заголовки. -- Запад теряет свои позиции.
болью в желудке.
Европе, -- сказал он. -- Хорошо бы европейцы приехали сюда, а
мы бы отправились в Европу. Тогда каждый узнал бы, что
происходит в его собственной стране.
гитарой и револьвером, -- со смехом сказал врач, не отрываясь
от газеты. -- Они нас не понимают.
мешок и снова завязал его. Врач хотел было взяться за письма,
но прежде взглянул на полковника. Потом на инспектора.
мешок за плечо, спустился с крыльца и сказал, не поворачивая
головы:
пил в портняжной мастерской кофе, пока товарищи Агустина
просматривали газеты. И чувствовал себя обманутым. Он предпочел
бы остаться здесь до следующей пятницы, лишь бы не являться к
жене с пустыми руками. Но вот мастерскую закрыли, и откладывать
неизбежное стало больше невозможно.
всегда, возвратился домой без письма.
жена. -- Только ты с твоим воловьим терпением можешь пятнадцать
лет ждать письма.
тысяча восемьсот двадцать три.
в лотерее, -- сказала женщина.
страницы до последней, включая объявления. Но на этот раз он не
мог сосредоточиться: он думал о своей пенсии ветерана.
Девятнадцать лет назад, когда конгресс принял закон, полковник
начал процесс, который должен был доказать, что этот закон
распространяется и на него. Процесс длился восемь лет. Потом
понадобилось еще шесть лет, чтобы полковника включили в список
ветеранов. И это было последнее письмо, которое он получил.
час. И, уже собираясь гасить лампу, вдруг заметил, что жена не
спит.
деревянную шкатулку, где лежала перетянутая резинкой пачка
писем, сложенных по датам. Она нашла объявление адвокатской
конторы, которая обещала активное содействие в оформлении
пенсии ветеранам войны.
сказала она, передавая мужу газетную вырезку. -- За это время
мы успели бы не только получить деньги, но и истратить их. Что
за радость, если нам сунут деньги в гроб, как индейцам.
положил ее в карман рубашки, висевшей за дверью.
Мы можем им написать, чтобы они вычли эти деньги из пенсии,
когда выхлопочут ее. Это единственный способ их заинтересовать.
который встретил его, беззаботно покачиваясь в гамаке. Это был
огромный негр, у которого в верхней челюсти сохранилось только
два резца. Он сунул ноги в сандалии на деревянной подошве и
открыл окно кабинета. У окна стояла пыльная пианола, заваленная
рулонами бумаги, старыми бухгалтерскими книгами с
прикрепленными к ним вырезками из "Диарио офисиаль" и
разрозненными бюллетенями Инспекторского надзора. Пианола без
клавиш служила также и письменным столом.
беспокойство состоянием дела.
несколько дней, -- сказал адвокат, воспользовавшись паузой. Его
совсем разморило от жары. Он откинул спинку раздвижного кресла
и почти лежал в нем, обмахиваясь рекламной брошюрой. -- Мои
доверенные лица постоянно пишут мне, что не следует терять
надежды.
-- Похоже на сказку про белого бычка.
административного лабиринта. Кресло было слишком узким для его
перезрелых ягодиц.
существовала муниципальная ассоциация ветеранов, в которую
входили люди из обеих партий. -- Он втянул в легкие обжигающий
воздух и изрек, будто сам только что придумал: -- В единстве --
сила.
осознав свое одиночество. -- Все мои товарищи умерли, дожидаясь
почты.
вам: вы были полковником уже в двадцать лет. Кроме того, закон
не указывал, откуда взять деньги на пенсии, так что
правительству пришлось перекраивать бюджет.
глухую досаду.
об одолжении. Мы рисковали шкурой, чтобы спасти республику.
знает границ.
уже на следующий день после заключения Неерландского договора,
когда правительство обещало возместить убытки и помочь
вернуться домой двумстам офицерам. Революционный батальон
состоял в основном из подростков, сбежавших из школы. В
Неерландии они расположились лагерем вокруг гигантской сейбы и
ждали в течение трех месяцев. А потом сами добирались домой,
кто как мог, и дома тоже продолжали ждать. С тех пор прошло
почти пятьдесят лет, а полковник все еще ждал.
позу. Упершись костлявой рукой в костлявое бедро, он сказал
сдавленным голосом:
встал с кресла, чтобы выгнать их.
размахивая руками. -- Будет так, как вы скажете. Если бы я мог
творить чудеса, я бы не жил в этом птичнике. -- Он вставил в
дверь деревянную решетку и вернулся в кресло.
Мой дом заложен. А закон о пенсиях стал кормушкой для
адвокатов.
деньги, что я получил, до последнего сентаво истрачены на
судебные хлопоты.
полковнику страдание.
этой жары мозги плавятся.
доверенности. Солнце уже добралось до середины его невзрачной
клетушки, сколоченной из неструганых досок. После долгих и
безуспешных поисков адвокат опустился на четвереньки и,
отдуваясь, вытащил сверток из-под пианолы.
бумаги. -- Надо написать моим доверенным лицам, чтобы они
уничтожили копии.