read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



Да и этот Константин тоже молодец. Голову до небес не задирает, слова сквозь зубы в разговоре не цедит, как на скотину не глядит. Опять же уважение оказал неслыханное. Когда бы еще старейшины в господский дом внутри замка попали, да не вниз, к слугам, а наверх, в господские покои. И их за стол усадил, и сам рядом уселся.
И разговаривает с ними не чинясь. Кое в чем толмач помогает, но и сам князь уже несколько слов освоил, а ведь он тут – всего ничего, вот и понимай. С таким, наверное, хорошо было бы жить, если только это он поначалу не прикидывается, пока в силу не вошел. А как войдет, тогда сызнова держись, лив.
Хотя это вряд ли. Достаточно в глаза ему посмотреть, чтобы понять. У тех велнсов они светло-льдистые, холодные. Только одно презрение да алчность в них и увидишь. У этого они потемнее малость будут, но главное – потеплее. И силен, это сразу видно. Как он замок-то лихо взял. Всего за одну ночь. Ну, чистый Перконс[39 - Перконс (лит. Перкунас) – аналог славянского бога Перуна у ливов, лэттов, семигалов и прочих латышских племен.].
Но это только в былинах да сказаниях могучий Перконс всегда одолевает Велнса, а в жизни… Как знать, кто окажется сильнее, стоящий перед ними светлоликий князь или мрачные велнсы, которые сейчас приближаются.
А если не суждено этому князю, как некогда Вячко, одолеть нечисть, то что тогда? Впрочем, об этом они как раз все знали. Мстить будут велнсы, страшно мстить, а свою землю не покинешь, не уйдешь, все бросив без жалости. Да и некуда им идти. Вот и угадай, как правильно тут поступить.
Эх, знать бы, что там у Карты[40 - Карта (от лат. kart – вещать, предназначать) – богиня судьбы.] на уме, – проще было бы. Но богиня молчит, не хочет ничего подсказывать. И то правда. Ее-то ливы тоже стали подзабывать, потому как за такие вещи у рыцарей строго. Хоть Карте жертву принеси, хоть ее сестрам – Лайме и Декле, а кара едина – смерть. Вот потому-то и не приходят добрые богини ливов к их новорожденным, которые мрут как мухи. А как им не помирать, если к их изголовью является одна Гильтине[41 - Лайма и Декла, будучи тоже богинями судьбы (наподобие греческих мойр), на первых порах заботились о малышах, особенно Декла, а вот Гильтине, которая также приходит к ребенку, является полной противоположностью Лаймы. Если последняя олицетворяет жизнь и счастье, то ее мрачная спутница Гильтине – смерть и горе.]. Эту звать не надо, она сама всегда непрошеной приходит.
Наконец после долгих переглядываний, перемигиваний да перешептываний старики решили сказать все как есть. Коли князь к ним с таким уважением, то негоже душой кривить. Такой должен их понять.
Первым взял слово Нинн, самый старый изо всех:
– Свои жизни мы тебе, княже, хоть сейчас вверили бы и с радостью пошли бы за тобой куда скажешь. Вот только как нам с бабами да детишками быть, подскажи. Прознают велнсы – никого не пощадят. Дома наши сожгут, посевы вытопчут, скот угонят да и в живых тоже навряд ли кого оставят, если ты обратно вернуться вздумаешь. Вот и выходит, что со всех краев беда поджидает. С тобой остаться – оттуда смерть, с ними пойти, хоть и не хочется, – ты не пощадишь. Опять же, сам посуди, ты ныне здесь, а на будущее лето глядь – и нет тебя. Оно и понятно – не все время ты тут сидеть будешь. К тому же Русь большая – есть куда уйти, а наша земля маленькая, да и не ждет нас никто в иных краях. – И замолчал, выжидающе глядя на князя.
Старики довольно переглянулись между собой. Ох и хитер старый Нинн. Вроде бы и все сказал как есть, а на самом деле, если вдуматься, ничего не ответил да еще и самого князя подбил на откровенность. Мол, сам-то ты как дальше жить думаешь и что делать собираешься?
– Я никого из вас и ваших людей принуждать и карать не собираюсь, – медленно произнес Константин. – И вас я понимаю. Не за себя, а за людей своих душой болеете. Так и надо.
И вновь старики одобрительно переглянулись. Совсем успокоил их князь такими одобрительными словами. Понял, стало быть.
– А сказать я вам вот о чем хотел. Немецкие рыцари непременно поставят ваших людей в свое войско. Хитры они и свою кровь жалеть будут. Возжелают вашей отделаться, поэтому именно ливов в первых рядах и погонят на эти стены.
Вновь помрачнели старики, да и было с чего. Сущую правду сказал князь. Так оно и будет вскоре.
– И что же нам делать? – не выдержал Имаут.
Он чуть ли не самым молодым среди собравшихся был, вот и не сдержал себя. Но шикать и рот затыкать ему не стали. У каждого точно такой же вопрос на языке вертелся. Глупый в общем-то, потому как никто не мог дать на него ответа, который устраивал бы всех. А другой ответ тоже известен – убивать ливов будут, которых немцы на штурм погонят. А иначе как? Иначе русичам самим погибать. Тут уж или—или и серединки, приемлемой для всех, все равно не сыскать. Хотя постой-ка. Неужто этот русобородый здоровяк и впрямь нашел что-то подходящее? Ну-ка, ну-ка, послушаем.
– Я ваших людей убивать не хочу. Понимаю: подневольные они. Но и своих терять не могу. Однако выход и тут имеется. Одно дело, показывать вид, будто ты лезешь на стену или на тот же вал, который мы вместе с вами вырыли. Пусть ваши люди лезут, но не противятся, когда мои воины станут их спихивать со стен. Делать они это будут тоже осторожно, чтоб по возможности никого не убить. Мне с вами делить нечего. Помочь же мне вы все равно сможете.
– Помочь?! – удивился Нинн.
– Да, помочь, – твердо повторил рязанский князь. – Скажем, упал рыцарь в ров с водой и камнем на дно ушел, так не надо спешить его вытаскивать. Пусть ливы суетятся, ныряют, кричат погромче, а сами выжидают, чтоб этот рыцарь захлебнуться успел. Опять же машины их камнеметные, если таковые у немцев будут. Я вам для них жидкость особую дам. Облить их ею – дело недолгое, а там только искорку поднести, и все разом полыхнет. Словом, много чем вы мне помочь можете, причем так, чтобы вас в измене не уличили. Но сразу хочу всех упредить, – Константин помрачнел, – совсем без смертей тоже не обойдется. Среди ваших людей будут и раненые, и убитые.
– А без этого никак? – заикнулся было кто-то из присутствующих.
– А как вы бы хотели? – вопросом на вопрос ответил Константин.
После долгой паузы вновь поднялся Нинн. Раз уж он начал разговор, то и дальше ему впереди всех вышагивать.
– Князь прав, – произнес он сурово. – В этой жизни за все платить надо, а за трусость вдвойне. К тому же если бы мы за князем пошли открыто, то намного больше отдали бы. Пускай погибшие за весь наш народ жертвой будут. Иначе Виелона от нас никогда не отступится, – Нинн строго обвел всех глазами, чтоб примолкли, и уже не таясь спросил: – А сам-то ты надолго здесь остаться хочешь?..
– Я здесь… навсегда, – сурово произнес, как отрезал, Константин. – Вот отобьюсь, погляжу, как эти псы покажут себя в сраженьях, а года через два-три и вовсе их за море выкину. Нечего им на вашей земле делать.
От таких слов у Нинна аж слезы на глаза навернулись. Вообще-то он всегда осторожным был, а тут расчувствовался не в меру, вот и ляпнул сгоряча, не подумав:
– Да благословит тебя Перконс пресветлый.
И мгновенно осекся, поняв, что сказанул лишнего. У русичей ведь такой же бог, как и у велнсов этих, только кумирни деревянные и внутри малость иначе все обустроено. Даже жертвы похожи – такие же свечи восковые. Эх, старый, старый! Что ж ты, до седых волос дожил, а с головой так и не подружился. И вроде так славно все начал, а теперь…
Старики опустили глаза, ждали, что теперь им скажет князь, хотя и так было ясно, что ничего хорошего они не услышат.
Константин окинул всех суровым взглядом.
– Стало быть, ты, старик, в старых богов по-прежнему веруешь? – спросил он негромко.
У Нинна сердце так и замерло. Хорошо еще, если его одного сейчас к дубу потащат, а ведь могут и всех прочих, без разбора, тоже вздернуть. Вот горе так уж горе. Однако деваться некуда. Коль пришел твой смертный час, умей встретить его достойно. Это в рождении своем дите не властно. Когда оно на свет появится, в чьей семье, – все в руках пресветлых богов. А смерть иной раз напрямую от самого человека зависит. Не всегда, правда, но бывает. У Нинна именно так и получалось. Теперь главное, седин своих окончательно не опозорить, не смалодушничать.
– Верил, верую и в последний свой час верить буду, – ответил он гордо, и даже голос его, скрипучий и слегка дребезжащий от тяжести прожитых лет, изменился, стал звучным, будто его обладатель разом смахнул с плеч два-три десятка прожитых лет.
Сам же Нинн только об одном сейчас и сожалел: неужто из-за такой малости князь весь уговор, почти состоявшийся, безвозвратно порушит? И, будто сбылись его самые худшие опасения, не стал русич торопиться, а тем же негромким голосом спросил у остальных:
– Кто еще из вас верует в старых богов?
Первым с места поднялся сосед Нинна, Виенцо, за ним встал Имаут, потом – старейшина лэттов Дотэ. А еще через минуту уже все приглашенные стояли в ожидании приговора.
– Вот уж не подумал бы, – озадаченно произнес Константин.
Было ему, конечно, немного жаль, что среди стариков не нашлось ни одного, уверовавшего во Христа. Впрочем, иного и ожидать нельзя. Если б его самого загнали палкой в новую веру, так он бы тоже принципиально продолжал хранить верность старым богам. А с другой стороны взять – собственно говоря, разница?
– Да вы чего повставали-то? – добродушно заметил он. – Я же сказал: в моих землях каждый верует так, как он того возжелает. Когда я _их,_ – выделил он последнее слово, – изгоню прочь, то дозволю всем вам молиться любым богам. – И, заметив некоторое недоверие во взглядах, устремленных на него, вынул из ножен меч и торжественно произнес: – Ныне вам роту на мече[42 - Рота, т. е. клятва на мече, считалась у русских князей самой что ни на есть крепкой, нарушить ее могли лишь самые отъявленные святотатцы.] даю и от слов своих не отступлюсь.
– А мы им, едва вернемся по домам, за твою победу жертву принесем, – ответил Нинн. – Пусть Перконс светлоликий на твоих, нет, на наших ворогов огненных стрел нашлет в изобилии.
На том и закончился их разговор в тот день. Взятые на себя обязательства обе стороны честно выполнили. Когда ливы и лэтты штурмовали те же валы, до иного из них русичи даже не успевали дотронуться копьем – тот сам послушно летел обратно в ров.
То же самое происходило и на стенах. Воины князя целили местным больше в руки да в ноги. Причем норовили угодить так, чтоб стрела проходила вскользь, по мякоти. Не всегда, правда, это удавалось, но тут уж как кому на роду написано. Во всяком случае после семи дней осады в войске ливов насчитывалось только четыре десятка погибших.
И вот что еще интересно. Наверное, просто так совпало, что за какую-то неделю в этих местах пронеслись сразу две грозы. Причем каждая гремела не впустую. В первый раз молнии уложили наповал шестерых, во второй – распрощались с жизнью еще четверо. И все они были рыцарями.
Иной, скептически усмехнувшись, скажет, что железо всегда притягивало молнию и это известно даже школьнику. Так-то оно так, но воины Константина на стенах тоже без кольчуг и мечей не появлялись, а вблизи них хоть бы один разряд ударил.
Совпадение? Скорее всего. Но кто может что-либо наверняка утверждать? Только глупец с пеной у рта будет стоять на своем. Умный же промолчит, ибо доподлинно тут никому ничего не известно. Если мы чего-то не знаем, то это вовсе не говорит о том, что такого не может быть.
Ну да оставим в покое Перконса. Не о нем ныне речь. К тому же десяток вражеских жизней, отнятых то ли богом, то ли чертом, – это хорошо, но с остальными все равно надо самим справляться. Воины Константина о том хорошо знали, поэтому спуску рыцарям не давали ни в чем. Взять, к примеру, тот отгороженный с двух сторон плацдарм у реки, где находилась пристань.
После нескольких неудачных лобовых атак на валы магистр Волквин нацелился именно на нее. Действительно, зачем упираться, когда тех, кто засел в обороне, молено преспокойно обойти, подплыв к ним по Двине? Уж тут-то они ничего сделать не смогут. Со стен же навряд ли кто станет стрелять, опасаясь попасть в своих. Да и бесполезны стрелы при таких защитных доспехах. К тому же можно и епископу нос утереть, если все как надо выйдет. Раз главная заслуга во взятии замка будет принадлежать орденским рыцарям, то им должна принадлежать по праву не третья часть Кукейноса и даже не половина, как пообещал сам Альберт, а гораздо больше.
Посему Волквин лично отобрал лучших из лучших, усадил их в ладьи и благословил на победу во славу божью. Дальше же случилось такое, что и вспоминать не хочется…
* * *
Двадцать второй год уж наступил с посвящения епископа Альберта. Но в тишине недолго жила ливонская область…
…В то лето собрались в Полоцке к королю Константину[43 - Король Константин – хронист Генрих Латыш в своих летописях королями именовал вообще всех русских князей: король Всеволод, король Вячеслав, полоцкий король Владимир и т. д.] все злодеи из соседних областей, изменники, убийцы братьев-рыцарей и купцов, зачинщики злых замыслов против церкви ливонской. Главой и господином их был сам король.
И взяли они коварством и вероломством, на которое были горазды, замки Кокенгаузен и Гернике у простодушных тевтонов, перебив малочисленные их гарнизоны. А в землях этих принялись тут же все сжигать, убивать, опустошать и угонять скот, но, услышав, что к Кукейносу идет с сильным войском сам епископ, сразу убоялись и сели в замках в осаду.
Взять их было трудно, ибо были замки весьма крепки. Стрелки епископа и братья-рыцари многих у русских ранили и убили. Точно так же и русские в замке кое-кого ранили стрелами из своих луков.
Генрих Латыш. «Ливонские хроники».
Перевод Российской академии наук. СПб., 1725
* * *
Глядючи на люд, избиваемый басурманами, в железа закованными, возопиша Константине-княже и тако рек: «Аще оные не люди? Так почто же вы их терзахом и избивахом яко зверей диких?» А княже Вячко, кой оными землями володети учал опосля того, яко его братия полегла под Ростиславлем, грамоту харатейну отписаша Константину и тако в ней рек: «Бери княжество Полоцкое и володей им, а я из твоих рук Кукейнос приму, и мне того довольно буде». Константин же оное дарение прияша и пришед на земли свои, а тех, кои володели ими не по покону и не по правде Русской, изгнаша прочь.
Гонимые Русью епископ и слуги ево собраша силы воедино и пошед к граду Кукейносу, дабы воевати оный. Но зрил Господь с высот горних на неправду их и всташа в голове воинства Константинова и бысть о ту пору биты латиняне и епископ их, кой запамятовал вовсе, что несть прилику слуге Божьему в руце меч держати, а не крест Господень.
Из Владимирско-Пименовской летописи 1256 года.
Издание Российской академии наук. СПб., 1760
* * *
Ссылки на то, будто князь Константин получил от князя Вячко грамоту на владение всеми землями Полоцка, а также Кукейноса и Гернике, чрезвычайно скудны и неопределенны. Самой же грамоты в архивах так и не найдено.
Вполне возможно, что это был всего-навсего слух, умело пущенный людьми рязанского князя, дабы подтвердить всю законность его притязаний на прибалтийские земли, которые он вознамерился присоединить к своим обширным владениям.
Хотя, учитывая, что впоследствии мы видим самого Вячко в качестве управляющего Кукейносом, следует думать, что какой-то документ, касающийся этих земель, действительно был составлен, только несколько позже описываемых событий, так как во время первой осады немецкими рыцарями Вячко там еще нет.
Нам же вновь неясен до конца вопрос – каким образом Константин ухитрился овладеть двумя каменными замками, причем чуть ли не одновременно? Остается только гадать, но скорее всего здесь действительно была применена хитрость, о которой туманно пишет в своих хрониках Генрих Латыш, упоминая о некоем вероломстве.
Этому автору до конца доверять, конечно же, нельзя, поскольку немцы у него всегда правы, а все прочие только и способны на подлость и коварство. Однако именно в этом конкретном случае с большой долей вероятности можно предположить, что он не лжет, и некое предательство со стороны слуг-ливов, живших в замках, действительно имело место.
Ясно одно – опомнились немцы не сразу, и когда, собрав крупные силы, они подошли к своим бывшим владениям, в замках уже сидели русские гарнизоны.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.
СПб., 1830. Т. 3, с. 18
Глава 4
Чертовщина
…Бывало,
Расколют череп, человек умрет —
И тут всему конец. Теперь покойник,
На чьем челе смертельных двадцать ран,
Встает из гроба, с места нас сгоняя,
А это пострашнее, чем убийство.
В. Шекспир
Рыцари даже не успели подплыть к пристани, когда выяснили для себя неизвестный доселе факт. Оказалось, что люди князя Константина, в отличие от новгородцев, псковичей и воинов полоцких князей, не просто знакомы с камнеметными машинами. Они с ними хорошо и близко знакомы. Пожалуй, даже слишком хорошо и чересчур близко.
Понятно, что кто-то им подсобил. Не сами же дикие невежественные варвары сумели такое создать – у них на это просто не хватило бы ума. Но тут гораздо важнее было иное: кто их научил так быстро, а главное, точно метать камни в цель? Где нашелся тот иуда-немец, что за тридцать сребреников изготовил машины, которые были использованы против святого воинства?
Первый и самый неожиданный залп настиг ладьи с рыцарями еще до того, как они пришвартовались к пристани. Пять из двадцати ладей потонули так быстро, что никто ничего даже не успел сообразить. Мысль была только одна: быстрее к берегу.
Но едва удалось причалить, как последовал новый залп. Русичи поступили как самые последние и подлые варвары, не став, согласно благородным рыцарским обычаям, дожидаться, пока святое войско выстроится на берегу, чтобы выйти ему навстречу и сразиться по-честному, как оно водится.
Нет же, сразу семь ладей (четыре в щепки, а три перевернулись) ушли на речное дно. Хорошо хоть, что место это было относительно мелкое. За исключением тех, в кого угодили камни, почти все остальные выплыли и вышли на берег в готовности принять бой.
Но дикари и есть дикари. Едва рыцари построились и протрубили в трубы, вызывая смельчаков сразиться, как со стен опять полетели камни. И снова с десяток рыцарей оказались поверженными.
– Трусы! – ревел в исступлении рыцарь Иоганн фон Штенберг по прозвищу Унгарн. – Хватит прятаться! Выходи сражаться!
– Так мы уже сражаемся, – невозмутимо откликнулись со стен русичи и в подтверждение того дали четвертый и самый удачный залп, угодивший в гущу немецкого строя.
Пятый настиг уже тех воинов, которые бежали к реке и отчаливали на уцелевших ладьях. Тут, правда, получился недолет. Лишь один камень угодил в цель.
Уцелевшие борцы за веру были потрясены и возмущены происходящим до глубины своей тонкой и сентиментальной немецкой души.
Еще немного, и они бы обиженно завопили: «Это нечестно!», «Не по правилам!», «Мы так не договаривались!».
Действительно, за предыдущие двадцать лет все военные действия в Прибалтике осуществлялись по справедливым рыцарским законам, заключавшимся в следующем. Сотня рыцарей выезжала в туземные деревни, вырезала всех, кто отказывался креститься, надевала на оставшихся в живых крестики, брызгала на них святой водой и в награду за свой величайший подвиг забирала земли и самих аборигенов в свое полное владение.
У упорствующих сжигались дома, вытаптывались посевы, уводился весь скот. Потери считались большими, если при карательных и завоевательных, извините, крестильных мероприятиях на тысячу этого тупого быдла, погрязшего в грехе, приходилось два-три погибших рыцаря и с десяток раненых.
Управляли покоренными строго, но в то же время по-отечески, то есть справедливо. Последнее не отбирали, всегда, нет, почти всегда оставляя съестные припасы, которых новообращенным при разумном использовании вполне хватило бы на трехразовое питание, скажем, во вторник, в четверг и в субботу. Таким образом осуществлялось и еще одно доброе дело. Недавний язычник невольно вынужден был соблюдать все посты, предписанные церковью.
Излишней работой варваров тоже никто не обременял. Построй замок, включая стены, башни и прочие помещения, вырой ров, засей и убери хлеб с господских полей, заготовь сена для скота и дров на зиму, внеси положенную дань – вот и все дела. Можешь спокойно отправляться на свое собственное поле.
Что, уже все под снегом и давно вымерзло? Ну, братец, это уж ты сам виноват, потому как лентяй. Тогда отправляйся в костел и помолись как следует, авось господь что-нибудь пошлет тебе с небес, ибо он не только всемогущ, но и милостив к тем, кто искренне в него верует. Что, не послал? И снова твоя вина. Видать, грехов много накопил, да и веруешь ты не истинно, а ложно.
А в качестве наглядного тому доказательства погляди на рыцарей. Щеки у них румяные от божьего благословения, губы лоснятся от обилия мяса, ниспосланного вседержителем, а в замке тепло, если сидеть прямо возле камина. И не от твоих дров, дурень, а от благословляющего их божьего дыхания. Ну-ка, сходи еще раз помолись, только теперь как следует и от души.
К тому же, когда человек голоден, молитва у него получается гораздо проникновеннее и намного доходчивее. По себе знаю, в детстве, под Гамбургом, в отцовской развалюхе, я всегда голодным молился, и как видишь, вымолил… приехав к вам.
Так оно и длилось до недавнего времени, точнее, до нынешнего лета. Это было справедливо и угодно богу. Теперь же…
Считать собственные потери всегда тоскливо и неприятно. Но одно дело, когда ты после заключенного на время перемирия собираешь погибших в чистом поле. Тут можно оглянуться по сторонам и с удовлетворением отметить: вон язычник валяется, вон еще трое, а вон их и вовсе целую гору какой-то благородный рыцарь возле себя навалил.
То есть погибшие имеются, но с обеих сторон, причем у врага их еще больше. И сразу становится как-то веселее.
Совсем другое, если ты изо дня в день видишь трупы лишь своих воинов, но при этом ни одного неприятельского. Это, знаете ли, наводит на некоторые тягостные раздумья.
Нет-нет, никто не сомневается в том, что рыцарское дело правое, а все эти потери есть лишь суровое испытание вседержителя, ниспосланное творцом истинным борцам за его дело. Все равно бог с нами. И все же как-то не по себе.
А если уж ты точно знаешь (как это и произошло во время неудачной высадки на берегу), что не пострадал ни один из врагов, а ваши потери исчисляются без малого шестью десятками рыцарей, то на душе делается и вовсе тоскливо.
Если бы магистр меченосцев Волквин знал, что может по праву гордиться тем, что в этот прекрасный солнечный день лета одна тысяча двести двадцатого от рождества Христова он изобрел новый род войск – морскую пехоту, то он мог бы утешить себя хоть этим. К тому же он ведь не только его изобрел, но даже успел применить его на практике, хотя и безуспешно, согласно русской поговорке, гласящей, что первый блин всегда комом.
Но Волквин ничего этого не знал, а поэтому сразу же после неудачного десантирования он настолько опечалился, что ушел к себе в палатку и целый день предавался тяжкой скорби и прочим грустным размышлениям, чередуя их с молитвами. Едва же он оттуда вышел, как ему доложили, что помимо боевых потерь с каждым днем стало увеличиваться число смертей загадочных, и та чертовщина, которая по ночам будоражила рыцарей в чистом поле, еще сильнее проявляет себя на воде.
Рыцари, которые в первые дни дежурили близ реки и должны были перехватывать русские ладьи с провиантом, стали исчезать, но не просто так. Находились очевидцы, рассказывающие, что самолично видели, как что-то мерзкое и зеленое, облепленное с ног до головы тиной и водорослями, хватало их и волокло в реку. А буквально через день ласковая двинская волна мягким неспешным движением выбрасывала на берег дочиста обглоданные человеческие кости и черепа.
– Водяной голоден, – перешептывались боязливо ливы и лэтты, исподтишка принимая свои собственные меры, чтобы задобрить речное божество.
Конечно, можно сказать, что все это суеверия, но ведь и впрямь ни один лэтт или иной туземец не был утащен на дно.
– Немецкое мясо вкуснее, – хмуро прокомментировал такую разборчивость Волквин, но меры принял. Побережье реки было полностью очищено от рыцарских отрядов, и набеги «водяного» прекратились.
Зато на суше... После того как выяснилось, что камнеметы установлены слишком далеко от крепостных стен, весь день был истрачен на то, чтобы засыпать только что выкопанный ров и подтянуть их поближе к крепостным стенам, а едва стемнело, раздался громоподобный голос. Причем доносился он не со стороны замка, а с противоположной, трижды прокричав лишь одно и то же слово: «Прокляты! Прокляты! Прокляты!»
Полсотни чернолицых всадников появились вновь перед самым рассветом. И опять они носились по лагерю, устраивая кутерьму, снова пугали всех дикими визгами и воплями, а едва ускакали прочь, как чудовищный грохот потряс землю.
Тем рыцарям, которые оказались поближе к катапультам, не повезло больше всех. Неведомая титаническая сила вдруг ухватила обе машины своими невидимыми руками и резко рванула в разные стороны, разметав обломки саженей на десять.
В результате погибло больше дюжины рыцарей, почти два десятка получили раны, от коих трое к полудню скончались, а еще двоим, как сказали умудренные опытом лекари, навряд ли было суждено увидеть рассвет следующего дня. Остальные отделались полегче – они просто оглохли. Кто наполовину, то есть что-то еще слышал, хотя и с трудом, а кто и вовсе лишился слуха.
Одним словом, с каждым днем потери осаждающих все больше увеличивались, и конца им не было видно. Особенно ощутимо они наблюдались в стане туземцев. Нет-нет, скончалось у них значительно меньше людей, чем даже у рыцарей, так что убыль каких-то пяти-шести десятков никто бы и не заметил, но все равно войско почему-то редело, и спустя уже неделю от восьмитысячной армии ливов, лэттов и тех семигаллов, которых удалось окрестить, в наличии оказалась едва ли половина.
В ответ на вопросы рыцарей старейшины только разводили руками и молча пожимали плечами, бросая красноречивые взгляды на небо. Да что там туземцы, когда уже и в немецком стане все громче и громче стали раздаваться голоса о том, что замок этот находится под незримым покровительством того, о котором лучше не говорить вслух.
Особенно часто поминались черные всадники, а также сила, с которой были разбросаны обе катапульты. Правда или нет, но ходили упорные слухи и о том, что рыцарей вблизи катапульт было несколько больше и что пяти тел недосчитались именно потому, что сам нечистый или его слуги забрали их всех к себе, туда, – и люди красноречиво указывали пальцем в землю.
На любой довод скептиков у апологетов, твердо уверовавших в сверхъестественные чудеса, творящиеся вокруг них, находились десятки и сотни увесистых аргументов, многие из которых крыть было просто нечем. За основу брался состоявшийся факт, который не мог отрицать самый твердолобый скептик, и объяснялся он именно вмешательством могущественных потусторонних сил.
– Сам вспомни, где был рыцарь Виуманн? – наседали они на очередного реалиста, вынужденного отбиваться в одиночку сразу от трех или четырех человек. – Ага, не помнишь. А я тебе скажу. Сам, своими глазами видел, как он вот здесь сидел. А где он теперь? Нет его. То-то. Стало быть, куда он делся? Да чего ты гадаешь, когда это и так ясно. Да скажи ему, Гельмольд, что ты своими глазами видел. Давай, давай, не молчи.
– А что. И скажу, – вступал в разговор второй. – Я лица, правда, не видел, поскольку он спиной ко мне сидел, – начинал он солидно. – Может, и не Виуманн это был вовсе. Но из рыцарей – это точно. Он вон там был, где _они_ стояли.
Почему-то слова «машины», «камнеметы» и прочие синонимы, применяемые к катапультам, неожиданно тоже оказались под запретом. Тех, кто их употреблял, тут же начинали обходить, избегая приближаться ближе чем на две-три сажени.
– И вот когда ахнуло, – неспешно продолжал Гельмольд, – я сам своими глазами видел, как две черные руки вытянулись из земли, ухватили его, как куренка, открутили голову и назад нырнули. Куда-куда – туда! Куда ж им еще-то. Им на небеса хода нет.
В этом случае в правоте рассказчика всех особенно убеждало то, что он честно сознавался, что лица схваченного человека не видел. Если бы он врал, то и это бы придумал, чтоб было больше веры. А так он все поведал как на духу: и про руки черные, и про то, что рыцаря не опознал.
– Да Виуманн это был, больше некому, – подписывался третий. – Он же во все постные дни мясо жрал, как нехристь.
– Точно-точно. А в страстной четверг о прошлом годе он бабу-ливку обжимал на сеновале. Я сам его голос слыхал, – добавлял четвертый. – Это вместо молитв-то. А еще крест на плаще носил. Вот господь и не стерпел такого глумления.
– Так ведь утащил-то его кто? – слабо, больше ради приличия, возражал скептик.
– Ты что, дурной? Неужто неясно кто?
– А ты говоришь – господь. Как же так?
– Я говорю: не стерпел он. Понимать надо. Взял и отвернулся от закоснелого грешника. А когда господь от человека отворачивается, это значит, что он ему больше заступой быть не желает. Ну а тот, другой, рад-радешенек.
На другом конце лагеря рыцарей ордена в эти же дни и даже чуть ли не в то лее самое время возникал иной, но столь же душещипательный разговор о схожих событиях:
– А с братом Ламбертом-то слыхали, что содеялось?
– А что такое?
– Да он сразу же, как оглох, денно и нощно из шатра не выходил – все богородице молился.
– Ну и…
– Вот тебе и ну. Она же милостивая. Видит: раскаялся человек. Взяла щипцы и давай ему в ушах ковыряться, куда черт залез.
– Ты того! Не поминай нечистого на ночь.
– Да я о его посрамлении.
– А-а, ну тогда ничего, валяй.
– Так вот, долго она там ковырялась. Наконец ухватила его за хвост и давай тащить наружу.
– И что?
– А то. Богородица все-таки. Разве она не осилит рогатого. Вытащила. Только нечистый одно ухо зубами успел порвать или когтями. А может, рогами упирался. Откуда я знаю. Ведомо лишь, что кровь у Ламберта оттуда хлестала. Зато сейчас он на одно ухо уже слышит.
И тут же на помощь рассказчику приходил другой, со схожей и столь же душещипательной историей:
– А вот что получается, братья. Ламберт-то – простой рыцарь, а богородица его простила. Геривенд же – комтур, а, после того как ему тоже черти в уши забрались, он только головой тряс, вино пил да сквернословил.
– Геривенд это может. Он такой, – осуждающе кивали, соглашаясь с рассказчиком, другие рыцари.
– Так богородица пришла к нему и сказала: «Коли ты в раскаяние не впал, не будет тебе моей заступы». А если мне не верите, то спросите у брата Кренгольма, который сам это слышал, своими собственными ушами. Он к комтуру в шатер-то заглянул, а там…
– Неужто богородицу увидел?! – ахал кто-то из особо нетерпеливых и экзальтированных слушателей.
– Не-ет, брат Кренгольм, который это слышал, рыцарь честный. Так что он врать не будет. Если не видел, то не видел – лишнего не скажет. А вот слышал – точно. Он как раз у шатра Геривенда стоял. Испугался поначалу, но потом смелости набрался и вовнутрь заглянул, а там…
– Неужто богородица?! – вновь встревал нетерпеливый.
– Сказано тебе: не видел он ее! – злился рассказчик. – Но зато, братья, свечение там было воистину ангельское. И благоухание неземное.
– Наверное, от ее одежд, – глубокомысленно замечал кто-то.
– Или от нее самой. Там, в раю, любые благовония имеются, – поправлял второй.
Заткнуть рот можно было одному, другому, третьему, но не всем…
Боевой дух с каждым днем все больше покидал осаждающих, и Волквин с ужасом думал о том, что будет завтра или – что еще страшней – через два-три дня.



Страницы: 1 2 3 4 [ 5 ] 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.