мчали рысаки в свободной английской упряжи. Феликс не снисходил до
того, чтобы домогаться премии за свои старания; его роскошь и вкус казались
естественными его жене; она нисколько не была ему благодарна за то, что ее
тщеславие ничем не уязвлялось. И так было во всем.
соглашаются видеть скрытые усилия прекрасной души, между тем как злых людей
восхваляют за воздержание от зла, которое они могли бы сделать. В эту пору
графиня де Ванденес настолько овладела наукою светскости, что перестала
играть довольно незначительную роль робкой, наблюдающей, слушающей статистки
- роль, которую, как рассказывают, играла некоторое время Джулия Гризи в
хоре театра Скала. Молодая графиня почувствовала себя в силах перейти на
амплуа примадонны и несколько раз решалась в нем испробовать себя. К
большому удовлетворению Феликса, она стала принимать участие в беседах.
Остроумные реплики и тонкие замечания, семена которых заронило в ее ум
общение с мужем, обратили на нее внимание света, и успех окрылил ее.
Ванденес, за женою которого признавали красоту, был восхищен, когда она
вдобавок оказалась умницей. По возвращении с бала, концерта, раута, где она
блистала, Мари, снимая с себя уборы, спрашивала у Феликса шаловливо и
непринужденно: "Вы были довольны мною сегодня?" У многих дам графиня
вызывала зависть, к их числу принадлежала и сестра ее мужа, маркиза де
Листомэр, которая до этого времени ей покровительствовала, считая, что сама
она только выигрывает рядом с этим бесцветным созданием. Графиня Мари,
женщина красивая, остроумная и добродетельная, музыкальная и почти не
кокетливая - какая находка для света! В этом кругу было несколько дам,
которые порвали с Феликсом - одни по его, другие - по собственному почину,
но они не остались равнодушны к его женитьбе. Когда стало известно, что г-жа
де Ванденес - молоденькая особа с красными руками, довольно застенчивая,
молчаливая и как будто не слишком умная, обиженные дамы решили, что они
достаточно отомщены. Но произошел июльский переворот, светское общество
разбрелось на два года, богатые люди во время бури жили в своих поместьях
или разъезжали по Европе, и салоны вновь открылись только в 1833 году.
Сен-Жерменское предместье фрондировало, но смотрело на некоторые дома, в том
числе и на дом австрийского посла, как на нейтральную почву: общество
легитимистское и новое встретились там в лице своих наиболее блестящих
представителей. Ванденес, множеством сердечных уз и долгом признательности
связанный с павшей династией, но твердый в своих убеждениях, не считал себя
обязанным следовать глупым преувеличениям своей партии. В минуту опасности
он исполнил свой долг, когда, рискуя жизнью, пробивался сквозь народные
толпы в качестве посредника; вот почему он ввел жену в тот круг, где его
легитимизм не мог быть скомпрометирован. Прежние приятельницы Baденеса с
трудом узнали в изящной, остроумной, обаятельной графине, усвоившей
утонченнейшие манеры аристократок, молодую его супругу. Г-жи д'Эспар, де
Манервиль, леди Дэдлей и некоторые другие, менее известные дамы
почувствовали, как в глубине их сердец зашевелились змеи, они услышали
тонкое шипение разъяренной гордости; они возревновали к счастью Феликса и
охотно отдали бы свои самые красивые бальные туфельки за то, чтобы с ним
случилась беда. Однако эти добрые души не отнеслись враждебно к графине,
наоборот, они окружили ее, заласкали; расхвалили мужчинам. Отлично понимая
их намерения, Феликс наблюдал за их дружбой с Мари и советовал ей быть с
ними настороже. Они догадались о беспокойстве, которое внушили графу своим
поведением, не простили ему такой недоверчивости и удвоили свое усердие,
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Прозоров Александр