Чтение 5–й страницы книги ~Либретто для жонглера~

- На бутылку шампанского, - подсказал я.

- По-моему, - сказал Людовик. - Легче сходить в гастроном и купить бутылку шампанского, чем сидеть, разгадывая загадки в надежде ее выиграть.

- Дело вкуса, - вздохнул Скарамуш.

- Тем более, - заметил я, - что кому-нибудь все равно придется за ней идти.

Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша

Ротмистр Струдель выглянул однажды из окна казармы и увидел луну. И захотелось ему сказать стихами, и он сказал:

Луна такая полная сегодня,

А я сижу один как...

Грозный окрик полковника Шнапса не позволил ему закончить строки, и робкая его муза, подкравшаяся было неслышными шагами, так напугалась полковничьего рева, что поспешила ретироваться.

Ротмистр сплюнул и закрыл окно.

Полковник Шнапс вскрикивал по ночам во сне. Ему снились инопланетяне.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Начало одного разговора (Одни предпочитают знать, другие предпочитают догадываться.)

- Представь себе такую сцену, - сказал я, и Элисса приготовилась слушать.

Почтенная шлюха лежит в постели с мальчиком, застенчивым, робким отроком. Он выбивается из сил, задыхаясь, потея, торопится утратить свою невинность.

"Давай, давай, немножко уже осталось", - подбадривает его она.

Сказано это... да подожди ты смеяться, сказано таким тоном, как будто она наблюдает за попытками хромого муравья взобраться на спичечный коробок.

А он воображал, что это любовь, что она любит его...

Элисса смеялась. Я посмеялся вместе с ней, а потом сказал:

- Этим мальчиком был я.

Элисса закрыла рот ладонью и стала стараться принять серьезный вид. Когда ей это удалось, она простонала: "Ну и дрянь!"

- Прошу тебя, не ругайся. Но комплекс я заработал приличный.

Каждый раз, стоило мне вспомнить эту фразу, - сколько ни пытался, забыть ее я не мог, - у меня все опускалось, руки, все!.. Полная импотенция. Мне было четырнадцать лет.

- И шесть лет...

- Да. Только теперь прошло.

Я не шутил, когда сказал, что с тобой у меня в первый раз. Так оно и есть. Отчасти.

- А тогда... Тебе удалось все-таки?..

- Нет! В том-то все и дело!

Могла бы и сама догадаться.

Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша

Улисс

- Я съем тебя на закуску, - сказал Улиссу циклоп.

- Это не гуманно, - возразил Улисс. - Я имею право на выбор профессии.

- И кем же ты хочешь быть? - полюбопытствовал циклоп.

- Десертом, - сказал Улисс.

- Хорошо, - согласился циклоп. - Назначаю тебя десертом.

Однако, благодаря своей хитрости, Улиссу удалось бежать из пещеры. Когда же его корабль отплыл от острова, он крикнул циклопу, метавшемуся по берегу: "Ты гадкий мальчишка, я оставляю тебя без сладкого!"

Так лицемер всегда становится жертвой более тонкого лицемера.

....................................................................................................

- Мы никогда не чувствуем себя в безопасности, пока не закроемся на крючок. Тогда мы спокойны, даже в кабине общественного туалета. Откуда такое недоверие к людям? - вздохнул Архивариус.

- Скажите лучше, откуда такое доверие к крючку? - возразил ему Дитрих.

Елена

Благодаря блистательным дипломатическим способностям Скарамуша, мертвецы перестали стучаться к нам в дом. Вместо этого они настучали на нас в домоуправление. И тогда оказалось, что мы не имеем ровно никаких прав на эту квартиру - мы попросту не имеем права здесь жить.

Она вошла в комнату и, с удовольствием опустившись в мягкое кресло, промурлыкала: "Как у вас хорошо!"

Ее благодушный вид плохо увязывался с той миссией, которую она должна была исполнить, а впрочем, миссия эта носила вполне мирный характер. Она не символ войны, нет.

- Мне совсем не хочется нарушать ваш покой, - сказала она. - Но ведь вы понимаете...

Я предложил ей сигарету. Она взяла. Кивнула.

- Может быть, вы договоритесь со своими соседями?

- Не думаю, - признался я.

- Они жалуются на шум и прочее, - сказала она.

- Да, - сказал я. - Но нет такого выключателя, который выключил бы луну.

- Поэтично, - согласилась она.

И мы говорили, говорили долго, а потом она пришла еще. Она сказала: "Даже если я ничего не стану делать, это ведь ничего не решит".

- Я понимаю.

Она осторожно коснулась моих волос. Легонько дунула на них.

- А эта женщина...

- Элисса.

- Да. Кто она?

Я не знал, что ответить.

- Она твоя жена?

- Нет, - сказал я. - Но разве это имеет значение?

- Ты знаешь, что ее разыскивают?

- Что?

- Так ты не знаешь?

- Что именно? - сказал я.

- Я видела по телевизору... Ты, правда, не знаешь?

- И что о ней говорили?

- Что ушла из дому около половины двенадцатого и не вернулась.

- Понятно. Да, это она. Что же делать?

- Договориться?

- Я не могу жить как на иголках. "Ворочаться на угольях беспокойства", - как сказала бы Шахразада.

- Может быть, тебе стоит поискать где-нибудь...

- Других соседей? - спросил я.

- Да, - сказала она, мило рассмеявшись.

- Так и сделаю, - сказал я.

А пока буду надеяться, что все обойдется.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . .

- Я должна ехать, - сказала Элисса. - Мы были слишком легкомысленны.

- Нет, - сказал я, переходя на крик. - Нет!

- Я же вернусь, - сказала она.

- Я не отпущу тебя!

Она не ответила.

- Но ради меня! - взмолился я, уже теряя надежду.

- Ради тебя и ради меня, - сказала она твердо.

- Не будь ребенком, - сказала она ласково.

Она уехала.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я сидел в вымершей комнате один как... ротмистр Струдель.

Мне было нечем дышать, змея Время обрушилась на меня своей тяжестью, и мне было нечем дышать, она сдавила мне голову, стянула мне руки, и мне стало нечем дышать...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я набрал номер. Подошла Елена.

Мы поговорили немного, и я положил трубку.

Я снял с вешалки плащ, выключил свет в коридоре, открыл входную дверь и закрыл ее за собой.

When The Music's Over

Я написал оперу, ее пели эльфы, и я узнал, что цветы могут танцевать.

Сколько крови может вместить сердце? Оно вот-вот разорвется.

Сколько нот может вместить музыка?

Я был один. Ветер обнимал мои плечи и говорил мне, что любит меня. Я был один, когда пришли слуги речной воды, чтобы вынести мебель из моей квартиры, я жался к теплым батареям, и на губах моих были холодные губы ветра, он не забыл меня, милый.

Как странно быть музыкантом, ведь это почти болезнь,

и резать себе вены как струны в разграбленной квартире.

Сколько пустоты может вместить сердце? Оно вот-вот разорвется.

Сколько тишины могут вместить ноты?

Я видел, как кровь каплет на белый фарфор, я знаю вкус соли,

но, боже мой, как это странно, слышать свой голос, когда поют эльфы, и знать, что вокруг тишина...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша

Суконщик Рюссель был известен как неплохой пловец. Однажды ему удалось доплыть до острова Лемнос, а ведь это весьма далеко. Однако выйти на берег ему не разрешили местные женщины, сославшись на то, что он неодет. На обратном пути Рюссель был похищен царицей Амфитритой, и о дальнейшей его судьбе нам ничего не известно. "Если ты вышел покурить, то это вовсе не значит, что ты непременно вернешься к обеду", - любил говаривать Иоганн Гельвеций. И в этом он был прав, как впрочем, и во многом другом.

.......................................................................................

Он пришел под ночь. На улице моросил дождь. Не лучшее время для визитов.

Когда раздался звонок в дверь, я едва удержался, чтобы не закричать. Уже третий день я ждал Элиссу. Я бросился открывать, прибирая набегу волосы, и уже улыбался, ожидая увидеть... совсем не то, что увидел. Звук, который вырвался из моей гортани, мало походил на приветствие и скорее всего обозначал слово "ой".

- Ой, - сказал я.

Пришедший, - а это был никто иной как владелец (законный) нашей квартиры, - явно смутился реакцией, которую вызвал у меня его приход. Он виновато хихикнул и сказал: "Добрый вечер".

Я догадался, что следует пригласить его войти.

- Спасибо, - вежливо сказал он и вошел. И сразу же стал снимать обувь.

- Ну и погода, - пробормотал он, сковырнув с носка ботинка комочек грязи. Потом он разогнулся, снял куртку, размотал кашне, пристроил и то и другое на вешалке и, кашлянув, попытался заглянуть из коридора в комнату.

- Я, наверное, не ко времени? - осведомился он, напряженно выдавливая улыбку.

- Э-э-э... Нет, - сказал я.

Мы вошли.

Он осторожно присел на софу, сделав при этом такое движение, как будто проверял, выдержит ли она его вес.

Я не торопил его с объяснениями. Он тоже не торопился, видимо, не в силах сообразить, с чего лучше всего начать. И начал с фразы, от которой сам же невероятно сконфузился.

- А я вот пришел жить.

- Да? - сказал я.

Он принялся тереть нос, время от времени усмехаясь.

Завершив это полезное занятие, он объяснил мне, в чем дело.

Его выгнала жена. Теперь ночь, и идти ему некуда. И жить ему больше негде, так что даже если бы она выгнала его днем, он все равно пришел бы сюда. Он очень извиняется, и ему неловко, что так получилось. Может быть, мы уедем отсюда? То есть переедем куда-нибудь? На софу он не ляжет, а устроится на полу. Ему очень жаль, что раскладушка осталась у жены, но возвращаться за ней ему не хотелось бы. Вот вкратце и все.

И мы стали жить вдвоем.

Я принялся искать другую квартиру. И вскоре нашел.

Теперь я должен был дождаться Элиссу.

Готовить не хотелось, и мы перешли на пакетные супы и брикетные каши. Полотенце в ванной покрылось сероватыми пятнами, на подоконниках лежала пыль. Матрас на день не убирался с пола, лежал, свернутый толстым рулоном, из которого торчали края простыней и покрывала. Мебели почти не осталось. Один стул и софа, письменный стол и тумбочка под телевизор, но без телевизора. Не было ни проигрывателя, ни магнитофона, ничего. Беззвучие. Я каждый день ждал, что она приедет сегодня, и все наши вещи перевез на новую квартиру. Между тем, день проходил за днем, и вечер за вечером. Мой постоялец иногда расхаживал по квартире в майке. Бегали тараканы, непонятно откуда набежавшие. Стало тесно.

Каждый вечер я возвращался сюда, - если днем уходил по делам, - варил пакетный суп, резал селедку на газете, курил, не открывая окна, и часами сидел за кухонным столом, пил пиво или водку. Или портвейн. Дождавшись двух часов ночи, я поднимался и, одевшись, уходил на ночлег к Елене. Возвращался всегда рано утром, не позже половины восьмого.

Я не мог никуда уйти отсюда, - почему-то я боялся просто оставить адрес. Я должен был дождаться Элиссу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Учитель танцев маэстро Ногиврозь сидел на полу и монотонно смеялся.

- Если человек смеется без всякой видимой на то причины, то он либо смеется над тем, как устроен мир, либо он свихнулся всерьез.

Так сказал Путешественник Проездом из Кельна в Гаммерсбах.

- Да разве вы не видите, что он притворяется! - с досадой воскликнул Хитроумный Венецианец.

И все отправились пить чай с печеньем. Маэстро остался один.

Он продолжал монотонно смеяться. Вероятно, над тем, как устроен наш мир.

..........................................................................................

Она переступила порог и замерла. И я не издал ни звука, и не потому, что в комнате спал мужчина, - я забыл о нем, - просто... я смотрел на нее, а она смотрела на меня, и мы молчали. Сколько раз я представлял себе, как она входит, как я встречаю ее и принимаю в свои объятия, и мы стоим, обнявшись, и, может быть, плачем... Если бы я не ждал ее так долго, я сказал бы: "Она вошла так нежданно!"