read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



- Да опусти же ее, неудобно!
Олег резко отступил назад, отчего руки его неожиданно для пленителей сошлись, сцепил пальцы и сделал широкий оборот против часовой стрелки. Промысловик слева, справившись с неожиданным рывком, крепче сжал хватку, потянул его запястье и локоть к себе, а вот у правого руки оказались вывернуты за спину и пальцы разжались. Ведун тут же цапнул рукоять сабли, рванул, выворачивая вместе с ножнами лезвием вверх, и левый промысловик взвыл, видя, как у него отлетают руки. Правый успел только выпрямиться - клинок скользнул ему по горлу, легко вспарывая мягкую кожу.
Середин кинулся вперед, и все, что смог сделать рябой, стоявший на коленях со спущенными штанами и снятым ремнем, так это заорать и закрыть лицо руками. Но сталь легко рассекла их, войдя глубоко в череп, и ведун отступил, освобождая оружие.
Парень, отпустив невольницу, тоже отпрыгнул в сторону, вытянул меч и наклонился вперед, выставив его так, словно собирался драться на ножах. Олег вздохнул, повернулся к нему правым боком, встав в классическую фехтовальную позицию, сделал несколько выпадов, благо легкость сабельного клинка позволяла побаловаться, тем временем левую руку не спеша продел в петлю кистеня, засунул в карман, зажимая серебряный многогранник в кулак. - Х-хо! - Он взмахнул саблей вправо и повернулся всем корпусом, словно собирался сделать что-то с той стороны. Парень "купился", повернул голову в ту сторону, а когда ощутил движение слева и развернулся, было поздно: выброшенный левой рукой грузик хлестко врезался ему в висок, проламывая кости.
Bce, схватка была окончена. На поле боя осталось три трупа и одна рука - первый из промысловиков с криками убегал через лес, вторая его конечность, по-видимому, оказалась только порезана. Схватка завершилась, азарт и напряжение спали, пришло время размышлений. А они подсказали, что влип ведун по самые уши. Влип крупно и необратимо.
- Проклятие! - Дурацкое воспитание двадцатого века, гласящее, что мужчина должен защищать женщину всегда и везде, что оправдания насильникам нет и быть не может, в очередной раз дало сбой. - Проклятие! Проклятие, проклятие, проклятие!
- Что случилось, господин? - Кое-как натянув одежды, подошла Урсула. - Почему ты ругаешься? Ведь ты победил!
- А ты, что, сама не видишь? Это же не тати, не грабители. Это обычные промысловики! Их масса людей знает, и никто никогда не поверит, что они на разбой пойти могли! Может, пошуметь, побаловать маленько. Но ведь не преступление же совершали!
- А как же... все это... - совсем запуталась девочка.
- А никак! Ты что, забыла, что ты вещь, имущество, говорящая игрушка? Что тебе цена - пятнадцать гривен в базарный день? А по "Русской Правде", так и вовсе пять гривен. И то, если убьют. А убивать тебя никто не собирался. Попортили бы немного - так откупились бы. За обиду да урон, потерю товарного вида больше гривны с них бы никто не спросил, не присудил. И все! А убийство свободного человека, по той же "Русской Правде" - это сорок гривен виры. Четыре трупа - сто шестьдесят гривен. Да столько во всем вашем городе было бы не набрать! Мне такие деньги как раз до дня рождения отрабатывать придется. Проклятие! Вот влип... И где была моя голова?
Девочка испуганно притихла. Олег, глядя на нее, тоже замолчал. Потом решительно махнул:
- Ладно, плевать. В конце концов, ты моя игрушка, а не каких-то перепившихся охотников. И если они пытались наложить на тебя свои грязные лапы, будем считать, что это был разбой. А с татями у нас разговор короткий: руки на одно дерево, кишки на другое. Нечего к чужому тянуться. - Он оглянулся на зимник. - Уводи коней от дороги, пока не проехал кто, не увидел. Ох-хо-хо, грехи мои тяжкие...
Ведун прихватил за шиворот рябого и потащил его к недалекому кустарнику, вдавил в снег, вернулся за парнем.
- А мне чего делать, господин? - Увести за поводья лошадей оказалось, разумеется, быстро и легко, так что Урсула обернулась за пару минут.
- Одежду на них обшарь, сумки. -- Олег, тяжело дыша, зачерпнул снег и отер себе лицо. - Может, что интересное попадется. Волкам серебро ни к чему, а нам пригодится. Мародерничай, не стесняйся. Все едино я теперь...
Совесть, втравившая Середина в неприятности, успокаиваться не желала. Раньше она не считала Урсулу рабыней - теперь не считала убитых промысловиков разбойниками. Но разбираться с эмоциями не было времени, требовалось спасать свою шкуру от Закона.
Закрыв удивленные глаза первому из убитых ,, мужиков, Олег подобрал отрубленную руку, отволок
тело к остальным, забросал снегом.
- Как таять начнет, по зимнику все равно проезда не будет. Тут, судя по зарослям, болотина, - пояснил невольнице он. - А до новой зимы все в землю врастет, травой покроется, кустами замаскируется. Нам бы сейчас не попасться.
- Я понимаю, господин. - Девочка разворошила снег обратно, пошарила руками по трупу. После того, что всего месяц назад она пережила во время штурма, к крови и мертвецам она отнеслась на удивление спокойно. - Еще один кошель, господин. И меч ладный. - Хорошо. Теперь в седло поднимайся, коней бери и в чащу двигайся. - В чащу-то зачем, господин? Может, просто ускачем подальше?
- Там узнаешь... - Тратить время на объяснения ведун не хотел, в любое мгновение на дороге могли появиться путники. Хотя, конечно, кровь присыпана крупянистым и мокрым весенним снегом, отрубленные пальцы рябого втоптаны в наст. Издалека - прогалина как прогалина. Но вдруг кто-то захочет свернуть на дневку? - Да не останавливайся ты! Вперед, вперед. Не потеряешься, по следам найду.
Проваливаясь выше колена в мокрый снег, Олег больше часа пробирался по следам коней, уже начав отчаиваться: а ну невольница, послушавшись приказа, будет скакать до самой темноты? К счастью, версты через две Урсула догадалась остановиться на поросшем вековыми соснами взгорке, притоптала там площадку и раскатала медвежью шкуру.
- Приляг, господин, отдохни, - услышал Олег заботливые слова, выйдя наконец-то к лошадям.
- Молодец... - Ведун упал на шкуру, переводя дух, и ему в голову вдруг пришла шальная мысль: а ведь невольница могла и скрыться. Уйти от него, пешего, верхом, и все. Деньги у нее есть, лошади тоже. А свобода с серебром в сумках - это совсем другое, нежели просто свобода. - Кстати, девочка. Сколько ты там добра с этих архаровцев взяла?
- Вот серебро, господин. - Урсула выложила на шкуру рядом с ним несколько мешочков. - Еще два меча взяли, четыре топора, ножи, капканы, пучки конского волоса, рубахи, портки теплые, платки, серьги, ожерелье бисерное...
Олег сграбастал мешки все вместе, взвесил в руке: килограмма три. Неплохо промысловики сезон провели, примерно пятнадцать гривен на четверых. Эти и вправду могли ради праздника девку за гривну себе позволить. А платки, серьги, ожерелье... Небось подарки женам да невестам везли. Будут теперь вдовы да девки слезы лить. И чего вас, идиотов, на чужие сладости потянуло?
- Убирай... - бросил серебро обратно на мех ведун, поднялся. - Посмотри хворост под соснами. Сучья, ветки с хвоей. Я пойду, бересты с деревьев надеру. Нам огонь нужен. Срочно.
Он кинул на снег отсеченную кисть руки. Урсула взвизгнула и отпрыгнула в сторону.
- Ты чего? - не понял Олег. - Только что трупы ощупывала, а теперь из-за куска мяса визжишь.
- Прости, господин, - перевела дух девочка. - Я не ожидала.
- Разговоры потом. Собирай хворост. Бересту ведун не срезал, а обдирал торчащие на стволах лохмотья - березы всегда лезут, как лишайные собаки. Зато эти лохмотья были легкими и тонкими, как папиросная бумага. Ведуну даже не пришлось раздувать трут - береста полыхнула от первой же искры, только веточки успевай подсовывать.
- У них была какая-нибудь емкость?
- Кожаный котелок.
- Набей его снегом и подвесь над огнем. - Он положил руку на землю, начал сооружать рядом снежного человечка, но почти сразу спохватился: - Нет, техника гри-гри тут не подойдет. У меня есть его плоть, но нет имени.
- Что ты делаешь, господин?
- Подожди, дай подумать... Так, плоти сколько угодно... Ладно, попытаемся иначе... - Ведун подскочил к гнедой, откинул клапан чересседельной сумки, поднял крышку на туеске со снадобьями и травами, пошарил среди мешочков. - Так, ромашка для усиления чувствительности, зверобой на жизнь, летунец на зрение, подорожник, чтобы раны закрылись. Как вода?
- Я набивала полный котелок, господин... - виновато сообщила девочка: вода бурлила на самом дне
- Ничего, снег всегда так тает - пара глотков из целой горсти. Зато уже кипит. - Середин высыпал отобранные травы в воду, наклонился, добавил свое дыхание, нашептывая: - Стань, плоть земная, на ночь и рассвет, на запад и восток, на утро и вечер, и всякий час. Дохни воздухом земным, как я дышу, почуй себя, как с колыбели чуяла, узрей себя, как воду отпивая, закрой раны, как подорожник тропы выстилает.
Ведун решительно зачерпнул кипяток рукой, пронес над костром и плеснул на обрубок руки:
- Заклинаю тебя огнем! Заклинаю тебя ветром! - Второй ладонью он просто взмахнул в воздухе. - Заклинаю землей! - Кулак был всунут в снег, чтобы дотронуться до мерзлого грунта. - Заклинаю тебя водой. Ступай плоть, на закат и восход, на север и юг... - Олег выдернул из костра четыре дымящиеся веточки и поставил около руки, указывая направления. - Ступай вниз и вверх, на темень и свет. Ищи, плоть, Калинов мост, лови, плоть, жаворонка тяжелого, верни, плоть, свою душу!
- А-а-а!!! - в ужасе закричала Урсула, увидев, как скребнула снег мертвая рука.
И почти наверняка где-то в лесу взвыл от муки раненый промысловик, ощутив холод в отсеченной, отсутствующей руке. Олег облегченно перевел дух: первая часть заговора получилась. Теперь ему требовалась вода и немного крови. Он набил снег в закопченную мягкую кожаную сумочку, утрамбовал, добавил еще и придвинул к огню.
- Ты занимаешься черным колдовством, господин? - сипло поинтересовалась девочка.
- Нет колдовства черного и белого, малышка, - тихо ответил Олег. - Есть только знание, которое можно использовать на пользу или на вред. Этим вот наговором, - кивнул он на руку с подрагивающими пальцами, - этим заговором раненых да больных иной раз из самой Нави вытаскивать удавалось. Да вот пришлось и для иного дела использовать. Что-то уж совсем не везет мне последнее время. Не одно, так другое случается. На ровном месте да наперекосяк.
Снег в котелке потемнел, начал быстро проседать, утопая в мелко подрагивающей воде. Середин поднял отрубленную руку, отер место среза снегом, кинул порозовевшую массу в водицу, провел сверху рукой, наговаривая:
- Ты, вода, текла из-за гор, из-за вязей, из темной земли, из светлого родника. Хорсом согревалась, Луной красилась, травой накрывалась. Теки ныне по жилам тугим, по сердцу горячему. Что было кровью, пусть водой станет, что было водой, к плоти вернется. Теки, вода, по горячему сердцу, по тугим жилам, по сырой земле, по быстрым рекам к дальним океанам. Слово мое булат, зарок - ключ. Заклинаю кровью, и родом, и пламенем...
Ведун опять зачерпнул воды - на этот раз хотя бы не горячей, крестообразно опрыскал руку, быстро выдернул нож, срезал на одном из пальцев ноготь, кинул в огонь, принося ему жертву, и тут же залил костерок заговоренной водой. Поднялся:
- Уходим. Это место теперь долго нехорошим будет. Промысловик, даже мертвый, за рукой прийти может и вокруг будет бродить.
- А что ты сделал, господин?
- Рана у последнего из гостей наших тяжелая, но не смертельная. Перетянуть можно, заболтать, закрыть. Я же заговор сделал, чтобы рана отворилась, и кровотечение остановить было нельзя. Теперь он истечет кровью раньше, чем успеет найти помощь.
- А зачем?
- Так получается, малышка, что преступник я теперь. Ради своей маленькой игрушки четырех смертных живота лишил... - Олег вздохнул. - Сто шестьдесят гривен! Мне никак нельзя оставлять свидетелей, Урсула. Никак нельзя. Но теперь, надеюсь, про случившееся сболтнуть уже некому. Мертвы все четверо.
- Я свидетель, господин, - с некоторой даже гордостью сообщила девочка. - Я все видела.
- Но ведь ты никому не скажешь?
- Чтобы я никому не разболтала, господин, - обрадовавшись удачной мысли, ответила Урсула, - тебе нужно держать меня рядом с собой. Теперь ты никак не можешь меня продать!
Это был удар ниже пояса, ведун аж застонал. Опять потер лицо снегом. Помолчал, подбирая слова.
- Урсула, ты знаешь, что общего у тебя и драгоценного самоцвета?
- Нет, господин...
- Ты так же красива, так же дорога, и тобой точно так же хочется завладеть каждому, кто тебя видит.
Девочка неожиданно густо покраснела и опустила глаза.
- А знаешь, чем ты отличаешься от драгоценного самоцвета? Тебя нельзя засунуть в узел или спрятать за пазуху! Вспомни, что вчера было? Что сегодня случилось? Это будет твориться всегда, куда бы мы с тобой ни направились! Ты слишком дорогая игрушка для меня, понимаешь? Тебя будут желать отнять слишком многие. И, скорее всего, рано или поздно кто-то сможет это делать. Такому золотнику, как ты, место в сокровищнице, за крепкими стенами, за надежной стражей. Ты не для меня, Урсула. Прости. Тебя нужно продать. Так будет лучше и для тебя, и для меня. Ты меня понимаешь?
К удивлению ведуна, девочка мелко и часто закивала головой, хотя из глаза у нее выкатилась крупная слеза.
- Затягивай подпруги. Будем выбираться на тракт.
"Надо же, какой бред, - думал Середин, покачиваясь в седле. - Мне приходится стыдиться того, что я спас девочку от изнасилования, скрывать это от людей. Мне приходится уговаривать девушку, чтобы она согласилась выгодно продаться какому-нибудь старперу. Попытайся я высказать такие мысли дома, в двадцатом веке - тут же попал бы в психушку. А здесь сочтут полоумным, если я предложу неисправных должников не "головой" в закуп, в рабство отдавать, а объявлять банкротом и считать свободным от оставшихся платежей. Или если предложу убийцу в тюрьму сажать вместо того, чтобы виру с него истребовать вплоть до передачи "головой" в собственность пострадавших. Еще неизвестно, кстати, чей обычай мудрее. Почему невиновные должны "много лет преступника за свой счет содержать, охранять, заботиться - вместо того, чтобы это он детей погибшего растил, жену его кормил, о родителях его заботился? Или откупался серебром, трудом своим собственным..."
Мысли ведуна невольно переползли на погибших промысловиков. Как же теперь жить с грехом таким?
Невинных людей ведь порешил. Как оправдаться, если разыщут, как следы замести, как с добром их поступить? Будь они татями придорожными, все ясно: бандита в яму, а добро его витязю честному переходит. В военном походе тоже обычай прост: победитель получает все. Право меча. А здесь? Бросить все, что люди честным трудом зарабатывали, Тдабы руки не марать, а лошадей зарезать и в лесу бросить? Тоже жалко, скотина-то безвинная. Себе оставить - нехорошо как-то. Неправильно это. Нечестно. Тяжелые думы совсем отвлекли его от дороги. (Незадолго до сумерек они миновали небольшую деревеньку, которая защищалась от бед лишь низкорослыми Чурами, вырезанными на дубовых пнях. Боги прочно держались корнями за землю, глядя на зимник глубокими черными глазницами, а губы их темнели от жертвенной крови, что оставила длинные потоки на тщательно прорисованных бородах. Серебряный крест на запястье раскал ился, предупреждая о присутствии магии, и так же быстро остыл, когда хранители деревенского покоя остались позади. Зимник обогнул широкое ровное поле - видать, озерцо или плес речной с ключами, что вытачивают подо льдом коварные промоины, - углубился в сосновый бор. Здесь, под кронами, на путников внезапно опустилась густая мгла. Всхрапнули лошади, осторожно тронула его за плечо Урсула:
- Господин, если мы собираемся скакать всю ночь, дозволь пересесть на другого коня? Воинское седло высокое и жесткое, а у разбойников они мягкие, кожей подбиты, низкие. Торопимся, чтобы ночей не спать. Сейчас из леса выйдем. Если впереди никакой деревеньки не покажется, разобьем лагерь.
Как оказалось, насчет "сейчас" ведун оказался слишком оптимистичен. Они проезжали версту за верстой, зимник тонул в непроглядной темноте, напоминая о своем присутствии только эхом от стука копыт.
- Все, останавливаемся, пока головой в дерево не врезались, - решил Середин и спешился первым.
Нашептал наговор на звериные чувства - и мир вокруг резко преобразился. Кошачье зрение прорисовало очертания деревьев, небольшого взгорка справа, из которого торчали вывороченные корни, несколько сломанных снегом молодых сосенок. Волчьи уши наполнили чащобу потайным мышиным попискиванием, поскрипыванием далеко вверху ветвей под порывами неощутимого внизу ветра, шелестом совиных крыльев. Кабаний нос предупредил о чем-то подкисшем далеко впереди, о легком запахе крови за спиной. Свежем, но совсем легком - может, соболь бурундучка какого сцапал или неосторожную пичужку. Горьковатого аромата волчьей шкуры, рысьего мускусного запаха Олег не почувствовал. Значит, бояться тут нечего. Медведи спят, лихоманки, нежить зимой тоже предпочитают в сугробах отлеживаться. Что еще опасного в лесу может встретиться? Человек разве лихой. Но тут еще неясно, кому кого стороной обходить спокойнее. И ведун взялся за топор, предложив девочке:
- Коней пока расседлай да торбы им привесь. Тут и летом травы не найти, не то что под снегом разрыть.
- Как их повесишь, не видно ни зги!
- Ну это дело поправимое... - Середин зашел ей за спину, положил ладонь на глаза, вкрадчиво зашептал в ухо привычное заклинание: - Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном. Выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят...
Закончив наговор, Олег убрал руку, и девочка тихо охнула:
- Да ты колдун!
- Надо же, заметила, - не смог сдержать усмешки Середин. - Расседлывай, я сейчас хвороста и дров принесу.
- Постой, господин, - схватила его за руку Урсула. - Скажи, каким богам ты молишься?
- Я мало молюсь, малышка, - пожал плечами Олег. - Я не молюсь богам, а чту их. Чту великого Сварога, породителя этого мира, предка всего русского народа. Чту Велеса, скотьего бога, приносящего нам богатство и смерть, потому что без смерти не рождается жизни. Чту Хорса, дарующего свет, чту Сречу, - ведун приложил руку к груди и почтительно поклонился, - Сречу, богиню ночи. Чту Тригла-ву, богиню земли, и Ладу, богиню любви. Чту По-хвиста и Стрибога, повелителей стихий. Но превыше всего чту прекрасную Мару, красивейшую из богинь, хозяйку Нави, мира за Калиновым мостом, мира, куда уходят умершие.
- Ты посвятил себя ей и поэтому не желаешь меня касаться? - ревниво поинтересовалась Урсула.
- Нет, я восхищаюсь прекрасной Марой, я благодарен ей за милости, которые она мне оказывает. Но разве я достоин того, чтобы надеяться на ласки богини? Нет, малышка. Любви и ласки я ищу у живых женщин. Но Мару тоже невозможно не любить. Она неповторима, она красива, она восхитительна, она желанна несмотря ни на что.
- А какого она цвета?
- Что значит - какою цвета? - не понял Олег. - Боги обычно неотличимы от людей. Если ты расистка, то могу утешить: негров или краснокожих среди русских богов нет. Правда, есть собака, птица, дерево и кое-кто еще.
- Она каменная?
Она богиня, Урсула. Боги не бывают ни каменными, ни железными, ни деревянными, хотя изображения их очень часто выковывают из железа, как Перуна, или вырезают из дерева.
- А кого делают из камня?
- Таких не помню, - пожал плечами ведун. - Бабу-Ягу, покровительницу маленьких детей и рожениц, из золота отлитую видел. А из камня - никого. Ступай к лошадям, девочка. Не то мы сегодня останемся без костра и ужина.
В густой чащобе валежника хватало с избытком - но он имеет дурную привычку быстро прогорать, и Олег разделал на четыре длинных толстых полена одну из обломанных сосенок. Когда весело заплясал костерок, над котором на вбитом крюке закачался медный Олегов котелок, а так и не съеденная днем курица была придвинута поближе к углям, ведун и девочка сели бок о бок, отдаваясь льющемуся на них теплу.
- Ты никогда меня не продашь, господин, - неожиданно сообщила невольница. - Я останусь с тобой до конца жизни.
Олег покосился на нее, задумчиво потер нос:
- И почему ты так решила, малышка?
- Мне предсказал это арабский мудрец еще четыре года назад.
- Да ну!
- Правда-правда, господин, - зябко передернула плечами девочка. - Он приходил к нам издалека, из-за греческих земель, из страны песков. Это все, что мне запомнилось. Он говорил со многими людьми, хвалил булгарскую веру. Хотя называл ее иначе и считал, что это вера их далекой страны.
- Это ислам, - пояснил Олег.
- Он называл ее иначе. Но те, кто согласился с ним, стали следовать булгарским обычаям и ходить в их святилище, что поставили невольники в нашем городе. Он показывал чудеса, предсказывал будущее. Он тоже был колдуном, но чародействовал очень странно. Он много-много крутился, пока не падал, и тогда у него появлялись верные ответы.
- Похоже, это суфий, - поправил угли ведун. - Я знаю эту магию. Они аскеты, превыше всего чтут любовь, слабоваты в мирских делах, но сильны в тайных чарах, предсказаниях, в духовном воздействии. Уверен, у твоего мага не имелось никакого добра, кроме посоха, деревянных сандалий и засаленного халата.
- Это так, господин, - согласилась Урсула. - Но когда о его чудесах прослышали во дворце, хан призвал его к себе. Колдун был и у нас, в гареме. Он в этом другой из жен. Потом увидел меня, подошел и долго гладил по голове, глядя в лицо. Потом сказал: "Какая красивая малышка. Жаль, что черный колдун принесет ее в жертву каменному зеленому богу. Но что поделать, бог любит женщин именно с разноцветными глазами".
- А что предсказал этот маг самому хану? - злорадно поинтересовался Олег.
- Всю правду, - не поняла его сарказма невольница. - Он предсказал ему четыре года процветания, особо легкую и большую прибыль на прошлое лето. А потом сказал, что дальше четырех лет он ничего не видит. Однако хану свою веру он хвалить не стал, а после того, как наскучил, сразу ушел из города.
- Я даже знаю, откуда эта большая прибыль прошлым летом взялась, - кивнул ведун. - А вот насколько она легкая, хан узнал нынче зимой.
- Когда я узнала, что ты колдун, господин, то поняла, что чародей говорил именно про тебя.
- Что я принесу тебя в жертву? - Середин повернул курицу к огню другим боком. - Что же ты не сбежала, если так думаешь?
- Не сразу вспомнила, - призналась девочка. - И разве от судьбы убежишь? С тобой спокойно. И ты еще не знаешь каменных богов. Значит, у меня есть еще очень много времени.
- У тебя будет долгая, сытая, спокойная жизнь, - сказал Олег. - Продам тебя в Угличе в богатый дом, с этого дня она и начнется. Никаких колдунов, никаких каменных истуканов. - Пообещать невольнице счастье у него язык не повернулся. - Да и вообще, не бывало никогда на Руси человеческих жертвоприношений, тут тебе не Рим. В Киеве пару лет назад попытались, так бунт случился.
- Ты не продашь меня, господин, - уверенно повторила Урсула. - Вот увидишь, не продашь!
Спорить с рабыней - глупее не придумаешь. Поэтому Олег промолчал, подтянул к себе цыпленка, разломил пополам, отдав часть девочке, кинул в закипевшую воду десяток плодов шиповника и скатанный в шарик засахарившийся мед - редкостный китайский чай был для него пока не по карману. Подкрепившись, они завернулись в шкуру. Девочка, сложив руки на груди, прижалась к тому, кто должен был принести ее в жертву какому-то неведомому богу, ткнулась носом в шею и почти сразу мерно засопела.
Боги, боги, за что вы так шутите с людьми?

* * *

Поутру Урсула без напоминаний оседлала лошадей. Благо со скакунами теперь проблем не было, себе она взяла гнедого с двумя белыми пятнами на правом боку, а трофейного оставила вовсе с непокрытой спиной, на которой обнаружились кровавые потертости. Деревянное седло с высокими луками, которые должны удерживать всадника при копейном ударе, перекочевало на чалого - себе девочка предпочла низенькое кожаное, заднюю луку на котором заменяла кожаная подушечка со множеством петелек, свисающих пышной бахромой, а переднюю - невысокий штырь, откровенно неприличного вида. Видать, юмор был такой у шорника.
Суздаль на широкой походной рыси они увидели немногим после полудня. Без привычных златоглавых куполов церквей и шпилей колоколен он казался каким-то приземистым и серым. Хотя шпили, конечно, имелись. Они венчали островерхими шатрами башни белокаменных стен, высились над монументальными, высотой с семиэтажный дом, воротами - строением, в тереме которого могла бы поместиться целиком крепость средних размеров типа Рши или Городца. Но не золотые, как в великокняжеском Киеве, а простенькие, дощатые, и только флажки над ними кто-то додумался сделать желтенькими. Не золотыми, разумеется, а из бронзы.
В город Олег заглядывать не собирался. Наскоро его не минуешь, вход платный - зачем? А вот роща из высоких неохватных дубов, раскинувших голые черные ветви, заставила его натянуть поводья. Там, за священными деревьями, под которые ныряла залитая лужами дорога, скрывалось местное святилище.
- Ох, красавцы... Придут сюда люди в рясах с крестом, разукрасят город церквями, и пойдете вы для них на стропила, что ни сноса, ни гниения не знают... - Он еще немного поколебался, потом решительно потянул правый повод и прямо через участок снежной целины поскакал к святилищу.
Здешнее молитвенное место отличалось от тех, что стояли в малых городах и селениях, разве что размерами: ровный круг имел диаметр не менее двухсот саженей - полторы сотни метров с изрядным гаком. В нем не было такой пышности, как в киевском, не сверкало злато, не курились без счета благовония, не увенчивали оконечья тына серебряные навершия. Здешнее святилище подавляло иным - древностью. Могучие столбы из лиственницы почернели, трещины в них забились новой землей, покрылись мхами, срослись в единое целое. И боги, что стояли внутри, тоже пугали своими лаконичными, грубыми, даже жестокими очертаниями. Не имели древние основатели Суздаля того искусства в резьбе, что современные мастера, да и времени у них не было на тщательную отработку идолов. Они лишь напомнили богам о том, что не отказались от них в здешних землях, что по-прежнему просят покровительства создателя мира, прадеда своего и иных сварожичей.
- Здесь подожди, - спешиваясь за полета шагов до распахнутых ворот, приказал невольнице ведун, приблизился к святилищу и...
И остановился на пороге, не решаясь приблизиться к богам с таким черным грузом на душе. Мимо пробегали туда и сюда горожане. Кто с лукошком яиц, кто с тканями, кто и вовсе с букетиком цветов, а Олег все стоял и стоял, не решаясь сдвинуться через порог. А потом прямо в слякоть опустился на колени.
Слух о странном посетителе, похоже, добрался до ушей кого-то из старших волхвов, и где-то через час перед ведуном, по ту сторону порога, остановился сухой старик с узкой седой бородой, в длинной суконной мантии и головном уборе, похожем на украшенное самоцветами золотое кольцо. В руках старец сжимал простой деревянный посох, пахнущий лавандой и увенчанный бронзовым шестигранным набалдашником. Волхв вытянул руку, запустил пальцы в волосы гостя, больно их сжал.
- Чую муку душевную, дитя мое. Вижу страдания, не раной телесной причиненные. Почему ты стоишь здесь, а не войдешь и не спросишь у богов облегчения?
- Я не могу, волхв, - поморщившись, ответил Олег. - Грех на мне, волхв. Грех страшный и несмываемый. Не по моей вине он случился, но на мою совесть камнем лег. Оттого не решаюсь я войти на землю святую, не смею богам в лицо глянуть.
- Гляди на них, не гляди, смертный, - боги видят все. Им ужо ведомо о грехе твоем. Жаль, мне о том поведать они не снизошли.
- Грех душегубства на мне, волхв, - облизнул горячие губы ведун. - Пошутить со мной вознамерились странники незнакомые. Вреда большого причинять не желали, малость ради похвальбы забрать. Малость - да мою. Они похвальбы ради, я же ради малости грошовой в споре сошлись, да и полегли странники все до единого.
- Так чего ты ищешь у порога богов, смертный, - убрал свою руку волхв и отступил на полшага в святилище. - Ищешь ты кары, спасения от кары, или прощения за кровь, понапрасну пролитую?
- Чужое добро, на меч не в споре ратном, не в суде божьем, и не с татя лесного полученное, руки мои жжет, волхв. Не корысти я в той ссоре искал, не хочу с чужих жизней наживы получать. Не нужно оно мне, но и бросать людьми в поте нажитое я не привык. Прошу тебя, волхв... Не ради искупления, милости ради. Дозволь добро это Велесу передать. Скотий бог мудр, он умеет обращаться с богатством.
В его руках оно не принесет бед, не сохранит греха. Пусть примет бог мой тяжелый дар и милость свою распространит на людей прочих.
- Велико ли добро, что ты предлагаешь скотьему богу?
- Лошади, рухлядь всякая, пятнадцать гривен серебром.
- Пятнадцать гривен? - округлились глаза волхва. - Не каждый откажется от такого богатства по доброй воле. Вижу, ты искренен в своих словах, смертный. Мука душевная стала изрядной расплатой за грех. Да будет так. Я не стану вмешиваться в суд богов. Коли они пожелают, ты получишь достойную проступка кару. Я не стану привлекать смертных к тому, что остается скрытым от них. Я приму кровавый дар, дабы потом просить Белеса о милости к оступившемуся. Но я не стану обещать тебе его милости и снисхождения.
- Благодарю тебя, волхв. - Олег наконец решился подняться с колен. - Я не стану входить в святилище, дабы не осквернить его. - Он оглянулся, махнул рукой невольнице: - Сюда подъезжай. Отдай чужое.
Глаза девочки налились обидой, но перечить она не посмела, накинула поводья трех коней волхву на посох.
- Серебро где? - уточнил тот.
- На пегой, - ответила Урсула и резко дернула повод, отъезжая в сторону.
Старик прошел вдоль пегой кобылы, пощупал навьюченную сумку, обнаружил то, что искал, и удивленно приподнял брови:
- И правда много...
- Прощай, волхв. - Избавившись от изрядной части своей головной боли, ведун пошел к гнедой.
- На все воля богов, смертный, - не так уверенно покачал головой волхв.
- Надеюсь на их милость! - Середин легко взметнулся в седло, тряхнул поводьями, резко сдавил пятками живот кобылы - и та, разбрызгивая талую воду, с места перешла в галоп, унося ведуна подальше от святого места, словно спасая от кары богов.

Суд богов

Углич показался Олегу совсем не таким могучим, как Суздаль. И стены здесь стояли не белокаменные, а темно-коричневые, да к тому же надставленные сверху деревянными срубами и башнями, и ворота были всего лишь воротами, хотя и имели защитные башни и вздымались саженей на пять выше прочей стены. Зато Углич строился тут и там, за пределами старого города сгучали топоры, поднимались новые, сверкающие свежеоко-ренными стенами срубы в два-три жилья. А местами - так и каменные палаты мастера складывали, щедро обмазывая валуны известью с глиной, песком и яичными белками. Было понятно, что даже в самом худшем случае унести все это обратно никто не сможет. А значит - город начнет строить новую стену, внешнюю. Обживется в новых пределах и разом окажется вдвое больше Суздаля. Так что брак княжеских детей в любом случае уже принес немалую пользу.
В сам город ведун стремиться не стал - там, известное дело, постоялые дворы теснее, комнаты поменьше, а цены повыше. Предпочел завернуть в новый, как и все вокруг, постоялый двор на берегу еще совсем узенькой, только набирающей величие Волги. Баня у этого хозяина над длинной прямоугольной прорубью стояла, тем Середин и соблазнился. Давно уже он так не забавлялся - из парной да в прорубь. В горнице, куда отнес вещи гостей усталый работник, было действительно просторно и очень светло: стены, пол, потолок не успели закоптиться и обветриться; стол, скамьи да сундук будто сделаны только что - еще стружка в печи не сгорела. Окне оказалось сатиновое - из тряпицы, смоченной мае лом, дабы свет лучше пропускало, а воздух задержи вало. Правда, вместо перины на широкой кровати лежал пахнущий сеном тюфяк.
- Чем набивали? - потрогав его, поинтересовался ведун.
- Травка всякая, мяты и полыни завсегда добавляем да чабреца.
- Ладно, пойдет, - кивнул Олег. - Рыбки заливной нет у вас ныне? Соскучился я по таким яствам
- Рыбка есть, мил человек, - задержался в дверях работник. - Да токмо поспешали бы вы, коли поснедать желаете спокойно. Работников округ немало. Как обедать сберутся, иной раз и лавки свободной не найти. А уж столы завсегда заняты.
- Ну я не работник, - возразил Середин, доставая из кошеля серебряную чешуйку и многозначительно подбрасывая в руке. - Я могу велеть и сюда еду принести. Ты мне лучше скажи, кто у вас в городе из купцов побогаче будет, основательнее. А хорошо бы, что и молодой оказался, горячий...
- Ну ты, мил человек, вопросы задаешь... - зачесал в затылке мужик. - Это же дело такое - пока молодость в башке не отгуляет, откель основательности взяться? Тут али молодой, али...
- А если молодой и богатый?
- Велизал Сатиновский. Как отца схоронил, за старшего в роду остался. Пять ладей в странствиях доход везут. Да сам, правда, гуляет, серебра не считая, - начал вспоминать работник. - У Рюрика Низовского двое сыновей дела разворачивают. Правда, пока под приглядом...



Страницы: 1 2 3 4 [ 5 ] 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.