Чтение 5–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

Самому Барбароссе, как мы оба понимаем, гордость не позволяет идти на поклон к тем, кого обидел, а вот я, к которому архиепископ Кентерберийский отнесся некогда с такой симпатией и кого ставил в пример, могу восстановить прерванные взаимоотношения. А потом сам король проводит меня до ворот города, если уж сэр Ричард решился ехать на неведомый Юг.

Я посмотрел в упор:

— А то вы не знаете, что архиепископ лишил меня паладинства?

Маршалл помялся, проговорил с неловкостью:

— Его Величество... справедливый король. Но крут и вспыльчив, увы. Поссорившись с церковью, он потерял могущественного союзника. Более того, поставил под удар церкви своих сторонников. Однако он лучший из окрестных королей... И даже лучше тех, кто мог бы претендовать на трон.

Я скривился.

— Знаю. Видел их. Вообще говно.

Он криво улыбнулся.

— Вы тоже чересчур категоричны.

— Я имею в виду, — пояснил я, — в королевском кресле. А так достойные люди, каждый на своем месте. Но королем из них никто быть не может... а если станет, Господи, спаси эту страну! Чтобы стать королем, нужно быть одним человеком, чтобы быть им — другим. Барбароссе это как-то удается, хоть стать удалось ему легче, чем быть.

— Так вы можете отправиться послом к архиепископу?

Я покачал головой.

— Увы, нет. Он успел ударить, теперь я не паладин, а простой рыцарь, как и тысячи других. А если так, то оскорбительно будет посылать не самого знатного к такому лицу.

Он помрачнел.

— Да, вы правы. Пойду доложу Его Величеству. Надо искать другой вариант.

Я объяснил Стефану, что знатность знатностью, но доступ в королевский замок должен быть резко ограничен. А те, кому оказана такая милость, должны быть под наблюдением. Мол, не у себя дома, здесь такие порядки. По всем комнатам скитаться нельзя, есть приемный зал, а также есть малый приемный. Для особо секретных переговоров Его Величество может пригласить кого-то в свой кабинет, но за дверью в это время должны бдить стражи с мечами наголо.

Рыцарь бледнел и краснел, с ужасом представляя себе, что на нем теперь и такая неприличная функция.

Я сказал непреклонно:

— Сэр Стефан, такова дворцовая служба. Королей везде стараются либо мечом по голове, либо кинжалом в спину или под ребро. Их травят, душат... да что с ними только не делают! Потому для сохранения их жизни никакие меры не чересчур.

— Ох, сэр Ричард...

— Что?

— Сделаю, хоть и противно.

— Надо, Стефан, надо.

— Это работа не для рыцаря!

— Политика чистой не бывает, — сказал я нравоучительно. — Не знаю почему, но так говорят. Наверное, уже пачкались. И еще... расскажите мне о всех, у кого есть допуск. В смысле, кто имеет честь находиться при дворе.

Он послушно рассказывал, я направлял его наводящими вопросами, в конце концов картина получилась удручающая. По крайней мере трое могут претендовать на трон, а значит — претендуют, с ними всегда их свита, эти постоянно ведут работу, склоняя на свою сторону близких к королю людей. Даже Стефану, несмотря на его явную личную преданность Барбароссе, намекали, что при новом короле он получил бы гораздо больше.

— А вот здесь поподробнее, — попросил я. — Кто, как, когда? Возможно, это и есть нынешние заговорщики. Возможно, завтрашние. Но что заговорщики — сомнений нет.

К полудню я собрал верных королю людей и начал своеобразную зачистку дворца. Присвоив себе чрезвычайные полномочия, попросил немедленно удалиться всех, кроме охраны, туманно намекнув, что некое заклятие прокатится по всем этажам и даже подвалам, может убить и покалечить и тех, кто ни в чем не замешан. А потом, дескать, Его Величество снова откроет ворота дворца для верных ему людей.

Народ, то ли храбрый до дурости, то ли дурной до храбрости, противился, заявлял, что ничего не страшится, у нас-де амулеты и даже талисманы, защищающие от всего на свете, но я взял с собой пятерых самых рослых стражей и поторапливал, угрожая остриями копий и обнаженными мечами. Мол, кто противится указу короля, тот враг, а с врагом церемониться нечего.

К счастью, операцию провели быстро, застигнув всех врасплох, не дав опомниться. Точно так, как проделал со мной архиепископ. Уже потом, на площади, собралась галдящая толпа вельмож и придворных, обсуждали, что же произошло на самом деле. Надо отдать должное, догадки в большинстве случаев оказывались верными.

К вечеру в столицу прибыли еще конные рыцари. Перед дворцом образовалась уже не просто галдящая толпа, а вельможи начали формулировать требования к королю.

Я быстро сказал Стефану:

— Собери всех верных людей. Расставь арбалетчиков. Командование принимаю я, а то ты слишком мягкий.

— Я мягкий?

— Ты, — сказал я. — Знаешь ли, этих декабристов нужно сразу... Потом крови прольется намного больше.

— Сэр Ричард, — вскрикнул он шокированно. — Как можно?

— Можно, можно, — уверил я. — Человек — такая скотина, что может все.

В дворцовой страже, как я настоял еще сразу после Каталаунского турнира, только простолюдины, ими управлять легче, меньше гонора и рассказов о своих привилегиях, потому я собрал их и сказал без обиняков:

— Противники короля вывели народ на площадь. Нужно ударить со всей жестокостью. Не щадить, в плен не брать. Ясно?

— Ясно... — прогудели в ответ нерешительные голоса.

Я пояснил:

— Потом с этими пленными нахлебаемся. Это поняли?

Наконец у всех заблестели глаза, все взыграли, а я видел, что обращаюсь по адресу. Это рыцари стараются щадить друг друга даже в кровопролитных вроде бы войнах, они члены одного рыцарского клуба: сегодня служат одному королю, завтра — другому, так прилично ли убивать друг друга? А вот брать в плен, чтобы затем получить выкуп, — другое дело.

А вот простолюдинам брать в плен рыцарей смысла нет, все равно выкупа не получат. А как приятно сбить с коня надменного вельможу, втоптать в грязь, а потом перерезать глотку! И вообще эти сволочи, что смотрят свысока, должны получить по заслугам.

— Они должны получить по заслугам, — повторил я их мысли вслух. — Всю ответственность беру на себя я, граф Ричард Длинные Руки. Вы только выполняете мои команды. Как хорошо быть ни в чем не виноватым, совсем простым, совсем простым солдатом!

Они вышли через боковые входы, арбалетчики скрыто заняли позиции на крышах и стенах, а я вывел небольшой отряд прямо из центрального входа.

— Господа, — сказал я громко еще со ступеней. — Прошу вас разойтись и приступить к своим обязанностям. Вы мешаете королю мыслить над картой о судьбах цивилизации и всеобщей победе барбароссизма во всем мире.

На меня смотрели с изумлением и гневом, наконец один из вельмож выступил вперед, лицо багровое, отдувается, ответил еще громче:

— Мы не знаем, что творится в этом королевстве!.. Король должен выслушать наши требования и принять их немедленно...

— Король выслушивает просьбы, — отпарировал я. — А если требования, это уже бунт, мятеж, фронда, оранжизм или даже оранжевизм...

За спиной вельможи закричали, заблистало обнаженное оружие. Вельможа еще больше возвысил голос:

— Требуют самые знатные люди!

— Перед Богом нет ни знати, ни черного люда, — ответил я громко, Чтобы хорошо расслышали арбалетчики и дворцовая стража. — Мы все просто люди. Но люди есть хорошие и есть плохие... Залп!

На площади все еще оторопело смотрели на меня, а воздух наполнился злым вжиканьем. Короткие стальные болты пробивали доспехи, как бумагу. Толпа заволновалась, я вскинул меч и крикнул снова:

— Очистить площадь!.. Кто не подчиняется королевскому приказу, да будет убит!

Сэр Стефэн, увидев взмах моего меча, повел своих в атаку. Второй отряд ударил с другой стороны, а я повел десяток воинов, что со мной, прямо в центр.

Арбалетные стрелы прекратили зловещий свист, но дворцовые ребята ударили с таким пылом и яростью, что мятежники и просто фрондирующие качнулись и начали в беспорядке отступать.

Их били и гнали, пока не очистили площадь, а потом преследовали в переулках и улицах. Я остался, оглядывая площадь. Ее очистили от живых, но трупов немерянно, я подозвал своих людей и велел жестко:

— Если эти выживут, королю придется долго оправдываться. Вы поняли?

Они все поняли, быстро рассыпались по площади, осматривая раненых. В руках блистали короткие ножи, и, когда сэр Стефэн вернулся, на площади в тишине солдаты с моего разрешения стаскивали дорогие доспехи, забирали оружие, торопливо срывали с пальцев перстни и кольца.

.Из моих людей никто не погиб, хотя трое ранены достаточно серьезно, и пятеро отделались разбитыми латами и царапинами. Я привычно опустил на одного ладони, сосредоточился, чтобы перелить своей жизни, такова жертвенная особенность паладинов... и, не успел вспомнить, что я уже не паладин, как глубокая рана закрылась, вытекающая кровь засохла и начала осыпаться коричневыми струпьями.

Раненый воспрянул, но глаза дикие, прошептал в восторге:

— Это что же... вы паладин?

— Похоже, — ответил я и перешел к другому.

Бывший раненый пошел следом, сказал уже громко:

— Дык в задницу такого архиепископа, который пытался вас лишить паладинства! Вы жизнь отдаете, чтобы простых солдат лечить!..

— Не всю, не всю, — сказал я и перелил жизни второму, третьему. Легко раненным я жестом напомнил, что можно лечиться вином, пивом и бабами. — Просто у архиепископа что-то не получилось...

Вдруг солдаты притихли, на площадь, звонко высекая искры по булыжной мостовой, вкатила повозка, обитая красным шелком, в такой ездит архиепископ.

Повозка остановилась, выскочили двое, поставили скамеечку. Архиепископ вышел, лицо гневное, с ужасом посмотрел на усеянную трупами площадь.

— Это что... это недопустимо!.. Такой король не может быть королем! Так поступать со своими подданными...

Солдаты поспешно обнажили головы, но архиепископ и не смотрел на них, грозный и низвергающий молнии. Солдаты начали опускаться на колени, власть и авторитет церкви велик, особенно среди простого люда, я ощутил огромную опасность, если сейчас промедлю...

— А, — сказал я громко, — прибыл еще один жулик!.. Но опоздал, опоздал... Признавайся, мужик, за сколько рясу купил?

Архиепископ посмотрел на меня остановившимися глазами.

— Что-о-о?

— Не купил, а украл? — поинтересовался я. — А крест тоже краденый?

Архиепископ побледнел, глаза полезли на лоб:

— Что?.. Этот человек сумасшедший!

Один из солдат поблизости пробормотал:

— Ваше Преосвященство... он излечил мои раны.

Второй израненный сказал, приободрившись:

— И мне излечил. А так бы я к вечеру помер.

— И мне, — сказал третий. — Он паладин, Ваше Преосвященство. Он все-таки паладин!

Архиепископ задохнулся, словно от удара под дых, а я сказал громко:

— Вот думаю, не арестовать ли тебя, мужик, за кражу такой красивой рясы, за ворованный крест. И воровал бы потихоньку, никто бы и не раскусил, а тебе понадобилось зачем-то лишать меня паладинства... Вот и попался.

Народ оживал, смелел, уже все на ногах, начали раздаваться крики, что я паладин, даже великий паладин, раз излечил сразу троих, да так излечил, что совсем здоровые.

Архиепископ побледнел, схватился за крест. В народе заговорили все громче и громче, голоса стали рассерженными. На архиепископа бросали злые взгляды, кое-кто снова взял в руки топор, меч, копье. Архиепископ побледнел, начал оглядываться затравленно.

— Прокол, — сказал я злорадно, — какой прокол!.. Вы думали, Ваше Преосвященство, что это только звание?..

Из дворца вышел в сопровождении двух рыцарей сэр Уильям Маршалл, великий знаток рыцарских законов, прислушался к гулу голосов и произнес гулким голосом, ни к кому не обращаясь:

— Насколько я помню этот свод, конклав не лишает паладинства. Конклав только утверждает в паладинстве... Паладином же рыцарь становится сам, своим благородством, своими поступками.

— Как это не лишает? — взвизгнул архиепископ. — Как возводит в паладины, так и низводит!

Сэр Маршалл покачал головой, старый мудрый лев, все еще величественный, могучий, которого слушают с великим почтением.

— Даже не возводит, — поправил он. — Утверждает! Паладином рыцарь становится сам. Только магистр рыцарского ордена может определить, кто из его лучших рыцарей может носить этот титул, потому что это не только титул... А конклав утверждает решение Великого магистра.

Архиепископ возразил быстро:

— Конклав не утверждал сэра Ричарда паладином!

Солдаты, которых я так возвысил, дал расправиться с заносчивыми рыцарями и даже позволил ограбить их трупы, грозно зашумели, готовые сражаться за меня с самим чертом. Маршалл вскинул руки, утихомиривая, сказал примирительно:

— Считаете, это важно? Или что-то в паладинстве сэра Ричарда изменится?

Архиепископ стиснул челюсти, молчал, но по его виду я понял, что не уступит. Разговор становился все горячее и бессвязнее, наконец я приблизился к архиепископу и сказал негромко:

— Ваше Преосвященство, можно вас на пару слов?

Он посмотрел с удивлением, поколебался, наконец произнес сухо:

— Дорогие друзья, мне ИЗВОЛИТСЯ поговорить с сэром Ричардом наедине.

Я отвесил всем короткий поклон, мы подошли к повозке архиепископа. Он резким жестом услал прочь слуг, поднялся в повозку, я влез следом. Он опустился на сиденье, злой и расстроенный, я закрыл за собой дверь и сел напротив. Он уже смотрел на меня ничего не выражающим взором, настоящий дипломат.

— Ваше Преосвященство, — сказал я в лоб, — не будем ходить вокруг да около. Барбаросса свалял дурака. Он привык все решать силой и натиском, но не заметил, что мир меняется. У него уже не то разоренное королевство, трон которого он захватил когда-то. А богатым и просвещенным народом нужно управлять иначе, чего не понял... Но я с ним уже провел беседу в нужном церкви русле, он свою ошибку признает. Уже признал. И хочет примириться с вами. Но, сами понимаете, человек он гордый...

Архиепископ слушал бесстрастно, а когда я сделал паузу, произнес холодновато:

— А церковь, значит, должна идти на поклон?

Я покачал головой.

— Гордыня, конечно, смертный грех, но я понимаю, что без гордыни не было бы и рыцарства. И церковь у нас гордая, привыкла держаться с достоинством. Думаю, вам нужно просто начинать работать вместе, даже не упоминая о разногласиях. Все пустяки, если вдуматься, в сравнении с интересами королевства! Даже человечества. На одной чаше весов — ущемленные личные амбиции, на другой — сотни тысяч пока еще живых людей! Не нужно терять время. Начинайте работать, а я с вашего позволения и благословления понесу святой свет церкви... гм... дальше. Говорят, на Юге сатанинские культы прям цветут...

В глазах его впервые появилось какое-то выражение. Пока еще сомнение, но это уже что-то. Все тем же холодноватым тоном спросил:

— А что вы хотите лично для себя?

Я пожал плечами.

— Вообще-то мне ничего не нужно. Ну разве что на дорожку можете объявить, что вопрос о моем паладинстве закрыт за отсутствием улик... или чего-то там еще. Словом, церковь снимает возражения.

Он подумал, кивнул.

— Если Барбаросса, как вы говорите, в самом деле осознал свои ошибки и раскаялся, то церковь примет блудного сына и дарует ему прощение. И, конечно же, со всем рвением восстановит свою деятельность по всему королевству в полном объеме... Ну, а что касается вас, сэр Ричард, вы снова показали себя очень здравомыслящим молодым человеком. Прошу извинить за обвинения, но вы сами понимаете...

Я прервал:

— Не нужно длинных слов! Меня считаете человеком Барбароссы, а раз так, то вам нужно было ослабить и меня тоже. Это понятно, с моей стороны никаких обид.

— Точно? — спросил он с удивлением и странным интересом.

— Точно-точно, — заверил я. — Я же понимаю, ничего личного.

Он покачал головой.

— Надо как-нибудь побывать в том королевстве, откуда вы родом. Думаю, для церкви там работы непочатый край.

— Да, у нас запущенно, — согласился я. — Кстати, вы тоже простите меня за резкие выражения. Просто у нас бьются любым оружием, что под рукой. Когда надо, хватаемся и за простую дубину народной войны, хоть мы и благородные рыцари. Если припрет к стене, то бьем и ниже пояса, как Денисы Давыдовы... как вот сейчас.

Когда я вышел из повозки и улыбнулся Маршаллу еще издали, он с явным облегчением перевел дыхание.

— Слава богу, не подрались...

— Разумные люди не дерутся, — сказал я. — Разумные всегда приходят к консенсусу.

Он торопливо перекрестился.

— Господи, слова-то какие! Не иначе, сатанинские...

— Это точно, — согласился я.

— Так зачем же?..

— Мы берем то, — объяснил я, — что работает. Хоть инструмент бывает в дерьме...

— Консенсус... инструмент? Не знаю, что это такое...

— И не надо, — прервал я не очень вежливо. — Все, я сделал даже больше, чем собирался. Сейчас я с чистой совестью могу отправляться...

Маршалл прервал в свою очередь:

— Сэр Ричард, в силе та крохотная просьба, уже совсем крохотная. Теперь никто не мешает вам съездить в монастырь Святого Бенедикта. Ну прошу вас! Это очень важно.

— Хорошо, — ответил я. — Все равно корабль пока не ждет у причала. Хотя, может быть, пришел какой-то неведомый... Ладно, сегодня съезжу в монастырь, но...

Маршалл слегка поклонился.

— Слушаю вас, сэр Ричард.

— Уеду не завтра, а сегодня. Как только завершу миссию и доложу Его Величеству о выполнении.

— Стоит ли ехать на ночь?

— Постараюсь выехать еще до вечера, — сказал я. Наскоро позавтракав, я вышел из дворца, там уже ждут пятеро рыцарей, которым сэр Стефэн передал королевское повеление сопровождать меня, дабы не было урона моей чести. Я кивнул им, тут же забыв о них, и, покачиваясь в седле, размышлял о положении в королевстве.

Полагаясь на силу рук и вес своего меча, Барбаросса как-то позабыл, какую исполинскую силу являет собой церковь. Да и не миновала его мода на пренебрежительное отношение к церкви, местные церковники оказались, на беду, тоже слишком уж людьми: обиделись и сказали, мол, давай правь, как хочешь, а мы займемся только духовными делами.

В результате сектанты едва не поставили на уши все королевство, Барбаросса уцелел чудом, вообще-то это чудо — я сам, но все равно, могло быть гораздо хуже. Теперь вот лично еду в ближайший монастырь налаживать отношения с черным монашеством. Эскорт хорош, без него буду казаться безродным бродягой. Вообще-то рыцари моего ранга уже и не просто рыцари, а лорды и выезжают за ворота только в сопровождении огромных толп вассальных рыцарей, оруженосцев, пажей, слуг, челяди...

В монастыре я пробыл полдня, наладил контакты, настоятель и сам хотел бы улучшений отношений с королем, так что особенно не пришлось плести интриги. Договорились, что монашество, как черное, так и белое, снова выйдет в мир и начнет вмешиваться в жизнь намного активнее. Что делать, слуги Сатаны не сидят взаперти, а ходят по дорогам и сеют смуту, так что нужно уметь вылавливать, а отравленное вовремя залечивать... или выжигать каленым железом, что срабатывает совсем неплохо.

В конце концов, нас угостили превосходным монастырским вином, велели передавать Его Величеству всего доброго, и я выехал очень довольный. Точно так же ехали веселые и хохочущие рыцари за моей спиной. Их тоже угостили на славу, жизнь хороша, кони идут бодро и споро, дорожка вьется по опушке леса, так что с одной стороны густая тень, с другой — заходящее, но еще очень яркое солнце.

Я услышал за дальним кустами щелчок, моментально ощутил опасность, но сильный скрежещущий удар в спину заставил ткнуться лицом в конскую шею. Взвыв от резкой боли, я невольно ухватился за ушибленное место, с ужасом обнаружил металлический прут, что пробил панцирь и глубоко погрузился в тело.

Превозмогая боль, я прохрипел:

— Вперед... Захватить эту сволочь!

Рыцари бросились к кустам, я выдернул меч и сам послал Зайчика вперед. Копыта с грохотом ударили в землю, я догнал и сразу же обошел своих рыцарей. Кусты распахнулись, как трава, по ту сторону хватаются за мечи четверо в прекрасных доспехах, а маркиз Плачид с бледным лицом застыл, не веря глазам.

Я выхватил меч, маркиз поспешно опустил арбалет и, упершись в петлю ногой, начал натягивать стальную дугу. Чужаки в доспехах бросились ко мне, но в это время через кусты проломились мои рыцари. Я пустил коня наискось, смял и опрокинул троих противников вместе с конями, четвертого зарубил без всякой жалости.

На этот раз чувство опасности стегнуло, как крапивой: я поспешно пригнулся, над головой неприятно вжикнуло. Когда я разогнулся и пустил коня к маркизу, он, видя, что не успевает, отбросил арбалет и выхватил меч. Глаза его не отрывали взгляда от моего перекошенного болью и смертельно бледного лица. Я чувствовал щекочущую струйку, что пробирается к пояснице, там дальше не пускает тугой пояс, я спешно заращивал рану, сейчас восстанавливающаяся ткань медленно выталкивает стальную стрелу из тела.

— Сдавайся, — велел я.

Он оглянулся, мои рыцари быстро обезоружили оказавшихся на земле его людей. Трое из них с такой силой грохнулись о землю, что и сейчас сидят, оглушенные, и трясут головами, еще не понимая, что у них отобрали все оружие. Мои рыцари стоят над ними с обнаженными мечами, готовые жестоко оборвать любое сопротивление.