read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



— Как так — «выкинешь»? Пусть содержание книги и бесполезно для меня, но некоторые подходы пана Роббера к исследованию свойств всяческих предметов...
— Ясно, пан Радовит, ясно.
— Что ясно?
— А что магия для меня — дело темное, — улыбнулся Либоруш. — Переплет-то знатный. Кожа младенцев?
— Упаси меня Господь! — замахал руками чародей. — По-моему, обычный сафьян.
— Ну, сафьян так сафьян. Не вижу повода не доверять тебе, пан Радовит.
— Спасибо. — Волшебник зарделся, как отрок, поощренный первой в жизни дамой сердца. — О чародействе и чародейских книгах, равно как и о формах и методах волшебствования, ходят разные, очень противоречивые и, зачастую, уродливо трансформированные слухи и сплетни...
Судя по запалу, Радовит начал речь не меньше, чем до вечера, но Либоруша спасла открывшаяся дверь. В кабинет, щурясь после полутемной лестницы вошел Войцек. Бывший богорадовский сотник был в мягких сапогах с высокими голенищами, свободных шароварах и льняной рубахе, вышитой у ворота красными и черными загогулинами, на манер волн на поверхности моря.
— Доброго здоровья, пан Войцек. — Либоруш поднялся с кресла, поклонился.
— И тебе поздорову, пан, — сдержанно ответил Шпара.
На усах и чубе Войцека блестели капли воды — видно, умылся после упражнений. Почему-то Пячкур не сомневался, что Меченый махал на заднем дворе саблей. А то и двумя сразу. О воинском искусстве бывшего сотника он вдосталь наслушался от порубежников за истекший месяц.
— Вот, — Либоруш развел руками, ощущая легкую неловкость, словно он был виновен в смещении Войцека с должности, — решил навестить.
— П-правильно, — кивнул Меченый. — А то без трех дней месяц гарнизоном командуешь, а чародея реестрового проведать времени не нашел.
— Да чего уж там, — смущенно улыбнулся Радовит, — мы и в казарме через день встречаемся...
— Т-ты еще добавь, что сам я тебя попервам хотел и в-вовсе под зад коленом обратно в Выгов спровадить.
Радовит добродушно расхохотался. Видно, среди них эта шутка имела такое же устойчивое хождение, как прилужанский сребреник в Заречье.
Пан Либоруш сдержанно кашлянул.
Войцек повернул лицо к нему. В смоляно-черных волосах его серебряным мазком вспыхнула седая прядь.
— Довольно веселиться, Радовит, п-пан сотник наверняка по делу пришел. Угадал ведь, п-по делу?
— Точно, по делу, — кивнул Либоруш.
— Ну, коли по делу, — вздохнул чародей, — тогда шутки в сторону. Слушаю внимательно пана сотника.
— Одного не пойму, зачем я тебе понадобился, а, пан Либоруш, — устало проговорил Войцек, — ежели по делу? Я ведь с коронной службы списанный. Вольный шляхтич, сам себе хозяин.
Пячкур потянулся пальцами к усу, да раздумал, не зная — подкрутить или дернуть посильнее.
— Может, сядем, панове? — вмешался Радовит, потирая бородку.
— Да можно и сесть. — Меченый одним движением подтянул к себе стул с высокой спинкой и уселся, как на коня, облокотившись о резную планку. — А будет ли разговор долгим?
— То не мне решать. — Пан Либоруш вернулся в кресло. — Как правильно ты заметил, пан Войцек, ты мне не подчиняешься, шляхтич свободный и волен делать что захочешь...
Шпара улыбнулся одними уголками губ, будто хотел сказать: «Ну, и чего ж ты тогда приперся?»
— ...только сегодня утром, — продолжал Пячкур, — ко мне гонец прискакал от пана Симона Вочапа, полковника берестянского. Сильно коня гнал посланец, едва насмерть не загнал. Да и сам, как прискакал, упал и спит — умаялся вусмерть. Одно из тех писем мне предназначено. Я его уже прочитал. Теперь принес пану Радовиту показать — его оно тоже касается. А второе письмо — для тебя, пан Войцек Шпара. Так и написано.
Он протянул Меченому сложенный вчетверо и запечатанный каплей сургуча с оттиском печати полковника Симона — колодезный журавель в зубчатом кружке — лист пергамента.
— Прочтешь?
— Об-бижаешь, пан Либоруш! — сверкнул глазами Войцек. — Пишу я не очень хорошо, но читать, хвала Господу, меня успели научить.
Быстрым движением пальцев он сломал печать и развернул лист, поворачиваясь вместе со стулом так, чтоб свет падал сзади.
— А это тебе, пан Радовит... — Второй листок, уже распечатанный, появился из-за пазухи жупана Либоруша. Читай. Думай, что скажешь мне.
Две головы — чернявая и рыжеволосая — склонились над исписанными разборчивым писарским почерком листами. Пан Либоруш терпеливо ждал, легонько барабаня ногтями по подлокотнику.
Чародей справился первым — сказалась многолетняя привычка к чтению. Войцек еще разбирал письмена, беззвучно шевеля губами, а волшебник уже поднял глаза на богорадовского сотника.
— Ну? Что скажешь? — Теперь пан Пячкур не казался расслабленным и спокойным — звенящая на морозе сталь, натянутый диким конем аркан.
Радовит пожал плечами:
— Трудно мне что-то сказать. Из Выгова я уж три года как уехал. Одно понимаю — заботу панов Чеслава и Януша о нравах столичных. Среди выговчан и в мою бытность студиозусом вольнодумцев хватало. Король Витенеж в молодости правил сурово — всякий пикнуть боялся, а к преклонным годам попустил и знать, и горожан. Кто-то по-за углами шептаться начал, что, дескать, слишком долго малолужичанский князь на королевском престоле сидит, а кто и в открытую возмущение выказывал. Нынче в столицах как бывает? Сам понимаешь, пан Либоруш... Цена на хлеб поднялась — недовольство, на соль — едва ли не бунт открытый. И плевать, что в том же Заливанщине мерка пшеницы или овса вдвое от выговской цены продается.
— Это верно, — мрачно кивнул Пячкур. — Сам много раз замечал — в Хорове стена крепостная обветшала, а камень везут улицы по Выгову мостить. Кому жалование в первую очередь? Гвардейцам, кто при короле да при сенате пристроились. Где храмы самые красивые, чистым золотом крыты, белым мрамором заморским обложены?
— В Выгове, — вскинул голову и Войцек. — Угадал я? П-правильно, пан Либоруш?
— А тут и угадывать нечего! — Чародей с хлопком закрыл толстый фолиант. — Все королевство на Выгов работает да на десяток магнатов. Да на тех шляхтичей-прихлебателей, что к ним на службу устроились.
— Крамолу говоришь, Радовит, — усмехнулся Войцек. — Так и до речей, порочащих трон, недалече. Получается, король Витенеж, покойный, для себя и своей свиты все соки из королевства тянул?
— Как ты точно подметил, пан Войцек, — подал голос Либоруш. — У нас под Хоровым тоже один такие речи вел. Мол, все беды королевства нашего...
— Это, позвольте, какие беды? — удивленно переспросил Радовит.
— Да я откуда знаю? Видно, те, что гвардеец хотел бы каждый месяц за казенный кошт кунтуш менять, а выходит не больше раза в полгода. Так вот, он говорил, что беда наша в малолужичанском короле. На юге многие начали верить, что вся казна из Выгова в Уховецк переправляется и там оседает, как песчинки золотые на лотке у старателя. На том золоте князья уховецкие едят, с него пьют...
— Эге, п-пан Либоруш, а нам то же про Хоровских поют. Только до недавнего времени с такими трепачами у нас в порубежных землях разговор короткий был. Никто д-даже саблю не обнажал бы — за шкирку и мордой в грязь.
— Так у нас тоже перед моим отъездом одного фазана расфуфыренного, что в харчевне серебром пол посыпал и орал спьяну, как в Выгове шляхте тяжко живется, утром в Стрыпе выловили. Синего, скользкого и холодного, как жаба.
Радовит передернулся. Он до сих пор никак не мог привыкнуть к виду мертвецов, крови и даже к разговорам о трупах и убийствах.
— Прошу прощение, панове... — Он откашлялся, вопросительно глянул на сотника. — Письмо не секретное, пан Либоруш?
— Да нет, не думаю, — пожал плечами Пячкур.
— Да? Хорошо. Значит...
— Можно, можно при пане Войцеке, — милостиво кивнул сотник.
— Значит, к чему нас пан Симон призывает? К началу элекции в Сейме быть наготове и во всеоружии? Он думает, враг через реку полезет?
— Он думает, враг оттуда давно уже прилез, — зло бросил пан Пячкур. — Змеюкой ядовитой приполз и искушает князя Жигомонта, как некогда змий искушал Господа нашего. А в Жигомонте, насколько мне ведомо, той силы духа нет. Он с радостью поддастся, лишь бы уховецким насолить. Говорят, он обиду таит, что деда его Витенеж при прошлой элекции обошел.
— Особо указывает пан полковник, — добавил чародей, — что готовятся злоумышления против Контрамации. В Выгове многие охотно слушают грозинецкие наущения. Дескать, Контрамация — удар по свободе. Кто в студиозусы идет волшебству обучаться? Дети шляхтичей, черни я в Институциуме нашем не видал, восемь лет от звонка до звонка отучился. А по выходу у тебя есть всего два пути: на коронную службу или за кордон, от греха подальше. Это ли не удар по вольностям шляхетским? За что боролись, спрашивается? За что кровь проливали?
— Они тебе прольют... — нахмурился Войцек, оглаживая вертикальную стойку спинки стула, словно рукоять кончара.
— А потому, — закончил за Радовита сотник, — следует ожидать чародейских бунтов, равно как и попыток открыто вмешаться в элекцию.
Меченый скрипнул зубами. Шрам на его щеке побелел.
— А п-п-потом всякие мржеки хлынут че-че-через границу...
Волшебник потянулся к нему, чтобы ободряюще потрепать по руке, но постеснялся присутствия командира богорадовского гарнизона.
— Не допустим, пан Войцек. Не допустим, — твердо выговорил Либоруш, и было в его голосе что-то такое, что заставляло поверить сразу и безоговорочно — костьми ляжет, а не допустит. — Пока есть честные чародеи, пока есть воины, небезразличные к судьбе отечества, не пройдут враги через нашу границу.
— Я понял, пан Либоруш, зачем ты мне дал это письмецо прочитать. Ведь мог распоряжения полковника и на словах пересказать... — задумчиво проговорил чародей.
— Правильно понял. Да, для того, чтоб ты знал — я тебе доверяю. И недомолвок между нами не будет. Я так десяток водил по-над Стрыпою, так и сотней буду командовать. Я, если бы в тебе сомнение имел, еще месяц назад попросил бы полковника Симона другого реестрового прислать. И пану Войцеку доверяю. На помощь его очень рассчитываю.
— Какую такую п-помощь? — удивился Шпара. Его гнев уже прошел.
— А такую... Тебя здешняя шляхта очень даже уважает. А также по окрестным застянкам. Я умею слушать и замечать. Если уж нас беспорядки ждут и смута, кто лучше тебя, пан Войцек, ополчение возглавит? За кем пойдут? Кому поверят?
Меченый тряхнул чубом:
— Захвалил ты меня, пан Либоруш, засмущал. Ровно жениха на сговоре. Может, ты и прав, только...
— Что — «только»? — По лицу сотника промелькнула тревога и озабоченность. Неужели откажется пан Шпара от его предложения? Это означало бы и отказ от дружбы, которая вот-вот начнет складываться.
— Да вот, понимаешь... Эх, пан Либоруш, ты от меня своих писем не скрываешь, и я не буду. Хочешь прочитать?
— Да ладно, не надо. Ты на словах обскажи, если можно, раз секрета нет.
— Секрет есть, но не от тебя. И не от Радовита. — Войцек разгладил пергамент в ладонях, потом сложил, после снова развернул и разровнял. — Пан Симон и мне о том же пишет. О бунте, зреющем в Выгове. Хотя нет, бунт — неправильное слово. Просто великолужичане наверняка хотят власть, со смертью Витенежа из наших рук упущенную, поднять и удержать навсегда. И для этого пойдут на многое, если не на все.
— Будет обман или деяния неправомочные во время элекции, — веско произнес Либоруш. — Хоровское порубежье поднимется. Наш князь Богорад не потерпит. И воевода — Адась Дэибок — с ним.
— Малые Прилужаны тоже за сабли возьмутся, если что, — покачал головой Войцек, — да только королевство это не спасет. Я думаю, наоборот совсем... Как начнем друг дружку резать, все, конец нашему королевству. Разлетится в клочья. А еще соседи завсегда рады упавшего пнуть сапогом. Они у нас хорошие, добрые — Грозин с Мезином, Зейцльберг с Руттердахом. А как дойдет дело до дележки каравая, и Заречье с Угорьем не утерпят, даром, что в дружбе клянутся их государи и братьями нашему королю себя называют.
— А как же быть? Как отечество спасти?
— Эх, если бы я знал... — горестно протянул пан Войцек, дернул себя за ус. — Если б я такой умный был, уже бы в Выгове по правую руку от трона сидел бы. Пан Симон предлагает не после элекции кулаками махать, а до...
— Это как? — в один голос удивленно воскликнули Либоруш и Радовит.
— Как-как... Чтоб не допустить бунта великолужичанской шляхты и прямого давления на Посольскую избу, задумано отряды набирать по всем Малым Прилужанам и прямиком в Выгов.
— Отряды? Из реестровых?
— То-то и дело, что нет. Пан Чеслав и пан Автух, гетманы наши, должны быть вне подозрений. Этого полковник не писал, это я сам догадался. Как же иначе?
— Верно. Так должно быть.
— Вот потому пан Симон и предписывает мне прибыть к нему в Берестянку. Там набрать отряд из вольницы. А после прямым маршем — на Выгов.
— Решение спорное, — покачал головой Радовит. — Как еще вас выговчане встретят-приветят?
— Не было бы большего скандалу, — добавил Либоруш.
— Все может быть, — отвечал Войцек. — Но мне приказ пана полковника по душе. Да, пан сотник, полковник разрешил мне взять двоих из твоей сотни. На выбор. Кого я захочу или кто охотником вызовется. Сам.
— Что ж, — Пячкур пожал плечами, — это сотня все еще больше твоя, чем моя. Когда она еще моей станет? Или я не понимаю, что пару кружек крови сперва пролить надо, чтоб за своего порубежники приняли? Или сам таким не был? Выбирай, с моей стороны препятствий не будет.
— Добро. Возьму Хватана...
— Выбор хороший. Воин хоть куда, разве что горяч излишне, — одобрил пан Либоруш.
— Это не беда... И, пожалуй, Грая.
— И этого не могу не одобрить. Парень на саблях драться зол, как бес. Давеча шутя попробовали. Он у меня пять из десятка побед взял. И следопыт толковый. Очень одобряю. Опорой будет и спину прикроет, когда нужда придет. Признаться, я его в урядники хотел — у Закоры что-то с середки пашня поясницу крутит. Боюсь, в отставку запросится. А Грай в самый раз.
— Если он тебе нужнее, могу и другого подобрать, — легко согласился Меченый.
— Ну уж нет, пан Войцек. У меня без двоих десять десятков останется. А ты всего пару берешь. Грай и Хватан. На том и порешим. Возврата к этому вопросу больше не будет.
Войцек улыбнулся:
— Знаешь, пан Либоруш, а ведь спервоначала ты мне не понравился. Ой, как не понравился. Думал, хлыща столичного прислали взамен меня, угробит сотню.
— А теперь?
— А теперь вижу, одной мы с тобой закваски. Жив останусь во всей заварухе этой, приеду отблагодарить. Горелки выпьем, а то и вина угорского, если коштов хватит.
— Ты и думать не смей, пан Войцек, — нахмурился Либоруш, — что можешь не вернуться. Вернешься. Тебя дочка ждать будет. Ведь оставишь тут?
— За Граджиной она как за стеной белокаменной, — усмехнулся Меченый. — Да и Радовит присмотрит, в обиду не даст, ежели чего.
— Конечно, — напористо закивал чародей. — Она мне как родная. Жизни лишусь, а Боженку в обиду не дам.
— И я тебе обещаю, пан Войцек, приглядывать, — добавил Пячкур. — Одна пара глаз — хорошо, а две все-таки получше будут.
— Спа-спа-спасибо, друзья, — голос Войцека предательски дрогнул, горло сжалось в спазме.
Он встал и протянул вперед руку ладонью вверх.
Радовит накрыл узкую сильную ладонь фехтовальщика своей, широкой, мягкой, рукой человека, привычного к чтению и письму больше, чем к седлу и мечу. А сверху его пан Либоруш опустил свою ладонь, маленькую, жилистую и горячую.
Мгновение они простояли в тройном рукопожатии.
— Ну, пойду я, панове. — Пан Пячкур первым отнял руку. — Пора.
— Э, нет, — усмехнулся Радовит. — Кто тебя теперь отпустит? Пока мы тут над бедами королевства головы ломали, хозяюшки наши пирогов напекли. Слышишь, дух-то какой?
И правда, из кухни, постепенно наполняя кабинет, плыл сладкий аромат свежевыпеченных пирогов.
— С рыбой? — повел носом Либоруш.
— А то? — подтвердил догадку Меченый. — Со стерлядкой. М-мы ж в Господа веруем. До Великодня еще восемь дней, а поста никто не отменял. Но стерлядь! Утром еще в Луге плавала. П-попробуешь и мяса не захочешь!
Долго уговаривать пана сотника не пришлось. Да и кто бы на его месте устоял?

* * *

Деревянная, почерневшая от времени бочка немилосердно воняла.
Ендрек поежился и попытался поудобнее устроиться на жидкой охапке соломы. В нос ударил тяжкий дух прели. И кто его знает, какая вонь была омерзительнее?
За десять дней пребывания в городской тюрьме Берестянки Ендрек успел обрасти светлой, кустистой бороденкой, провоняться едва ли не до самых потрохов и основательно завшиветь. Многочисленные синяки и шишки — не в счет.
Парень перевернулся на другой бок и приоткрыл левый глаз. Не то что вставать, поднимать голову не хотелось.
Темница жила обычной, размеренной жизнью.
В дальнем углу три мародера играли в «чет-нечет» под щелбаны. Выбрасывали пальцы, считали их, спорили, ругались громко, но беззлобно. Если светит виселица, зачем срывать злобу на таком же, как ты, бедолаге?
В двух шагах от Ендрека мычал и пускал слюни юродивый. Безобидный в общем-то малый, попавший в кутузку случайно, после облавы в трущобах. Охранники уже несколько раз порывались отпустить его на свой страх и риск, вот только не могли решить, чьей же смене выпадает рисковать и бояться. За спиной юродивого возвышался калека по кличке Губошлеп в обрезанных по колено штанах. На зеленовато-желтой, как у сдохшей своей смертью полмесяца назад курицы, коже выделялись синюшные и багровые язвы — предмет немалой гордости попрошайки. Вряд ли кто-либо из его сотоварищей с паперти храма Крови Господней мог похвастаться подобным сокровищем. Деликатные панночки падали в обморок от одного лишь взгляда на мерзкие, пятнистые голени, а сердобольные пани кидали монетки. Когда из жалости, а когда и для того, чтобы просто отошел, не паскудил своим видом благодать, снизошедшую после заутренней. Поэтому калека в средствах не нуждался, возможно, уже отложил на черный день, но язвы продолжал холить и лелеять — расковыривал черными заскорузлыми пальцами, не давая схватиться корочке, смачивал слюной, надавливал края, чтоб постоянно выступала сукровица. И продолжал свои занятия даже в тюрьме. Ведь нельзя же допустить потери товарного вида. Мнимый слепец, мающийся тут же, рассказывал как-то под большим секретом, что Губошлепа не раз и не два пытались вылечить монахи. Забирали к себе в обитель, кормили от пуза, смазывали болячки отваром чистотела, промывали самой доброй горелкой. От еды он не отказывался, но раны теребить продолжал (по ночам, когда лекари не видели) и все лечение пускал насмарку.
Остальные нищие и побирушки, делящие с Ендреком тот угол загородки, где стояла бадья с нечистотами, предпочитали целыми сутками дрыхнуть без задних ног. Просыпались лишь заслышав шаги сторожа, приносившего котелок с жидкой кашей.
На «чистой» половине тоже пока особого шевеления не наблюдалось. За исключением упомянутых мародеров, державшихся дружно и независимо, бодрствовал заросший бородой по самые глаза лесник, здоровенный детина, и гусарский урядник Хмыз — пожилой, но крепкий, как гриб-боровик, мужичок. Гусар каждое утро упражнялся с воображаемой саблей, приседал, подпрыгивал, махал руками. Будто и не был смертником. Лесник с ленивым интересом наблюдал за ним, меряя пальцами трамбованный земляной пол вокруг себя. Солома под ним была не в пример лучше, чем под Ендреком. Да и понятно, охранники как раз и не жадничали — приносили часто свежие охапки, да вот тюремный закон — кто сильнее, тот и прав — пока еще никто не отменял.
За решетку молодой человек угодил впервые в жизни. Даже будучи студиозусом медицинского факультета в Руттердахе, он отличался спокойным нравом, в пивных не слишком налегал на горячительные напитки, а больше на жареные колбаски, на улицах не хулиганил, как частенько поступали его сотоварищи по студенческой скамье. И надо же было по пути в родной Выгов пропеть на площади дрянного, затрапезного малолужичанского городка... Тьфу ты, Господи, городом-то называть стыдно — деревня-переросток. Так вот, пропел он при скоплении народа, довольно большом скоплении, надо заметить, лимерик собственного сочинения с, мягко говоря, сатирическим содержанием. И в просвещенном Руттердахе, и в чопорном Зейцльберге, и уж тем более в славном Выгове ему бы подпели, а потом еще и пивом бы угостил какой-нибудь лавочник или мелкопоместный шляхтич. В Берестянке же ему заломили руки за спину и кликнули стражников. А пока извечно никуда не спешащие блюстители порядка проталкивались сквозь толпу, наподдали пару раз по ребрам. И по шее тоже накостыляли. Без особого азарта, но чувствительно. К примеру, бок болел до сих пор. Уж не сломано ли ребро?
Сегодня ровно десять дней, как упекли за решетку. И до сих пор никто не соизволил хотя бы допросить студиозуса. Хорошего в допросах, конечно, мало, но все ж таки хоть какое-то разнообразие. Правда, Ендрек мог с уверенностью предсказать ожидающий его приговор. Десять плетей — самое малое. Так из-за длинного языка и глупой головы страдает ни в чем не повинная спина...
Скрипнула дверь, ведущая из караульного помещения в проход между решетками. Берестянскую тюрьму строили весьма традиционно. Коридор шириной в полторы сажени и две продолговатые комнаты без окон. Стена, выходящая в коридор, — частая железная решетка. Остальные стены — плотно пригнанный камень. По старой привычке комнаты делились на мужскую и женскую, но последняя, как правило, пустовала. Охранники использовали ее как склад соломы, каких-то тряпок, тюков, прочего барахла, о назначении которого Ендрек не догадывался. А мужская половина с недавнего времени была переполнена. То ли увеличилось число уголовных преступников и всяких там вольнодумцев, то ли стража целенаправленно отлавливала в городе и окрестностях подозрительных личностей.
Ендрек поднял голову. Природное любопытство взяло-таки верх над осторожностью. Появление надзирателя с факелом в руке сразу оживило скучающие ряды узников. Света стало больше — много ли его проникнет через зарешеченное окошко в тупиковом конце коридора? Оно ведь даже на окошко не похоже. Скорее, бойница.
Следом за охранником вошел высокий широкоплечий мужчина, с виду военный. Об этом неоспоримо свидетельствовали не только сабля на боку, волчья шапка с малиновым верхом и тремя петушиными перьями, добротный жупан темно-синего цвета с барашковой оторочкой, но и манера двигаться, держать голову, расправлять плечи. На ходу незнакомец теребил длинный, ниже подбородка, черный ус. Его щеку уродовал неровно заживший шрам — до самого левого виска. За ним шли еще двое военных. Скорее всего, порубежники. От городской стражи и тюремных надзирателей они отличались как кречеты от гусей. Один — помоложе. Невысокий, светлоусый, кривоногий. Про таких говорят — бочку оседлал. Ну, насчет бочки вилами по воде писано, а на коне, должно быть, действительно сподручнее. Второй — повыше ростом, немного сутулый, густобровый и скуластый.
И чего это порубежникам в тюрьме могло бы понадобиться?
Вояки остановились у двери. Так себе дверь. Калитка в заборе, если бы не тяжелый замок, ключом которому служил особым образом заточенный граненый стальной штырь в большой палец толщиной. Пружину замка нарочно сделали такой, чтобы усилие прикладывать на пределе возможного. Иначе умельцы среди заключенных живо подберут отмычку. А так — любая отмычка погнется или сломается.
Замыкавший процессию надзиратель, кряхтя, засунул ключ в замочную скважину, поднатужился так, что вздулись жилы на висках и отворил дверь. Нырнул внутрь.
— Живо! Вставайте, лежебоки! Подъем! Живо!
Криком и пинками ему удалось поднять всех узников и выстроить их в какое-то подобие ровной линии у стены. Мародеры, которым довелось стоять рядом с Губошлепом, брезгливо на него косились и норовили отодвинуться.
Старший из порубежников кивнул и тоже вошел. Откашлялся.
— Н-н-ну что, разбойники, мародеры и дезертиры, за виселицей скучаем?
«Заика, что ли? — подумал Ендрек. — А как же он с командами управляется?»
— Мо-мо-молчите? Правильно...
Он засунул большие пальцы за вышитый кушак и, склонив голову, оценивающе окинул взглядом разномастную толпу узников. Коротко бросил в лицо надзирателю:
— Сброд!
Тот пожал плечами:
— Что есть. Чай, не рекруты, а преступники.
— Добро, — кивнул порубежник. — Ра-азберемся.
Он пошел вдоль строя, рассматривая каждого, словно заморские диковины. На ходу он говорил и даже заикаться стал гораздо меньше.
— Добро, уголовнички. Я — Войцек Шпара, сотник п-порубежного реестрового войска Малых Прилужан. Мне нужны люди, готовые на все. Те, кто не страшится рук замарать...
— Меченый, — шепнул соседу урядник Хмыз.
— Да, я — Меченый. — Войцек Шпара дошел до конца строя, развернулся, двинулся обратно. — Мне понадобится беспрекословное послушание и беззаветная преданность великому гетману Малых Прилужан. Взамен каждый, вступивший в мой отряд, получит полное помилование, а после и щедрую награду. Что скажете?
— А делать-то чего? — с недоверием произнес один из мародеров.
— Не бойся. Более беззаконного, чем вы уже натворили, делать не заставлю.
— А все-таки?
Шпара сделал два быстрых шага и замер напротив говорившего:
— На первый раз прощаю. Я смелых люблю, но наглых наказываю. Понял? — Ярко-синие глаза сотника хлестнули мародера, словно плетью, поперек лица.
— Так точно! — вытянулся он в струнку, словно на плацу стоял.



Страницы: 1 2 3 4 [ 5 ] 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.