Чтение 5–й страницы книги ~Дорога на Урман~

- Стасуй! - предложил Василий. - А потом вынь любую карту и дай мне
<рубашкой> кверху.

Получив карту, он прикоснулся к ней на одно мгновение и сразу угадал:

- Валет червей.

Так он назвал - и каждый раз точно - подряд несколько карт.

- Мне, брат Иннокентий, никакую грубую работу делать нельзя -
чуткость пальцев беречь надо. Потому и хожу я всегда и везде в
перчатках... Вот они, кормильцы!

И Василий протянул над столом растопыренные пятерни - холеные, белые,
немужицкие.

- И до того, любезный Иннокентий, я к перчаткам попривык, что без них
руки мерзнут. Даже летом и то вроде озноб продирает.

Кешка с испуганно-восторженным выражением на лице слушал Василия.

- Ну, понял теперь, что не холуя ищу, а толкового да расторопного
<начхоза>? Взял ты в толк, что нельзя мне наособняк, без товарища, по
земле ходить?

И началась лихая, развеселая жизнь для Кешки. Ездил он с шулером по
приискам, стирал на Василия, варил, заботился о его лошадях, чистил и
смазывал его щегольскую бричку. И не раз видел он, как <картежный
художник> истончает кожу на кончиках пальцев наждачной шкуркой, как
наносит иглой крап на карты.

Но прошел год, другой, и все чаще стало закрадываться в душу
сомнение: <Не так живешь, Стахеев>. Вспоминался отец-плотник, убитый в
японскую оккупацию, его слова: <Руками все добудешь, Кешка>. И эти руки
его вспоминались - натруженные, мозолистые, в порезах и шрамах, не то что
у Василия...

Решение порвать с Кабаковым пришло после одного <набега> - так
называл шулер свои визиты в дальние ороченские улусы.

...Они приехали под вечер, когда розовый снег исполосовали синие тени
сосен, окружавших поляну. Возле чумов носились полуодетые ребятишки, два
десятка оленей бродили вокруг.

Кешка осадил коня - сытого вороного рысака с лоснящейся шерстью.
Выпрыгнул из кошевки и заботливо накинул на спину воронка старое одеяло.

Василий откинул медвежью доху, барственно сунул руку подбежавшему
хозяину-орочену.

- Здорово, здорово. Примешь обогреться?

Через несколько минут они уже сидели в чуме.

Хозяйка плеснула кипятком на льдину, заменявшую оконное стекло. Иней
смыло, и стало светлее. Кешка оглядел убогую обстановку жилища - оленьи
шкуры, сложенные стопками, обитые жестью сундуки, горку щербатой посуды. В
центре дымился закопченный котел с кипятком. Порывы ветра, налетавшие
время от времени, отбрасывали шкуру, закрывавшую вход, и тогда дым,
клубившийся в верхней части чума, заполнял все его пространство.

Василий тем временем достал из дохи бутылку спирта, положил на сундук
колоду карт. Лицо хозяина порозовело от предвкушения забавы...

Уезжали с первым светом. Кошевка была доверху загружена сундуками,
связками соболиных и беличьих шкурок. Василий едва уместился среди
выигранного добра. Кешка, поминутно зевавший от недосыпа, хмуро привязывал
к саням четырех оленей. Сел на край кошевы и, не оглядываясь на ороченов,
стоявших у входа в чумы, хлестнул воронка.

Когда приехали на станцию, он молча бросил вожжи Кабакову и,
исподлобья глянув на него, сказал:

- Все, Василий Мефодьич, отъездился. Ищи себе другого начхоза.

- Ты чего, Кеш? - сонным голосом спросил Кабаков, угревшийся среди
связок меха.

- Не товарищ я тебе по этой части - нищету шерстить...

- В картишки-то хоть обучил вас Кабаков, а, Иннокентий Иванович? -
нарочито беспечно спросил Гончаров, когда Стахеев окончил рассказ.

Исповедь далась тому явно нелегко. Говоря о прошлом, он старался ни с
кем не встречаться взглядом. Теперь, с признательностью посмотрев на
Гончарова, Иннокентий ответил:

- Да маленько нахватался, насмотревшись на его спектакли. Правда, с
ним в паре не играл никогда.

- Только-то и науки за два года? - Боголепов тоже поддержал шутливый
тон, заданный начальником штаба.

Но Стахеев выглядел все таким же настороженно-смущенным. Поняв его
состояние, начальник райотдела деликатно откашлялся и доверительно
заговорил:

- Вот теперь наш черед рассказывать. Для начала обстановочку обрисую,
чтобы понять ты мог, Иннокентий Иванович, насколько серьезное задание тебе
предстоит...

Когда Стахеев узнал о подозрениях в отношении Кабакова, то
протестующе покачал головой.

- Куда ему!.. На разбой он не отважится, осторожен больно...

- Ты не забывай - семнадцать лет прошло, - сказал Панов. - Какой он
стал? Может, ему теперь человека убить, что клопа раздавить. К тому же
если Кабаков в Харбине осел, тамошние семеновцы его во как прижучить
могли... А им такой человек позарез нужен - кто лучше здешнюю тайгу знает?

Боголепов скорбно развел руками:

- Хотелось бы разделить вашу веру в чистоплотность Кабакова, но...

- Да разве я говорил... - начал Стахеев.

- Шучу-шучу, - успокоил Боголепов и деловым тоном добавил: - Мы
сделали запросы, о вашем бывшем <батьке> - ни в местах лишения свободы не
значился, ни арестован не был. Провели расспросы сотрудников советских
учреждений, выехавших с КВЖД, и в точку попали: видели в Харбине человека,
по всем приметам похожего на Кабакова.

- Все это мы выяснили за те двое суток, пока вас разыскали и
доставили из-под Севастополя... Дело взято на контроль очень высоким
начальством, - вставил Гончаров.

- Так я чем могу. - Стахеев вскочил и по-военному щелкнул каблуками.
И тут же обмяк, развел руками: - Только что я могу?..

- Николай Семенович, объясните суть вашего плана, - сказал начальник
райотдела и кивнул Иннокентию:

- Садитесь.

- Есть у Кабакова кто-то либо в райцентре, либо в Золототресте, а
может, и там и здесь свои люди, - начал Панов. - Оттого и не удается его
прихлопнуть. Сколько раз засады делали - он обязательно в стороне ударит,
будто насмехается... Один выход - своего человека в банду посадить...

Боголепов, тяжело ступая на больную ногу, подошел к Стахееву и
посмотрел на него в упор:

- Ну, что скажешь, Иннокентий Иваныч? Не знаю, какие там чувства к
тебе Кабаков питает, а только риск смертельный...

Грузовик затормозил возле нефтебазы. Из кабины выскочил Стахеев в
форме ВОХРа и направился к будке охраны. Предъявив накладную, распахнул
ворота, и машина въехала на территорию базы.

Учетчица, упитанная женщина средних лет в черном халате и кирзовых
сапогах, взяла документы у Иннокентия и, просмотрев их, флегматично
сказала:

- Тридцать четыре литра положено. В бочку будете брать или в бак?

- Какая уж там бочка, - словоохотливо заговорил шофер высунувщись из
окна кабины. - С этим нормированием вечно на пустом баке. Того и гляди
встанет машина. Ей-богу, лучше уж на газогенераторных - накидал дровишек в
топку, и айда...

Учетчица, не говоря ни слова, отметила мелом на доске количество
взятого бензина, сунула предъявленные бумаги в карман.

Спустя несколько часов автомобиль Золототреста, в кузове которого
сидели Стахеев и еще два охранника, катил по пыльной улице таежного
поселка, сжатого сопками в линию вдоль трассы. Возле чайной грузовик
остановился.

Дверь кабины открылась, уполномоченный НКВД постучал по кузову:

- Эй, народ, обедать!..

В чайной было сумеречно. За столами всего несколько посетителей.
Старший команды сразу направился к раздаточному окну. Положив перед
поваром талоны, подозвал остальных. Вохровцы и шофер проворно разобрали
тарелки с дымящимся борщом.

Когда уселись за столом, пожилой охранник подмигнул Иннокентию:

- Что, взмок, паря, пока доехали? То и дело по сторонам зыркал,
винтовку из рук не выпустил... Поглядим, как с прииска поедешь - то-то
тебя колотун станет бить...

Стахеев пристыженно склонился над тарелкой.

- Ты, Петрович, чай, тоже трухал в первый-то раз едучи, - заметил
шофер. - Когда и банды-то в помине не было.

- А чего ему дрейфить было, - сказал другой охранник. - В то время
никто и не слыхивал про такие дела. Сколько лет возили золотишко - всегда
один охранник ездил, да не с винтарем, с наганом на боку...

И умолкли, сосредоточенно работая ложками. В тишине стал отчетливо
слышен голос диктора, доносившийся из черной тарелки репродуктора в углу
чайной.

Стахеев вдруг перестал жевать и застыл с хлебом и ложкой в руках.

- ...после упорных кровопролитных боев оставили Севастополь, - звучал