молодежном журнале.
никогда со мной даже не здоровался. -- Неси срочно! Штук пять. Одно -- за
Советскую власть. Остальные можешь за...
в его собственных стихах, неплохих, кстати говоря, обозначало словосочетание
"мохнатая роза любви". Несколько дней я мучительно составлял подборку, а
потом, специально купив для машинки свежую ленту, тщательно перепечатывал
стихи, комкая и бросая в корзину листы, даже если в них была
одна-единственная опечатка... Он принял меня в своем заваленном рукописями
кабинете, взял мою подборку и не глядя сунул в братскую усыпальницу пыльных
манускриптов.
поэтессой, годившейся ему в дочери. Стоя рядом, они напоминали персонажей
сказки "Пузырь и Соломинка". Мы выпили, поговорили немного о поэзии, а потом
он стал, по-рачьи вращая глазами, показывать мне на дверь моей собственной
квартиры. На всякий случай я оставил на кухонном столе склянку сердечных
капель и ушел в ночь, каковую и провел на лавочке зала ожидания Ярославского
вокзала. Воротившись утром, я нашел валокордин нетронутым, зато из
холодильника бесследно исчезли килограмм вареной колбасы и фрукты. С тех пор
он стал появляться у меня довольно часто, и благодаря этому я в сжатые сроки
достаточно близко смог познакомиться с цветом молодой женской поэзии. Должен
заметить, среди всех этих девиц были не только длинноногие, но также и
литературно небезнадежные особы. Некоторые из них по протоптанной дорожке
потом не раз заглядывали ко мне и без него, объясняя, что после этого
пузыря им хочется чего-то мужского -- как по форме, так и по содержанию.
однажды затащивший ко мне какую-то очкастую грымзу в спущенных чулках,
тиснул в "Литературном еженедельнике" теплую рецензию под названием "И
половодье чувств...". К тому времени ко мне уже захаживало несколько
сотрудников толстых журналов, заместитель заведующего отделом центральной
газеты, три радиокорреспондента и звукооператор с телевидения. Пришлось
составить жесткий график, передружиться со всеми бомжами и постовыми
милиционерами Ярославского вокзала, но зато мои стихи периодически
появлялись в печати, звучали по радио, а однажды я даже возник на телеэкране
в передаче "Рабочий полдень", где среди станков читал свои произведения
рабочим завода "Электролит", тосковавшим об испорченном обеденном перерыве.
человек из солидного издательства и сказал довольно хмуро, что хотел бы
посмотреть рукопись моих стихотворений и если она удовлетворяет тем высоким
требованиям, которые предъявляет издательство к своим авторам, то, вероятно,
можно будет попытаться подумать о перспективе издания книги. Замирая от
счастья, я спросил, когда можно привезти рукопись. "Я сам приеду", -- был
ответ.
легкого поведения, которые начали раздевать его, даже не дождавшись моего
ухода. Увидев, как я заторопился к двери, он дружески махнул мне волосатой
рукой и великодушно пригласил: "Вали к нам до кучи!" Но я, забормотав что-то
про внезапно заболевшую бабушку, отклонил приглашение, ибо барахтаться
голышом в куче мале с незнакомыми девицами и пузатым полузнакомым дядей --
это никакой не групповой секс, а самый настоящий разврат!
несчастной квартиры стал настолько жестким, что мне иной раз приходилось
снимать койку у старушки в доме напротив, потому что спать на вокзальных
лавках жестко, и к тому же я стал простужаться от сквозняков. Кроме этого,
вышло какое-то постановление о борьбе с бомжами и прогульщиками. И в
результате меня однажды забрали в милицию, но отпустили после того, как я
объяснил начальнику отделения, что являюсь поэтом, а в доказательство спел
песню на стихи Есенина. Я даже не мог пригласить к себе домой Анку, и чтобы
совпасть в желаниях, приходилось тащиться к ней на дачу в Перепискино.
Прочитал ее от начала до конца сперва очень быстро, а потом еще раз, очень
медленно, и понял, что стихи мои не то чтобы плохи, нет, они даже по-своему
хороши, однако устраивать из квартиры общегородской бордель, снимать койку у
старушки только ради того, чтобы увидеть их набранными и сброшюрованными в
тонкую книжицу, не стоит. Конечно, искусство всегда требует жертв, но только
гении и кретины приносят ему человеческие жертвы. (Непременно запомнить!) Не
будучи первым и не желая стать вторым, я объявил всем посетителям, что
лавочка закрывается, и перевез пожитки от старушки назад в свою квартиру,
которая за два года настолько пропахла потом сладострастия и прочими
сопутствующими ароматами, что срочно пришлось делать ремонт. На это ушел
почти весь гонорар за книжку.
совершенно изменится -- я даже по улицам начну ходить по-другому, а прохожие
станут смотреть на меня совсем иначе... Ничего подобного. Никто даже не
заметил. И только критик Закусонский, встретив меня в ЦДЛ и радостно боднув
головой в плечо, поздравил с выходом сборника, но заломил за рецензию такую
несусветную цену, что я, потратившись перед этим на ремонт, вынужден был
отказаться.
нетерпением ждал, когда Анка выйдет из ванной.
-- это всего лишь повод подумать, стоит ли писать дальше.
маленькое эротическое представление, а в тот день изображала как будто бы
японку и, плотно обернувшись большим полотенцем, шла ко мне, по-восточному
семеня ножками. На середине комнаты тяжелое махровое "кимоно" вдруг
распалось и обрушилось на пол...
стихотворений, -- продолжал Костожогов, -- но профессионализм в литературе
-- то же самое, что хорошее пищеварение. Весь вопрос -- для чего! Помните, я
говорил вам о трех путях? Похоже, вы об ном даже не думали. О выборе вы еще
и не размышляли...
одеяло и отвлекала меня от разговора самым изощренным образом.
Цаплино. Поговорим. Почитаете стихи моим ученикам. Дети -- замечательные
критики! Адрес вы мой не потеряли?
стала молча одеваться.
через два.
мои благодетели, оставшись без квартиры, требовали, убеждали, даже
угрожали... Они просили меня принести стихи, уверяя, будто без них
взыскательный советский читатель просто не находит себе места, а
литературный процесс неумолимо оскудевает, но я вежливо отнекивался,
ссылаясь на глубокий творческий кризис и на не очень удачные попытки перейти
со стихов на прозу. Причины были уважительные, и несколько дней мой телефон
молчал. Но потом на меня вышел заведующий отделом прозы толстого журнала и
решительно объявил, что не успокоится, пока не получит от меня повесть или в
крайнем случае рассказ! Тогда я позвонил на АТС и попросил отключить на
время мой телефон.
-- тогда другое дело.
нашей отечественной актрисы, всегда дублирующей эту кинозвезду. Но телефон
она, подобрев, отключила. Тогда издатели, страстно желая меня опубликовать,
стали звонить в дверь, даже присылали телеграммы, но в конце концов все-таки
успокоились, а следом за ними потерял ко мне интерес и взыскательный
советский читатель. Но пора вернуться в ресторан Дома литераторов к пиву и
рыжикам...
3. СПОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ
уносила с нашего стола пустые бутылки. Дело шло к вечеру. Зал ресторана
постепенно наполнялся. Пришел и в ожидании клиентов, как часовщик-починщик,
занял свое место в уголочке критик Закусонский. Если прежде, увидев меня, он
вскакивал, подбегал, обвивался руками вокруг моей шеи и, ласково боднув лбом
Березин Федор
Сертаков Виталий
Громыко Ольга
Доценко Виктор
Белов Вольф
Орловский Гай Юлий