Чтение 5–й страницы книги ~Знак небес~

А вот насчет того, что передать Юрию Кончаковичу – кандидату номер один в союзники Ярослава, который к тому же еще и тесть его, пусть бывший, пришлось поломать голову. Лишь к исходу дня Константин надумал, каким именно образом половчее вбить клин недоверия в их отношения.

Дальше все было просто. Поставив себя на место Ярослава, он понял, что, скорее всего, тот поступит именно так: подставит половцев, чтобы вся рязанская дружина вместе с ополчением ринулась на юг отбивать нашествие степняков. Сам же выждет с недельку, не больше, после чего обрушится на беззащитные города его княжества с севера.

Если бы Даниле Кобяковичу удалось убедить в этом Юрия Кончаковича, то это была бы уже половина успеха. К сожалению, оставался еще один потенциальный союзник Ярослава – хан Котян, но тут уж вся надежда оставалась только на то, что Юрий, насторожившись, поделится с ним своими опасениями, и тогда…

Надежда, конечно, призрачная, больше смахивающая на мечту, причем несбыточную, но это было единственное, что мог предпринять Константин в такой ситуации.

Да и времени у него не было на чтото более существенное. Его и так оставалось в обрез: пока до Данилы послы доберутся, пока он сам до своего соседа доедет. Опоздать запросто можно. А напрямую соваться к Юрию Кончаковичу с этим нельзя ни в коем случае. Тогдато уж точно Константин загубил бы все. Такие новости надо передавать только опосредованно, через когото, иначе веры им не будет.

– А тебето какая выгода в том, что ты упредить меня решил? – подозрительно уставился на Данилу Юрий.

– В этом проклятом мире человек подобен хамкулу40, – философски заметил гость. – Ветер гоняет его по степи, пока не загонит в яму. И кто, кроме друга, поможет оттуда выбраться, а еще лучше – ее избежать. Мы соседи, да к тому же родичи. В жилах твоих внуков есть кровь и нашего рода41. Сегодня я упредил тебя об опасности, а завтра это сделаешь ты.

– Ну а если Ярослав говорил мне правду? – усомнился Юрий.

– Значит, лгу я? – осведомился Данило.

– Почему сразу лжешь, – дипломатично уклонился хозяин юрты, не желая оскорблять гостя. – Может, тебя самого князь Константин обманул.

– Ему в том выгоды нет. Один убыток, – усмехнулся Данило. – К тому же я ведь сказал – разговор у нас с его людьми совсем о другом был. Откуда он мог знать, что я сразу поеду тебя упреждать? Опять же если бы он Ярослава боялся, то и от помощи моей не отказался бы. Словом, помысли сам о том, что я сказал.

– И все же не дело хана вечером менять то, что он решил утром, – протянул задумчиво Юрий. – Тетива натянута, стрела нацелена – зачем опускать лук? Да и нельзя перейти реку и не замочить ног.

– Не всякая стрела достигает цели, – возразил Данило Кобякович. – Ты правильно сказал о реке. Вот только у той, в которую собрался воити ты, слишком бурное течение. Не боишься, что оно унесет тебя и всех твоих людей?

– Хочешь добычи – готовься к тому, что прольется не только вражеская кровь, но и твоих воинов, – усмехнулся Юрий.

– Крови будет много, – согласился Данило. – А вот добыча… – Он загадочно улыбнулся. – Откуда ты возьмешь добычу?

– Пронск… – начал было перечислять Юрий, но был тут же перебит:

– Ты чем слушаешь? Я же сказал, что, когда люди Ярослава убивали мою сестру, князь Константин был под Пронском – град усмирял. Значит, вся твоя добыча давнымдавно лежит в его сундуках. Может, и найдется малость на твою долю, но не думаю, что твои воины останутся ею довольны.

– Тогда Рязань, – предположил Юрий.

– Рязань… – протянул Данило. – Там, конечно, добычи намного больше. Но я забыл тебе сказать, что вои Ярослава не только убили мою сестру. Они еще и стольный град сожгли. Неплохую добычу оставил тебе Ярослав – головешки и трупы. Или его слы тебе и об этом ничего не сказывали?

Юрий в ответ только недовольно крякнул.

– Наверное, они не хотели тебя расстраивать дурными вестями, – предположил Данило, и глаза его насмешливо сузились. – Хорош друг, который говорит только то, что выгодно ему самому. А ведь он тебе еще и родич, – напомнил хан вскользь.

– Бывший родич, – угрюмо уточнил Кончакович.

Последний гонец от князя Ярослава, который всего несколько дней назад ускакал из его стана, и в самом деле ничего не рассказал. Он вообще был неразговорчив и послание своего князя передал изустно, благо оно было совсем коротким. Вся суть его сводилась лишь к одному слову: «Пора».

– Я благодарен тебе за предупреждение, – вздохнул Юрий. – Этим русичам и впрямь верить нельзя. Они подобны зайцу – так путают свои следы, что не сразу разберешь, какой из них верный. Но я дал слово и потому пойду к Пронску, а там буду думать дальше.

– Будь осторожен, – посоветовал Данило. – Ныне дорога не открыта, как раньше. Рязанский князь поставил еще один город. Я бы на твоем месте не оставлял его у себя за спиной – кто знает, сколько воев Константин усадил за его стены. К тому же он его еще не достроил, а платить мастеровому люду да и воям с переселенцами надо изрядно, так что казна там должна быть немалая, – и, увидев удивление на лице собеседника, недоуменно вскинул брови: – Неужто про новый град Ярослав тебе тоже ничего не поведал? – тут же заметив: – Он слишком о многом тебя не упреждал. Это странно.

– Это очень странно, – буркнул раздраженно Юрий. – Я непременно посмотрю на новый град князя Константина. И ты прав – за спиной его оставлять негоже.

После этого разговора под стены Ряжска Юрий Кончакович привел не всю орду, а только часть. Ни к чему рисковать всеми воинами, когда вокруг столько непонятного. Да и провел он там всего пять дней. Трижды его воины ходили на приступ в первые сутки и трижды откатывались назад. Два приступа, и столь же безуспешных, было на второй день осады.

Стены города не казались непреступной твердыней – было заметно, что их даже не успели возвести на должную высоту, но смущало обилие воинов. Не меньше пяти, а то и шести сотен обороняли его!

Если бы Константин и впрямь уже сцепился в смертной схватке с Ярославом, то он никогда бы не оставил в маленькой крепости, да еще на другом конце княжества, такого большого количества своих людей. Значит, Ярослав и впрямь обманул его, а сам сидит и ждет, не рискуя нападать? Получалось, что так.

Но окончательно добило хана донесение собственной стражи о том, что вверх по реке Ранове, в которую впадает омывающая новую крепость река Хупта, идет огромный караван, числом не меньше двадцати ладей.

В каждой из них от сорока до пятидесяти воев. Куда идет – тоже понятно. Тут и шаман не нужен. Без того ясно – к Ряжску.

Если считать вместе с теми, кто уже сидел в крепости, то получалось полторы тысячи.

«И это ведь только пятый день, а что будет дальше? – задал Кончакович вопрос сам себе и сам же на него ответил: – А дальше здесь появится вся княжеская дружина, которая, вполне возможно, уже сейчас спешит посуху на выручку обороняющимся. Если не уйти отсюда завтра, то послезавтра тут можно вообще навсегда остаться».

Он еще раз яростно прошипел чтото нечленораздельное в адрес подлых русских князей и велел собирать походные кибитки. Надо было отступать, потому что умный только тем и отличается от дурака, что умеет вовремя исправлять свои собственные ошибки.

«И хорошо еще, если князь Константин не пойдет за мной в степь», – думал он уже в пути.

Но опасения были напрасны. Рязанскому князю не с кем было идти в степь за Юрием Кончаковичем. Из той полутысячи воинов, которые обороняли Ряжск, половина была обычными чучелами, которых выставили через одного и особенно часто на тех направлениях, где штурма стен не предвиделось.

Да и в ладьях, что двигались к городу, три четверти воев были точно такими же чучелами. На самом деле в каждой из них сидело от силы по десятку норвежцев, не больше.

Это была обманка, демонстрация сил, которых на самом деле Константин не имел и взять ему их было попросту негде.

Тем не менее, выслушав от своих гонцов, встреченных у Прони, радостное известие, что Юрий Кончакович ушел обратно в степи, князь понял, что хитроумный план, который они составили совместными с воеводой Вячеславом усилиями, ныне сработал на все сто процентов.

Впрочем, о ста говорить было рано. Неизвестно еще, что творилось там, в приграничном с Муромом граде, где сидело всего пятьсот ратников, которым надлежало сдержать натиск рати Давида Муромского, усиленной воинами, которых послал в подмогу Давиду мордовский князек Пуреш – верный союзник владимирских князей.

* * *

И бысть воев в Ряжске мало числом, но хоробрых и верных князю свому. Затвориша они врата града и роту даша на мече – главы свои сложите, но Ряжск отстояти.

Из ВладимирскоПименовской летописи 1256 года. Издание Российской академии наук. СПб., 1760

* * *

Город Ряжск стоит, пожалуй, особняком во всем списке городов Руси. Он не так древен, как Ростов или Муром, не так велик, как Киев, Новгород, Владимир или хотя бы Рязань тех времен.

Величие же его заключается в первую очередь в ратной славе. Мало с каким городом связано столько героических страниц древнерусских летописей. Даже откровенно враждебно настроенные по отношению к князю Константину источники умолкают, едва речь заходит об этом уникальном городе.

Достаточно сказать, что первой осаде со стороны могучей орды половецкого хана Юрия Кончаковича Ряжск подвергся спустя всего несколько месяцев после того, как он был построен.

Подвергся и мужественно выдержал ее.

О. А. Албул. Наиболее полная история российской государственности. СПб., 1830. Т. 2, с. 144.

Глава 5
МУРОМСКИЙ ПРОРЫВ

А случалось ли порою

Нам столкнуться какнибудь, –

Кровь не раз лилась рекою,

Меч терзал родную грудь.

Ф. И. Тютчев

О том, чтобы таиться, готовясь к предстоящей воине, на Руси и слыхом не слыхивали. Не принято такое было. А не принято, потому что все равно не получилось бы, как ни пытайся. Одно дело – дружину свою исполчить да с нею одной на соседа метнуться. Тут, конечно, можно попытаться достичь неожиданности.

Когда же речь заходила о том, чтобы к дружине этой присовокупить еще и пешее ополчение, – тут совсем иное. Такое дело, как шило в мешке, все равно свое острие наружу выкажет.

К тому же, не полагаясь на всевозможные слухи, сплетни и прочее, князь совместно с воеводой ко всем местным купцам приставил людишек. Да не одного, а сразу двоих.

Если же речь шла о крупном граде, вроде Владимира, так там и вовсе имелось несколько таких тайных агентов. Были свои люди у Константина с Вячеславом и в ПереяславлеЗалесском.

Городишко, конечно, не ахти как велик, но зато в нем проживает Ярослав, которому с прошлой зимы Рязань крепко на хвост наступила. К тому же именно он из этой оставшейся в живых парочки братьев самый активный, так что тут людей жалеть было негоже, иначе потом себе дороже встанет.

Купцу – ему что, только выгода от княжьих людей. Они ведь вроде как в подчинении у него находятся. Значит, и в дороге, если тати полезут, бездельничать не станут, да и на месте помогут. Товар, скажем, понадобится разгрузить, перенести его в иное место или просто посторожить – все сделают и гривен за свою работу не потребуют. С ними сам князь позже расплатится.

Более того, некоторые из купцов и вовсе не ведали о том, что Петряя, скажем, которого они самолично нанимали, причем задешево, на самомто деле князь с воеводой направили. И Охрим тоже от них заявился.

Да и не интересовало гостей торговых, где их работники проводят свободное время. Мало ли у кого какая нужда бывает. Пускай бродят, градом любуются.

А то, что при этом они охотно встревают в разговоры да для воев местного князя хмельного меда не жалеют, – их дело. Такие уж работники попались общительные да словоохотливые.

Потому и знал Константин многое. Во всяком случае, планы крепостей у него уже имелись. Не всех, конечно, а только маломальски значимых. Владимира, например, Суздаля или Ростова. Кремники42 помельче интереса не представляли. Особых отличий детинец Ярославля, по сравнению с Угличем, практически не имел. А уж о таких захудалых городишках, как Димитров, Звенигород или Москва, и вовсе говорить не приходилось.

Пригодились лазутчики и ныне. Как только большой сбор во Владимире и прочих градах протрубили, так в Рязани уже через неделю ведали, кто и откуда по ним удар нанесет.

Вот только в сроках были некоторые сомнения у рязанского князя, но тут уж оставалось положиться на удачу. А она, как и полагается порядочной даме, любит смелых и рисковых. Им и подфартить согласна. Правда, малость совсем, но Константину с Вячеславом и того хватило.

Князь долго терзал своего воеводу, требуя, чтобы тот вспомнил родное училище и какойнибудь подходящий пример из истории военного искусства, иначе им сразу трех противников не одолеть.

Да что трех, когда у них и на одного силенок не набиралось. Даже после самых скрупулезных подсчетов выходило, что максимум возможного – это восемь тысяч пешцев и две тысячи всадников. Вот и все силы, которыми они располагали.

Мало того, из них же надлежало Ряжск с Пронском усилить, пусть хотя бы паройтройкой сотен на каждый град, да еще и на восток, против Давида Муромского и мордвы бросить не менее полутысячи. Тем более что первый же рязанский город Ижеславец, который расположен близ устья реки Пры и который неприятельская рать попробует непременно взять, своих ратников имел не больше сотни, да и та была черной43. Плюс к тому Ожск с Коломной тоже надлежало усилить. Опять же Рязань стольную, вовсе беззащитную и даже стен не имеющую, ктото должен был остаться охранять.

Князь и воевода думали и гадали долго. Наконец решили по всем направлениям дать столько, сколько нужно, а на основную рать, под Коломну, взять то, что останется. Оставалось же до слез мало. Потому и дергал Константин своего воеводу, чтобы тот измыслил чегонибудь эдакое, убойное наверняка.

Первый день, отведенный на раздумья, ничего не дал. Спать поплелись оба мыслителя злыми и измученными. Вот ночьюто князю и приснилось…

Поначалу казалось, что нелепица сплошная. Так, обычный урок в школе, где он рассказывал выпускникам про завершающий этап Второй мировой воины. Как лихо Красная Армия билась под озером Балатон, как освобождала Польшу, Румынию, Венгрию, как шла по Германии и какой грандиозной оказалась битва за Берлин.

Казалось бы, из того опыта ничего нельзя применить в тринадцатом веке. Ну, где ему взять танки, авиацию, чем нанести мощный артиллерийский удар и к какой электростанции подключить восемь тысяч прожекторов для достижения вящего психологического эффекта?

Потом только Константина осенило. А почему бы и нет. Рупоры сделать – мелочь. Их тот же кузнец Мудрила и десяток за ночь выковать может. Хитростьто невелика – железную пластину потоньше согнуть воронкой и проклепать нужным образом.

Вместо прожекторов можно использовать факелы, предварительно пропитав их тем же сернистым раствором, который Минька давно использует при обработке веревочных фитилей для гранат. Если их все разом на стены выставить, то получится совсем неплохо. Причем время согласовать тоже трудностей не составит. Одна огненная стрела взлетела со стороны княжеской рати – значит, поджигай дружно. А уж когда через пару минут вторая следом взовьется – втыкай факелы в заранее подготовленные места.

Ну а для гранатометчиков сигналом являлся горящий крест, который должен был загореться в поле одновременно с факелами на стенах. Доски для него заранее напилили из самой высокой сосны, основательно пропитали их смолой. Да еще Минька туда чегото своего добавил, узнав, что цвет у пламени желательно сделать с синевой. Ямку для него на самой вершине холма тоже выкопали заранее, метра в три глубиной, чтобы точно не выпал.

Дальше оставалась ерунда. Ночью подтащить крест, запихать его в эту яму и подпалить со всех концов разом. Едва вспыхнет этот тридцатиметровый здоровяк, арбалетчики дружно вступят в дело и дадут залп по всем шатрам, что боярским, что княжеским, кроме того, где находился юный Ингварь Ингваревич. С ним Константин собрался еще разок попробовать примириться. Удастся – нет ли, но убивать он княжича ни в какую не хотел.

Да и с рупорами тоже не абы как – на самотек дело не пустили. Вначале князь с воеводой разработали текст, весь лист исчеркали, пока не утвердили окончательный вариант. Потом долго подыскивали исполнителей. Тут ведь не только громкий голос нужен и четкая дикция. Без артистизма тоже не обойтись, иначе должного эффекта не добиться.

Из трех десятков самых горластых воев, которых им назвали сотники с тысяцкими, с превеликим трудом удалось отобрать десять человек, а потом пришлось еще маяться с ними несколько часов кряду, чтоб уразумели они, как именно кричать нужно.

А тут неожиданно выявилась новая беда – частые осечки. Минька, потупив глаза, заявил сокрушенно, что здесь даже он бессилен. При любом существенном перепаде ночных и дневных температур, который той же осенью доходит градусов до десяти, а то и пятнадцати, металл неизбежно охлаждается, после чего на внутренних стенках гранаты образуется небольшое количество водного конденсата, проще говоря – потеет железо. А раз оно потеет, значит, порох тут же моментом сыреть начинает, а сырой он не только не взорвется, но и горетьто с трудом будет.

Пришлось и над этим призадуматься, правда, недолго. Старый порох высыпали, заряды освежили новым, а чтобы перепада температур не было, каждый из арбалетчиковгранатометчиков разоблачился до пояса, оставшись лишь в одной нательной рубахе. После того им все стрелы примотали к груди тонким ремешком и повелели заново одеться.

Более того, друзья прикинули даже, где именно Ярослав должен разместить свои шатры, где встанут простые пешцы, а где дружины княжеские остановятся. Не совсем, конечно, угадали, малость промахнулись, но это не беда.

Главное, что всех арбалетчиков в условленных местах ждали горящие угольки, тщательно прикрытые мхом. Фитильто поджечь надо, а если начать кресалом искру высекать да трут подпаливать, то с неожиданностью совсем не сложится. Вмиг дозорные тревогу поднимут. А тут угольки багряные рдеют – только сбрось с них меховое покрывало, дунь пару раз легонько и преспокойно поджигай фитиль.

Словом, все сработали на совесть. Дружно так, будто по нотам. И не скажешь, что это в общемто лишь премьера была, да и «артисты» все из новичков.

Первоначально предполагалось, что если все успешно пройдет, то, оставив с полтысячи воев на поле боя возиться с пленными, остальных придется поделить на три части. Полторы тысячи на ладьях нарядить вверх по Московреке, чтобы все города, какие только на ней лежат, взять полностью под свою руку.

Но это только первая задача была, самая пустячная. Ну что там, в самомто деле, за города: Москва, Звенигород, Можайск, Димитров – вот, пожалуй, и все. На каждый сотню воев оставить – за глаза хватит. Остальным из этой же трети надлежало совершить маршбросок до Клязьмы, захватить ладьи Юрия, оставленные там под небольшой охраной, и спешно двигаться вниз по течению.

Начинать же непременно с Владимира. Его взять – перед остальными градами козырь лишний будет. Мол, столицуто вашу взяли давно, так что и вам нечего зазря свои головы класть.

Владимир же взять – не шутка. Там тоже ратников не бог весть сколько, но зато населения изрядно, и если они закрыться успеют, то мороки будет много. Это вам не ПереяславльРязанский, жители которого относительно равнодушно переход власти из одних рук в другие восприняли. Им особо беспокоиться не о чем было – что тот князь свой, рязанский, что другой такой же.

Во Владимире сложностей предвиделось выше головы. Всего сорок лет минуло с тех пор, как рязанский князь Глеб Ростиславич не только изрядно пощипал сам город, но и вывез оттуда все святыни, включая икону Владимирской божьей матери44. С тех пор худая слава о рязанцах во Владимире была.

Потом, правда, он все это вернул, но памятьто осталась. А кроме того, была еще и враждебная на протяжении многих лет политика Всеволода Большое Гнездо, который неоднократно держал в заточении рязанских князей. Отсюда вполне справедливый страх владимирцев, что ныне Константин отыграется за все причиненные обиды.

Словом, город надлежало взять неожиданно, чтобы никто и опомниться не сумел. С остальными же – Ростовом, Суздалем и ПереяславлемЗалесским – была надежда на то, что особого сопротивления их гарнизоны не окажут.

Тем временем оставшиеся две трети должны были поспешить: большая часть на юг, а меньшая, забрав попутно усиление из Коломны, Ожска и Рязани, – на выручку восточного форпоста Рязанского княжества – крепостцы Ижеславца.

Известие, что половецкая орда повернула назад в степи, пришлось как нельзя кстати. Узнав об этом, Константин со всеми своими силами прошел по Оке чуть дальше воинства Давида Муромского и перекрыл ему все пути к отступлению.

Богомольный князь, который и без тогото не испытывал никакого желания воевать, тут же предложил уплатить выкуп за себя и двух своих сыновей. Гораздо более жесткие условия, особенно требование стать наместником в собственном княжестве, выставленные Константином, пришлись не по душе старому князю. Сыновей же его, теряющих все полностью, они и вовсе возмутили.

Но тут еще можно было чтото поправить, попытаться както договориться. К тому же настрой у Константина, радостного оттого, что очень уж удачно все с половцами получилось, был достаточно миролюбивый. Опять же и запросил он первоначально, как хитрый цыган на ярмарке, с большущим зазором, чтоб было куда отступать во время дальнейшего обсуждения. Тогда подлинные условия покажутся муромским князьям и Пурешу мордовскому такими великодушными и щедрыми, что они на них с радостью согласятся.

Однако уже на другой день все первоначальные расчеты рассыпались в прах. Рано утром следующего дня Святослав и Ярослав Давидовичи с тремя сотнями дружины, нарушив условия перемирия, неожиданно пошли на прорыв, пытаясь узким клином взрезать кольцо блокады и уйти обратно в Муром.

Возможно, ударь они чуть левее или правее, и им это удалось бы, но на самом опасном направлении Константин предусмотрительно поставил норвежцев, и северяне не подвели ни князя, ни своего ярла Эйнара.

Да, поначалу в их рядах возникло замешательство, и молодым княжичам в какойто момент даже показалось, что еще минутадругая, и кольцо разомкнётся, но…

Тех первых, что вскочили и приняли неравный бой, и впрямь удалось вырубить почти подчистую. Рухнул под ударами муромских мечей Берг Тихоня, пал Алф Красный, затоптали конями Халварда, сына Маттиаса, тут же погиб его двоюродный брат Харольд, сын Арнвида. И уже из последних сил махал своей окровавленной секирой Крок по прозвищу Тяжелый Топор, а изнемогающий от ран Хафтур Змеиное Жало и вовсе опустился на одно колено.

Но никто из них не отступил, не показал спину врагу, а на подмогу бежали все новые и новые воины. Вот уже закрыл собой Хафтура Грим Кровавая Секира, и не удалось атакующим добить Крока, перед которым выросли Старкад Семь Узелков и Торлейф Теплый Чулок.

А уж когда чуть ли не в самую середину муромских воев ворвался с неистовым ревом сам Борд Упрямый, сын Сигурда, а следом и два его сына: Туре Сильный и Турфинн Могучий, то тут и вовсе в рядах дружинников возникло замешательство. Уж больно страшен был кряжистый Борд, обезумевший от горя, потому что минутой ранее погиб его младшенький – Тургард Гордый. Двое сыновей – неистовых мстителей за гибель брата – тоже не отставали от отца.

И падали с жалобным ржанием кони, потому что юркий и ловкий норвежец с гордым именем Викинг по прозвищу Заноза вертелся как волчок, подрубая сухожилия бедных животных.

Метнулись было атакующие в одну сторону, но там стеной встал сам ярл Эйнар, славный сын Гуннара, не отступивший ни на шаг, а с ним еще добрая сотня бойцов. Метнулись в другую – а там Бесе Стрела, и еще Гути Звенящий Меч, и тут же Вегард Серый Плащ, а с ним Финн Две Бороды.

В панике попробовали муромские дружинники повернуть назад, но едва им удалось это сделать, как они лицом к лицу столкнулись с подоспевшей конной дружиной во главе с отчаянным Константином, тезкой рязанского князя.

Бесшабашность его и сгубила. Сразу пятеро кинулись на него, и хоть отбил он почти все выпады, но в бою «почти» не считается. Пятый меч вкось чуть ли не до седла располовинил молодого удальца, но дорого обошлась муромчанам эта гибель. В неистовой жажде отомстить за его гибель рязанцы просто смели, втоптали в кровавый песок все жалкие остатки отбивающихся.

И плакал, видя гибель своих сыновей, старый Давид, проклиная тот миг, когда, понадеявшись на то, что прорыв удастся, благословил обоих на бой. Как оказалось, на последний в их жизни.

Однако не забыл муромский князь и про тех, кто еще был жив и находился подле него. Едва лишь надвинулась на них тяжелая черная туча всего рязанского войска, как из муромских рядов медленно выехал всадник. Седую его голову не покрывал шлем, из глаз ручьем текли слезы, и только по развевающемуся алому корзну можно было признать в этом ссутулившемся старике князя Давида Юрьевича.

Подъехав к князю Константину, он неловко полуслезполусполз с коня, тяжело опустился на одно колено и, склонив голову, протянул победителю свой меч рукоятью вперед в знак покорности и безмолвной просьбы о пощаде всех муромцев, пока еще живых. И судорожно дергались от падающих на них жарких слез князя стебельки луговых трав.

Константин, в свою очередь, тоже спешился, подошел к Давиду, принял его меч и помог старику подняться.

– Господь видит, что я не хотел гибели твоих сынов, – глухо сказал он, с жалостью глядя на муромского князя.

– Только я сам во всем виноват, – хрипло прошептал Давид и затрясся от рыданий, припав к плечу Константина.

– Зачем ты вообще пошел на меня? – не зная, что еще сказать, с досадой спросил тот, неловко приобняв несчастного отца. – Жили мирно, друг другу не мешали, и на тебе.

– Не своей охотой я поднял меч, – выдавил тот. – Сам, поди, ведаешь, что мы уже давно в сподручниках у владимирцев. Куда повелят, туда и идем. А иначе… Сказали под Липицу идти – пошли. Повелели на Рязань рать двинуть… – Он не договорил, и плечи его снова затряслись.

– А не пошел бы ты ныне – ничего бы они с тобой не сделали, – Шепнул Константин. – Разбил я их обоих у Коломны. Юрий мертв, да и Ярослав еле живой – не знаю, довезу ли.

– Думаешь, утешил? – откачнулся от него Давид и невидяще глянул на Константина красными от слез глазами. – Ты мне токмо еще горшую боль дал. Стало быть, дважды я в их смерти повинен. Когда полки сбирал и когда ныне утром благословил их в бой. – Он вновь жалобно всхлипнул. – То за мои грехи столь тяжкую кару ниспослал на меня господь. Облыжно45 я дядьев твоих оболгал пред Всеволодом Юрьевичем. Ровно десять годков всевышний ждал покаяния моего за тот грех смертный, да так и не дождался46, вот и… – не договорив, он вновь заплакал.

– Приди в себя хоть немного, Давид Юрьевич, – сочувственно, но в то же время с легкой долей укоризны заметил Константин. – На тебя не только я и рязанцы мои, но и муромцы смотрят. Я понимаю, что горе твое велико, но ты – князь. Об этом вспомни.

– Да какой я князь, – улыбнулся тот жалко. – Вот сил хватит до монастыря47 добрести, и на том спасибо. Теперь тебе здесь княжить, тебе суд вершить, тебе и думать, как перед людьми себя не осрамить. А мне ныне все едино. Вот только позволь, Константин Володимерович, мне останки сынов своих забрать. Ежели добро дашь, я бы хотел у себя в монастырском храме их захоронить. – И тут же быстро поправился, горько усмехнувшись: – У тебя в храме.

– Не мой он и не твой – божий, – строго поправил его Константин. – Иди, конечно. И Давид тут же побрел в сторону поля, на котором погибли в битве его сыновья.

– А с нашими погибшими воями как быть, княже? – незамедлительно обратился к князю ярл Эйнар, весь забрызганный своей и чужой кровью.

– Сколько их у тебя? – спросил князь.

– Двадцать три, да еще трое, пожалуй, до следующего рассвета тоже не дотянут. Из остальных десятка три тоже пока биться не смогут. Ну и царапины легкие почитай у всех прочих, но это не в счет.

– Всех погибших загружай в ладью. Во вторую – раненых. Отряди по десятку гребцов в каждую и с богом на Рязань. Авось Доброгнева сумеет подлечить.

И еще десяток ратников оставил рязанский князь, чтобы довезли они в третьей ладье погибшего Константина, а с ним еще пятерых убитых и около десятка тяжелораненых.

Сотня ратников во главе с Пелеем отправилась в Муром, чтобы воздать последние почести погибшим сыновьям Давида Юрьевича и… принять город в управление после ухода князя в монастырь.

Все прочие двинулись вниз по течению, стремясь поскорее достичь Клязьмы и оказаться перед Владимиром.

* * *

Обуяша сила бесовская Константина и побраша он все грады муромские под длань свою. Сынов же князя старого Давида Муромского умертвиша подло, а самого со стола низринувши.

Из СуздалъскоФиларетовской летописи 1236 года. Издание Российской академии наук. СПб., 1817

* * *