Чтение 5–й страницы книги ~Париж на три часа~

австриячкой. По этому случаю была дарована амнистия, которая не коснулась ни
Мале, ни его филадельфов. Жозеф Фуше получил титул герцога, но его
подозрительные колебания уже не располагали Наполеона к доверию; на пост
министра полиции выдвигался Савари (он же - герцог Ровиго).

Однако Мале до сих пор ни в чем не сознался, а упорство генерала смутило
даже сановников империи, склонных поверить в его невиновность. Ощутив это,
Мале личным посланием потревожил услады новобрачного. "Я постоянно жду Вашей
справедливости, - писал он Наполеону, - но вот прошло уже два года, а я все
еще в заключении". Одновременно с этим Савари получил ходатайство от мадам
Мале о пересмотре дела ее мужа...

Между Савари и Демаре возник краткий диалог:

- Черт побери, так кто же этот Мале?

- Всего лишь бригадный генерал.

- Виноват он или оговорен? - спрашивал Савари... Не так давно в Ла-Форсе
освободилась камера: Мале лишился приятного соседа, аббата Лафона,
выступавшего в защиту папы римского; священника, как повредившегося в
разуме, перевели в клинику Дебюиссона. В эти дни, составляя рапорты о
поведении узников, де Бюгонь начал отмечать "ненормальную веселость бывшего
бригадного генерала". Жене он говорил:

- И с чего бы ему веселиться? Впрочем, этот аббат Лафон тоже был хороший
дурак... Я вот думаю: неплохо бы нам отправить и Мале на лечение, пока еще
не поздно...

Однажды он еще не успел позавтракать, когда ему доложили, что генерал
Мале выразил настоятельную необходимость видеть коменданта тюрьмы у себя в
камере.

- В такую-то рань? Чего ему надобно? - Однако не поленился подняться в
башню. - День добрый, генерал! Мале смахнул с колен курчавые стружки:

- Велите прибрать в моей камере, господин майор. Новый министр наверняка
пожелает нанести мне визит...

- Герцог Ровиго? - изумился майор. - С чего бы это?

- Велите прибрать! - кратко закончил Мале... Спустившись в свою квартиру,
старый комендант - в ответ на вопрос жены - лишь небрежно отмахнулся, как от
мухи:

- Надоел он мне! Опять какие-то бредни... Но караульный уже дергал шнурок
колокола, возвещая о прибытии в тюрьму высокого гостя. Мишо де Бюгонь
жестоко поплатился за свою недоверчивость: он был вынужден встретить
министра в халате, в туфлях на босу ногу. Герцог Ровиго (тоже старый
республиканец!) похлопал коменданта по животу:

- Берите пример с меня: я давно уже на ногах... Министр действительно
навестил генерала Мале, и тот встретил его за верстаком, стоя по колено в
стружках.

- Вы, я вижу, - начал герцог любезно, - недаром проводите здесь время.
Что это будет у вас - табуретка?

- Скорее, престол великой империи. Мне осталось только выдолбить круглую
дырку посередине...

О чем они рассуждали затем, майор не все расслышал, но Мале дважды
возвысил перед министром голос.

- Какие глупости! - фыркал он. - Изменить нации, к которой сам
принадлежишь, нельзя. Изменить можно только правительству. Вам должна быть
известна эта классическая формула. А о будущем человечества никак нельзя
судить по его настоящему, ибо настоящее очень часто бывает обманчиво...

Ровиго что-то отвечал, но Мале взбунтовался снова.

- Пока нации имеют идолов, - гневно выговаривал он, - равенства быть не
может, ибо властитель, хочет он того или не хочет, но он все равно стоит над
судьбами людей...

Дверь с лязгом распахнулась, и герцог Ровиго, запахиваясь в малиновый
плащ, поспешно выскочил из камеры Мале:

- Газеты не присылать. Верстак отберите.

- А.., телескоп? - спросил де Бюгонь.

- Звезды тут ни при чем. Оставьте...

После этого случая майор де Бюгонь пригласил генерала Мале к себе на
квартиру, они вместе хорошо поужинали.

- Услуга за услугу, - сказал комендант. - Вы предупредили меня о
нечаянном визите Савари, а я сообщаю вам, что недавно арестован и заточен в
ужасный Венсеннский замок генерал Виктор Лагори, приятель изгнанника Моро...
Оба они, если я не ошибаюсь, как раз из вашей веселой компании!

Мале был подавлен этим известием (Лагори был необходим ему в Париже и
непременно на свободе - для связи с эмигрантом Моро; в нужный момент оба
они, Мале и Лагори, должны были выступить одновременно ради свержения
Наполеона).

- Как он попался? - сухо спросил Мале.

- Дурак! Сам же явился в приемную герцога Ровиго, надеясь на указ
императора об амнистии по случаю его свадьбы. А до этого Лагори скрывался на
улице Фельянтинок, где давно проживала его любовница - мадам Софи Гюго с
детьми...

Мале отпил вина из бокала, губы его порозовели.

- Я хотел бы видеть Лагори!

- Скоро, скоро, - утешил его де Бюгонь.

- Не понял.

- Сейчас поймете. Мадам Софи Гюго, помимо женских страстей, занята
страстями и политическими. Она уже хлопочет, чтобы ее обожателя перевели из
Венсеннского замка в Ла-Форс, который, благодаря моему доброму сердцу,
славится на всю Францию мягкостью тюремного режима...

- Кто помогает ей в этом? - спросил Мале.

- Представьте, ваш бывший сосед - прелат Лафон, которого еще при Фуше
сочли спятившим. У него какие-то связи...

Мале понятливо кивнул. Он-то знал, что цели роялистов и папистов иногда
парадоксально смыкаются с целями революционеров - в общем негодовании против
династии Бонапартов. (Андре Моруа писал, что Софи Гюго добилась свидания с
возлюбленным: "Он сгорбился, исхудал, пожелтел, челюсти его судорожно
сжимались... Савари говорил, что его только вышлют из Франции: изгнание -
это милосердие тиранов. Вмешательство женщины сильного характера все
изменило...") Лагори появился в Ла-Форсе вместе с фолиантами Вергилия и
Горация, при встрече с Мале он сказал ему радостно:

- Надеюсь, тебе будет приятен горячий привет от генерала Моро из
заокеанской Филадельфии...

Мале врезал сподвижнику такую крепкую затрещину, что голова Лагори жалко
мотнулась в сторону.

- Меня, - жестко рассудил Мале, - более обрадовало бы, если бы ты остался
на свободе... Что за глупость - поверить в амнистию императора? Как ты
посмел явиться к Савари за отпущением грехов и принять на веру слова о
милосердии императора? Тебя следовало бы расстрелять по суду филадельфов.

- Прости, Мале.., я сплоховал, - покаялся Лагори. - Но я никогда не
изменял делу, которому мы служим. Прости...

- Ладно. А что Гидаль?

- По-прежнему в Марселе. Там все готово... По таинственным каналам в
камеру Мале притекали самые новейшие сведения о делах в империи; обо многом
он узнавал даже раньше парижан. Свидания он имел (правда, частые) только с
женою. Префект полиции заподозрил было мадам Мале и намекнул об этом майору,
но де Бюгонь сразу вспылил:

- Обыскивать ее не стану! Лучше уж в отставку.

- Да, - согласился Паскье, поразмыслив. - Пожалуй, вы правы, майор:
обыскивать женщину - верх безнравственности...

Комендант снова, в который уже раз, отметил в рапортах "ненормальную
веселость" генерала Мале. А что он знал о нем? Да ничего... Три заговора
прошли через жизнь генерала - три неудачи. Первый еще в Дижоне, на самом
срезе веков, когда "шагал Наполеон вослед Бонапарту", второй заговор, когда
Цезарь разбойничал в Байоне, не удался и третий, когда Наполеон сражался на
полях Австрии... Но Мале не унывал.

- Будем считать, - говорил он Лагори, - что репетиций было уже достаточно
и в финале этого грандиозного спектакля Наполеон лишится своего нескромного
седалища - престола...

Возле фонтана Биражу на улице Паве иногда появлялась женщина с мальчиком.
Печальным взором она скользила по окнам страшного тюремного замка, отыскивая
в них лицо любимого человека. Это была мадам Софи Гюго, влюбленная в Лагори,
а мальчик - ее сын, будущий писатель Франции, который почти не знал своего
отца, зато обожал того самого человека, которого любила его несчастная мать.

Итак, три заговора - три трагические неудачи. Никто не знал, что здесь, в
каменном застенке Ла-Форса, вызревает еще один - четвертый, и самый
решительный!

Мадам Гюго с сыном уходила в даль тихой улицы Паве. В один из пасмурных
дней Мале сказал Лагори:

- Слушай, а не пора ли мне сойти с ума?

ДИАГНОЗ: ОСТРОЕ ПОМЕШАТЕЛЬСТВО

В тюрьме появился новый узник - неистовый корсиканец Боккеямпе, имевший
несчастие быть земляком самого императора. В семействе его, очевидно,
сохранились какие-то предания о молодых годах Бонапарта, который, став
владыкой Франции, категорически пожелал, чтобы люди имели короткую память. К
сожалению, память у Боккеямпе была превосходной, и он никак не мог забыть
того, что Наполеон предал свою маленькую родину.

Угодив в застенок, Боккеямпе создал для себя железный режим: с утра
пораньше хватал в руки что попало, начиная высаживать двери камеры. Короткий
перерыв на обед и прогулку, после чего Ла-Форс снова наполнялся чудовищным
грохотом.

- Оставь. Что ты хочешь доказать этим? - говорил ему Мишо де Бюгонь. -
Успокойся, сынок.

- Я хочу доказать, - отвечал корсиканец с бранью, - что на этом свете
должна быть христианская справедливость...