Чтение 5–й страницы книги ~Камо Грядеши~

Глава III

- Она верит в бога единого, всемогущего и справедливого, - повторил Петроний, уже снова сидя в носилках рядом с Виницием. - Если ее бог всемогущ, стало быть, он властен над жизнью и смертью; а если он справедлив, стало быть, ниспосылает смерть правильно. Так почему же Помпония носит траур по Юлии? Скорбя о Юлии, она ропщет на своего бога. Сие рассуждение мне надо бы повторить перед нашей меднобородой обезьяной - полагаю, что в диалектике я не слабее Сократа.* А что касается женщин, я согласен, что каждая из них обладает тремя или четырьмя душами, но ни у одной нет души разумной. Пусть себе Помпония рассуждает вместе с Сенекой или Корнутом** о том, что такое их великий Логос. Пусть себе призывают тени Ксенофана, Парменида, Зенона и Платона, которые в киммерийских пределах скучают,*** как чижи в клетке. Совсем о другом хотел я поговорить с нею и Плавтием. Клянусь священным лоном египетской Исиды! Но скажи я им так попросту, зачем мы явились, их добродетель, вероятно, зазвенела бы, как медный щит от удара палкой. И я не решился! Поверишь ли, Виниций, не решился! Павлины - красивые птицы, да кричат слишком пронзительно. Я убоялся крика. Но твой выбор я одобряю. Поистине <розовоперстая Аврора>...**** И знаешь, что еще она мне напомнила? Весну! Причем не нашу здесь, в Италии, где лишь изредка увидишь яблоню в цвету и где оливковые рощи все такие же серые, как были зимою, но весну, которую я когда-то видел в Гельвеции*****, - юную, свежую, ярко-зеленую. Клянусь этой бледной Селеной******, я тебе не удивляюсь, Марк, но ты должен знать, что влюбился в Диану******* и что Авл и Помпония готовы тебя растерзать, как некогда собаки растерзали Актеона.********

_______________

* С о к р а т (ок. 470 - 399 до н. э.) - греческий философ,

учитель Платона. Открытый Сократом метод философствования заключался

в разыскании истины с помощью диалога, беседы двух или нескольких

собеседников. Д и а л е к т и к а в данном случае означает искусство

вести философскую беседу.

** К о р н у т Луций Анней - философ-стоик, вольноотпущенник

Сенеки, учитель поэтов Лукана и Персия; изгнан Нероном в 68 г.

*** К с е н о ф а н (ок. 570 - 478 до н. э.) из Колофона (город

на западном побережье М. Азии), П а р м е н и д (ок. 540 - 480 до н.

э.) и З е н о н (ок. 490 - 430 до н. э.) (оба из г. Элеи в Южной

Италии) - представители т. н. Элейской школы древнегреческой

философии. Элеаты полагали, что истина достижима не чувственным

путем, но лишь с помощью разума; их исходная установка состояла в

утверждении тождества мыслимого и сущего. К и м м е р и й с к и е

п р е д е л ы - по представлениям древних, область на краю света, где

в вечном мраке обитает сказочный народ киммерийцев.

**** <Р о з о в о п е р с т а я А в р о р а> - эпитет богини

зари Эос (римской Авроры); часто встречается в поэмах Гомера.

***** Г е л ь в е ц и я - область на территории современной

Швейцарии.

****** С е л е н а - в греческой мифологии олицетворение луны.

******* Д и а н а - римская богиня растительности,

покровительница охоты, родов, олицетворение луны; тождественна

греческой Артемиде.

******** Согласно мифу, юный охотник Актеон, случайно увидевший

омовение Артемиды, был превращен ею в оленя и разорван собственными

собаками.

Не подымая головы, Виниций с минуту помолчал, потом заговорил прерывающимся от волнения голосом:

- Я хотел ее и раньше, но теперь хочу еще больше. Когда я взял ее руку, меня обожгло огнем. Она должна быть моей. Будь я Зевсом, я бы окутал ее облаком, как он окутал Ио, или дождем на нее пролился, как он - на Данаю.* Я хочу целовать ее уста до боли! Хочу слышать ее стон в моих объятиях. Хочу убить Авла и Помпонию, а ее похитить и отнести на руках в мой дом. Сегодня я не буду спать. Прикажу наказывать какого-нибудь раба и буду слушать его вопли.

_______________

* В греческой мифологии Ио - дочь аргосского царя Инаха,

возлюбленная Зевса, который явился к ней в виде облака. Даная - дочь

аргосского царя Акрисия, также возлюбленная Зевса. Узнав от оракула,

что ему суждена смерть от руки внука, Акрисий заключил дочь в

подземелье, но Зевс проник туда в виде золотого дождя.

- Успокойся, - молвил Петроний, - у тебя прихоти, достойные плотника из Субуры.

- Ах, мне все равно. Она должна быть моей. Я обратился к тебе за помощью, но если ты не найдешь выхода, я сам его найду. Авл считает Лигию дочерью, почему же мне смотреть на нее как на рабыню? Уж если нет иного пути, пусть она обовьет пряжей дверь моего дома, смажет ее волчьим жиром и сядет у моего очага как жена.

- Успокойся, безумный потомок консулов. Не для того тащили мы варваров на веревках за нашими колесницами, чтобы жениться на их дочерях. Бойся всего окончательного. Прибегни сперва к простым, пристойным способам и оставь себе и мне время на размышление. Мне тоже Хрисотемида казалась дочерью Юпитера, а все же я на ней не женился - как и Нерон не женился на Акте, хоть ее сделали дочерью царя Аттала.* Успокойся. Подумай о том, что, коль она захочет ради тебя покинуть дом Авла, они не вправе ее удерживать, и знай, что не только ты пылаешь, но и в ней Эрос зажег огонь. Я это видел, а мне ты можешь верить. Имей терпение. Все можно преодолеть, но сегодня я уже и так слишком много думал, это меня утомило. Зато обещаю тебе завтра еще поразмыслить о твоей любви, и верь - Петроний не будет Петронием, если не найдет какого-нибудь выхода.

_______________

* Акта - наложница Нерона. Задумав вступить с ней в брак, Нерон

заставил нескольких сенаторов ложно поклясться, будто она происходит

из пергамского царского рода Атталидов. Сенкевич допускает

неточность, называя Акту <дочерью Аттала>, так как последний царь

Пергама (государство на северо-западе М. Азии) по имени Аттал правил

в 139 - 133 гг. до н. э., после чего Пергам стал римской провинцией.

Оба помолчали. Но вот Виниций заговорил уже спокойнее:

- Благодарю тебя, и пусть Фортуна будет к тебе благосклонна.

- А ты будь терпелив.

- Куда ты приказал себя отнести?

- К Хрисотемиде.

- Счастливец, ты владеешь той, которую любишь.

- Я? Знаешь, что меня еще забавляет в Хрисотемиде? То, что она изменяет мне с моим же вольноотпущенником, лютнистом Теоклом, и думает, что я этого не вижу. Когда-то я любил, а теперь меня забавляют ее ложь и глупость. Пойдем к ней вдвоем. Если она начнет тебя завлекать и чертить тебе на столе буквы омоченным в вине пальцем, помни, что я не ревнив.

И он приказал нести их обоих к Хрисотемиде.

В прихожей Петроний, положив руку на плечо Виницию, вдруг сказал:

- Постой, мне кажется, я нашел способ.

- Да вознаградят тебя все боги!

- Да, да, конечно! Думаю, способ будет верный. Слышишь, Марк?

- Внимаю тебе, моя Афина.

- Так вот, через несколько дней божественная Лигия будет в твоем доме вкушать зерна Деметры*.

_______________

* Д е м е т р а - греческая богиня плодородия и земледелия;

тождественна римской Церере.

- Ты могущественнее императора! - с восторгом воскликнул Виниций.

Глава IV

И Петроний обещание выполнил.

После посещения Хрисотемиды он, правда, целый день проспал, однако вечером приказал нести себя на Палатин, где у него состоялась доверительная беседа с Нероном, вследствие которой на другой день перед домом Плавтия появился центурион во главе отряда из полутора десятка преторианцев.

Время было смутное, страшное. Подобные гости бывали обычно и вестниками смерти. Поэтому с минуты, когда центурион ударил молотком в дверь Авла и смотритель дома доложил, что воины уже в прихожей, смятение воцарилось в доме. Вся семья окружила старого полководца - никто не сомневался, что опасность прежде всего грозит ему. Обвив руками шею мужа, Помпония судорожно прильнула к нему, ее посиневшие губы, быстро шевелясь, шептали что-то невнятное; Лигия с бледным как полотно лицом целовала его руку, маленький Авл цеплялся за тогу, а из коридоров, из комнат, расположенных в верхнем этаже и предназначенных для прислуги, из людской, из бань, из сводчатых нижних помещений, словом, со всех концов дома сбегались рабы и рабыни. Слышались возгласы: *, женщины плакали в голос, некоторые, покрыв головы платками, уже царапали себе щеки.

_______________

* <Увы, увы, мне несчастному!> (Лат.)

Один только старый воин, издавна привыкший смотреть смерти в глаза, оставался невозмутим; лишь его небольшое, с орлиным профилем лицо словно окаменело. Довольно скоро он, успокоив рыдавших и приказав челяди удалиться, промолвил:

- Пусти меня, Помпония. Если пришел мой конец, у нас еще будет время проститься.

И он слегка отстранил ее.

- Дай бог, чтобы твоя судьба, - сказала она, - была также и моею, о Авл!

После чего, упав на колени, принялась молиться с таким жаром, какой придает лишь страх за дорогое существо.

Авл вышел в атрий, где его ждал центурион. Это был немолодой воин Гай Хаста, бывший его подчиненный и товарищ по британским войнам.

- Здравствуй, Авл, - произнес центурион. - Я принес тебе приказ и привет от императора - вот таблицы и знак, что я явился от его имени.

- Благодарю императора за привет, а приказ исполню, - ответил Авл. - Здравствуй, Хаста, говори же, с каким поручением ты пришел.

- Авл Плавтий, императору стало известно, что в твоем доме живет дочь царя лигийцев, которую этот царь еще при жизни божественного Клавдия отдал во власть римлян в залог того, что лигийцы никогда не нарушат границ империи. Божественный Нерон благодарит тебя, Авл, за то, что ты столько лет давал ей приют у себя, но, не желая долее обременять твой дом, а также памятуя, что девушка, будучи заложницей, должна пребывать под опекой самого императора и сената, - приказывает тебе выдать ее мне.

Как бывалый воин и закаленный невзгодами муж, Авл не мог себе позволить, чтобы ответом на приказ были тщетные слова обиды или жалобы. Лишь складка гнева и скорби вдруг появилась на его челе. При виде этой складки дрожали некогда британские легионы - и даже в эту минуту на лице Хасты выразился испуг. Однако теперь Авл Плавтий, выслушав приказ, почувствовал свое бессилие. Поглядев на таблицы, на знак, он поднял взор на центуриона и уже спокойно сказал:

- Подожди, Хаста, в атрии, пока заложница будет тебе выдана.

После чего он пошел на другой конец дома, в залу, где Помпония Грецина, Лигия и маленький Авл ждали его в тревоге и страхе.

- Никому не грозит ни смерть, ни ссылка на далекие острова, - сказал Авл, - и все же посланец императора - вестник горя. Дело идет о тебе, Лигия.

- О Лигии? - с изумлением воскликнула Помпония.

- Да, о ней, - ответил Авл и, обращаясь к девушке, продолжал: - Ты, Лигия, воспитывалась у нас в доме как родное наше дитя, и мы с Помпонией оба любим тебя как дочь. Но ты знаешь, что ты не наша дочь. Ты заложница, которую твой народ дал Риму, и опека над тобою возложена на императора. Посему император забирает тебя из нашего дома.

Полководец говорил спокойно, но каким-то странным, необычным голосом. Лигия слушала его слова, недоуменно моргая, точно не понимая, о чем речь; Помпония побледнела; в дверях, выходивших из залы в коридор, снова начали появляться взволнованные лица рабынь.

- Воля императора должна быть исполнена, - молвил Авл.

- О Авл! - воскликнула Помпония, обеими руками прижимая к себе девушку, как бы порываясь защитить ее. - Лучше бы ей умереть!

А Лигия, припав к ее груди, повторяла: <Матушка! Матушка!>, не в силах среди рыданий вымолвить что-либо иное.

На лице Авла снова появилось выражение гнева и скорби.

- Будь я один на свете, - угрюмо произнес он, - я не отдал бы ее живой, и родственники наши могли бы уже сегодня принести за нас жертвы Юпитеру Освободителю. Но я не вправе губить тебя и нашего мальчика, который, быть может, доживет до более счастливых времен. Сегодня же отправлюсь к императору и буду его умолять, чтобы он отменил свой приказ. Выслушает ли он меня, не знаю. А пока, Лигия, будь здорова и помни, что и я, и Помпония всегда благословляли тот день, когда ты села у нашего очага.

Промолвив это, он положил руку на голову девушки, стараясь сохранить спокойствие, но, когда Лигия обратила к нему залитое слезами лицо, а потом, схватив его руку, стала целовать ее, старик сказал голосом, в котором слышалась дрожь глубокого отцовского горя:

- Прощай, радость наша, свет очей наших!

И он поспешил обратно в атрий, дабы не позволить волнению, недостойному римлянина и военачальника, овладеть его душой.

Тем временем Помпония увела Лигию в опочивальню, кубикул, и принялась ее успокаивать, утешать, подбадривать, произнося слова, звучавшие странно в этом доме, где тут же, в соседней горнице, еще помещались ларарий* и очаг, на котором Авл Плавтий, соблюдая древний обычай, приносил жертвы домашним богам. Да, пробил час испытания. Вергиний некогда пронзил грудь собственной дочери, чтобы спасти ее от Аппия;** еще раньше Лукреция*** добровольно заплатила жизнью за свой позор. - <Но мы с тобою, Лигия, знаем, почему мы не вправе наложить на себя руки!> Не вправе! Однако закон, которому обе они повинуются, закон более великий, более святой, позволяет все же защищаться от зла и позора, хотя бы и пришлось ради этого претерпеть муки, даже проститься с жизнью. Кто выходит чистым из обиталища порока, того заслуга ценнее. Такое обиталище земля наша, но, к счастью, жизнь - это всего лишь миг, а воскресение ждет нас на том свете, где царит уже не Нерон, но Милосердие, - там вместо горя будет радость, вместо слез - веселье.

_______________

* Л а р а р и й - домашнее святилище, где помещались изображения

ларов.

** По сообщению Тита Ливия (III, 44 - 50), Вергиний,

представитель древнего плебейского рода, был вынужден убить свою

дочь, которую пожелал сделать наложницей Аппий Клавдий, римский

государственный деятель и законодатель сер. V в. до н. э.

*** По преданию, сын последнего римского царя Тарквиния Гордого

обесчестил жену своего родственника Лукрецию, которая покончила

самоубийством. Смерть Лукреции вызвала восстание, приведшее к падению

царской власти в Риме (510/9 до н. э.).

Потом Помпония заговорила о себе. Да, она спокойна, но и в ее груди немало жгучих ран. Вот с глаз ее Авла еще не спала пелена, еще не пролился на него луч света. И сына она не властна воспитывать в истине. И когда она подумает, что так может продолжаться до конца ее дней и что может настать миг разлуки с ними, во стократ более страшной, непоправимой, чем эта, временная разлука, о которой обе они теперь сокрушаются, - она и вообразить не в силах, как сможет она без них быть счастлива даже на небесах. О, много ночей проплакала она, много ночей провела в молитвах о милости и помощи. Но горе свое она вверяет господу - и ждет, верит, надеется. А теперь, когда ее постиг новый удар, когда приказ изверга отымает у нее дорогое существо, ту, которую Авл назвал светом очей своих, она все равно уповает, ибо верит, что есть сила могущественнее власти Нероновой - есть милосердие, которое сильнее его злобы.

И она еще крепче прижала к груди головку девушки. Немного погодя Лигия склонилась к ней на колени и, спрятав лицо в складках ее пеплума*, долго молчала, но, когда наконец выпрямилась, лицо ее было уже более спокойно.

_______________

* П е п л у м - широкое платье из тонкой ткани.

- Мне жаль тебя, матушка, жаль отца и брата, но я знаю, что сопротивление бесполезно и только погубило бы вас всех. Зато я обещаю тебе, что слов твоих я в доме императора не забуду никогда.

Она еще раз обвила руками шею Помпонии и, когда обе они вышли в экус, стала прощаться с маленьким Плавтием, со старичком-греком, который был их учителем, со своей служанкой, что когда-то нянчила ее, и со всеми рабами.

Один из них, высокий, широкоплечий лигиец по имени Урс, который некогда вместе с матерью Лигии и с нею самой был отправлен в лагерь римлян, упал к ее ногам, а потом склонился перед Помпонией.

- О госпожа! - сказал он. - Позволь мне пойти с моей госпожой, чтобы служить ей и охранять ее во дворце императора.

- Ты слуга не наш, а Лигии, - возразила Помпония Грецина. - Но вряд ли тебя допустят во дворец. И каким образом сумеешь ты ее оберегать?

- Не знаю, госпожа, знаю лишь, что в моих руках железо крошится, как дерево...

Вошедший в эту минуту Авл Плавтий, узнав, о чем речь, не только не воспротивился желанию Урса, но заявил, что даже не имеет права его удерживать. Они ведь отдают Лигию как заложницу, которую требует к себе император, а потому обязаны отправить и ее свиту - та вместе с нею перейдет под его опеку. И он шепнул Помпонии, что под видом свиты может дать Лигии столько рабынь, сколько она, Помпония, сочтет уместным, - центурион не вправе отказаться взять их.

Для Лигии это было некоторым утешением, и Помпония тоже была рада, что сможет окружить воспитанницу прислугой по своему выбору. Кроме Урса, она назначила ей старушку-горничную, двух кипрских девушек, искусных причесывальщиц, и двух германок для банных услуг. Выбраны ею были только приверженцы нового учения - Урс тоже исповедовал его уже несколько лет, - так что Помпония могла положиться на преданность их всех и вдобавок тешить себя мыслью, что в императорском дворце будут посеяны семена истины.

Еще написала Помпония несколько слов, поручая Лигию покровительству Нероновой вольноотпущенницы Акты. Правда, на собраниях верующих в новое учение она Акту не встречала, но слышала от них, что та никогда не отказывает им в помощи и жадно читает послания Павла из Тарса. К тому же ей было известно, что молодая вольноотпущенница постоянно грустит, что она резко отличается от всех прочих женщин в Нероновом доме и вообще среди домочадцев слывет добрым гением.

Хаста взялся собственноручно передать письмо Акте. Он также счел вполне естественным, что царская дочь должна иметь при себе свиту, и даже не подумал отказываться доставить всех во дворец - напротив, удивился малочисленности прислуги. Он лишь просил поторопиться, опасаясь получить выговор за медлительность в исполнении приказа. Настал час прощанья. Глаза Помпонии и Лигии снова наполнились слезами, Авл еще раз положил руку на головку девушки, и минуту спустя воины, за которыми, пытаясь защитить сестру и грозя кулачками центуриону, с плачем бежал маленький Авл, повели Лигию в императорский дворец.

Старый полководец между тем приказал приготовить себе носилки и, уединившись с Помпонией в смежной с экусом пинакотеке, сказал:

- Выслушай меня, Помпония. Я отправляюсь к императору, хотя думаю, что понапрасну, и, хотя слова Сенеки уже для него не имеют веса, побываю также и у Сенеки. Ныне обладают влиянием Софроний, Тигеллин, Петроний, Ватиний... Что ж до императора, он, возможно, в жизни не слыхал о народе лигийцев и потребовал выдать Лигию как заложницу лишь потому, что кто-то его подговорил, а кто мог это сделать, угадать нетрудно.

Тут Помпония вскинула на него глаза.

- Петроний?

- Разумеется.

Оба они помолчали, затем старый воин продолжил:

- Вот что значит пустить в дом кого-нибудь из этих людей без чести и совести. Да будет проклят тот миг, когда Виниций ступил на порог нашего дома! Это он привел к нам Петрония. Горе нашей Лигии - ведь им нужна вовсе не заложница, а наложница.

И от гнева, от бессильной ярости и боли за отнятое дитя в его речи еще сильнее слышался присвист. Прошло несколько минут, пока он овладел своими чувствами, и лишь по его судорожно сжимавшимся кулакам можно было судить, сколь тяжкой была эта внутренняя борьба.

- До сих пор я чтил богов, - молвил он, - но сейчас мне кажется, что не они правят миром, что существует только один злобный, бешеный изверг, имя которому Нерон.

- О Авл! - вздохнула Помпония. - Пред богом Нерон - только горсть смрадного праха.

Муж ее начал расхаживать широкими шагами по мозаичному полу пинакотеки. В его жизни было немало больших деяний, но больших несчастий не случалось, и к ним он не имел привычки. Старый воин был привязан к Лигии сильнее, чем сам думал, и теперь не мог примириться с мыслью, что ее потерял. Вдобавок он чувствовал себя униженным. Им распоряжалась сила, которую он презирал, в то же время понимая, что против этой силы он ничто.

Когда ж ему наконец удалось подавить гнев, мутивший его мысли, он сказал:

- Я думаю, что Петроний отнял ее у нас не для императора, он вряд ли захотел бы рассердить Поппею. Стало быть - либо для себя самого, либо для Виниция... Сегодня же я это выясню.

Вскоре носилки его уже двигались по направлению к Палатину. А Помпония, оставшись одна, пошла к маленькому Авлу, который все еще плакал по сестре и грозил императору.

Глава V