Чтение 5–й страницы книги ~Всадники ночи~

— Держись, Андрей Васильевич, держись! — Пахом почти прижался спиной к его левому плечу. — Не падай!
Левая рука не слушалась, онемела, повисла. Но зато — он не чувствовал в ней боли.
Коса!
Уходя от укола лезвием сверху, Андрей шагнул вперед, саблей откинул оружие вправо, обратным движением снес дурную голову нежити, выставил клинок вертикально, а когда вилы уперлись в него, шагнул вперед-влево, дернул оружие вниз и рубанул упыря по ногам.
Ничего, с нежитью и одной саблей управиться нетрудно!
— Не упаду!
Тут же он согнулся от удара лопатой в живот — но зато дотянулся кончиком сабли до очередного горла и отступил, откашливаясь. Кольчугу лопатой, естественно, не пробить, да и удар толстый поддоспешник погасит. Но все равно — очень неприятно. Переводя дух, Андрей попятился, резко выдохнул, выпрямился, готовый продолжить бой… Но никого не увидел. Точнее, увидел трех теток да пяток упырят. Они стояли полукругом в нескольких шагах, но в сечу не рвались. Похоже, даже у нежити имелся страх перед смертью. Присоединиться к куче изуродованных тел, наваленных на траву двумя опытными ратниками, вурдалаки не торопились. Андрей с Пахомом переглянулись, двинулись вперед — и враг позорно кинулся бежать.
— Вернитесь! Не оставляйте нас! Люди вы или нет! Души сгубите. Не бросайте, милые! Пожалейте нас, умоляем! Заберите нас отсюда! Заберите! Ради Бога, заберите! — Парни на краю причала продолжали уговаривать своих сотоварищей вернуться, но те словно оглохли. Доплыв до безопасного берега, надежно привязали паром, спустились на берег и, старательно не оглядываясь, побрели прочь. — Стойте!!! Федор, Остап! Стойте! Не-ет!
— Вот уроды, — поморщился Зверев, сунул саблю в ножны, попытался ощупать левое плечо, но сквозь толстый поддоспешник ничего понять не смог. — Проклятие! Кажется, начинает отходить. Сейчас заболит. Пахом, глянь… Перелома нет?
— На месте она, княже, на месте, — подходя ближе, кивнул холоп. — Главное, не оторвали. Остальное ерунда, заживет… Броню снимать надобно, иначе не разобрать.
— Так снимай!
— А упыри как же? Коли опять кинутся, как без брони отбиваться станешь?
— Вокруг посмотри, дядька, — криво усмехнулся князь. — Смотри, сколько мы их порубили. Да еще на постоялом дворе с десяток лежит. Было их с полсотни, а уцелело меньше десятка. Коли приспичит, сам управишься.
— Ну как скажешь, Андрей Васильевич… — Холоп расстегнул байдану, стянул ее с хозяина, перекинул через плечо, помог снять поддоспешник и рубаху, прощупал плечо. — Кости вроде целы… Ну мясу досталось. Седьмицу плечо синим будет, не менее. Поболит и перестанет. Однако светает. Пошли на двор? Все едино Межу не переплыть. Может, при солнце холопы нас и признают. Тогда дальше двинемся. Руку токмо дай, к шее подвяжу.
— Это точно, — кивнул Андрей. — Я через нее теперь точно не поплыву. Эй, мужики! Может, сплаваете за паромом? Тогда все вместе назад вернуться сможем.
— Чур-чур! — шарахнувшись от реки, закрестились парни. — Тут по берегам вона какая нечисть бродит. В воде, вестимо, и вовсе страшилища прятаться должны. Мы уж лучше с вами дальше к Великим Лукам двинем. Вместе, Бог даст, не сгинем.
— Пока не тронемся, — покачал головой князь Сакульский. — Что же, все тут в таком виде бросать? С костями человечьими раскиданными да упырями по подвалам? Пахом, ступай к конюшне, выгоняй холопов из схрона. Пойдите по поселку, все останки в избу какую-нибудь соберите. Перед отъездом запалим. Ну а коли на упыря спрятавшегося наткнетесь… В общем, туда же кидайте. Семь бед — один ответ. Давай торопись, время уходит. Я и сам доковыляю. Не ногу же мне отбили! И вы, мужики, коли хотите вместе дальше ехать, с ним бегом марш. Лишние руки в этом деле. пригодятся. Шевелитесь, шевелитесь, не то до полудня не управимся!
Насчет полудня Андрей очень сильно погорячился. То есть тела за пару часов четверо мужиков собрать вполне успевали — но когда они начали искать останки по домам, тут же выяснилось, что там, помимо трупов, есть множество куда более интересных вещей. Отрезы ткани, ножи, обода, кольца, лопаты, топоры, горшки, ступицы, седла, петли, скобы… И холопы, и смерды, наткнувшись на столь ценные предметы, немедленно их хватали и волокли к своим телегам, нагружая повозки сверх всякой меры.
В первый миг князь хотел запретить мародерство, но вовремя спохватился. Ведь оставь они все это добро здесь, в опустевшей деревне — оно сгниет, проржавеет, пропадет без всякой пользы. Для шестнадцатого века — роскошь совершенно непозволительная. А кроме того, по здешним законам победитель имел полное право на имущество поверженного врага. А врага они, как ни крути, победили.
Кстати, возки сбежавших крестьян были поделены между всеми немедленно и без малейших угрызений совести. Бросили — сами виноваты. Значит, не нужно.
Увлекшись грабежом, смерды выгребли и увязали с собой даже сыр и пиво из здешних погребов, мороженую курятину и копченую рыбу с ледников. Наверное, смерды и лед бы прихватили — да заподозрили, что не довезут.
Погребальное пламя полыхнуло только к вечеру, в ранних серых сумерках, и заночевали путники не на полпути к Великим Лукам, а все на том же дворе, запершись в надежной прочной конюшне и распределив между собой время дежурства. Впрочем, на этот раз их не потревожил никто, и с первыми лучами солнца длинный обоз из тридцати тяжело груженных подвод двинулся в путь под противным моросящим дождем. Телеги были нагружены так сильно, что мест не осталось даже для людей, и они шли рядом с оглоблями, удерживая вожжи. Верхом остался только князь — не к лицу ему извозчика изображать, достойнее часть добычи бросить.
«Пешими скорость километра три будет, — прикинул Андрей. — С привалами тридцать километров в день получится, за три дня — девяносто километров. Девяносто километров — всего один переход на хороших сытых скакунах. Но не бросать же на помойку столько добра? До полнолуния время еще есть, успеем».
Дождь моросил не переставая, поэтому в полдень на привале огня разводить не стали — где в такую погоду сухой валежник добывать? Перекусили ветчиной и копченой рыбой, что нашли в брошенных погребах, дали небольшой отдых лошадям, напоили их, подкормили пшеницей — и двинулись дальше. Дорога шла почти по прямой, продираясь сквозь близко растущие вязы и липы. Мокрые ветви хлестали по рукам людей, по их поклаже, брызгались на лошадей и князя. Вскоре после привала путники пересекли такую же узкую, как ту, по которой ехали, дорогу.
— Эй, мужики, — оглянулся на возчиков Зверев. — По какой магистрали дальше ехать? Дорогу на Великие Луки знаете?
— Вроде как налево… — предположил один из парней. — По здешним дорогам местные завсегда чаще катаются, они шире и наезженей.
Уходящая влево просека и вправду выглядела еще хуже, чем прежняя их дорога. К тому же отворачивала она не очень сильно от направления, по которому обоз двигался до этого.
— Уверен? — строго переспросил Андрей.
— Вроде как туда раньше ездили… — промямлил парень.
— Туда, не туда, — поморщился князь. — Не помнишь, так и скажи!
— Вроде тама о прошлом разе ехали… — еще тише выдавил из себя смерд.
Зверев только головой покачал. Однако другого проводника все равно не было, и он, перекрестившись, свернул-таки влево. Опять потянулся узкий лесной проселок, почти сплошь перегороженный ветвями деревьев. Верста, другая, третья — неожиданно к их колее примкнула еще одна, с правой стороны. Спустя полчаса — другая колея, слева. Дорога раздалась, люди повеселели.
— Я помню, — уже в полный голос похвастался парень. — Незадолго до Великих Лук вот так тракт усе шире и шире становился. Видать, немного осталось.
— Какое немного? — сплюнул Андрей. — До города три дня пути! Или тут еще какую крепость государь успел построить?
Между тем за два часа пути к их дороге успели примкнуть еще две. Причем именно примкнуть — они не пересекались с другими просеками, все пути вели явно сюда, на этот тракт.
— И где же это тут так медом намазано?.. — пробормотал Зверев, которого широкая трасса среди чащобы куда сильнее беспокоила, нежели радовала. — Тут что, тайные города вырасти успели? Неведомые ни Москве, ни ближайшим соседям?
Лиственный лес вокруг неожиданно резко сменился ельником, колея перевалила через холм — и впереди открылась обширная водная гладь. Не море, конечно, но саженей сто в ширину и больше версты в длину в этом водоеме имелось.
— Ну конечно, — махнул рукою Андрей. — Мог бы и сам догадаться. Мельница!
Ниже запруды река становилась такой, какой была до приложения к ней человеческих рук: три сажени шириной, два колена глубиной — испуганный пес с разбегу перескочит. Плотина была солидной. Широкой — дорога проходила поверх нее; высокой — почти два человеческих роста. Огромное дубовое колесо сейчас стояло, и вода бесполезно перекатывалась вниз через закрытую задвижку. Возле плотины имелся всего лишь небольшой сруб примерно пять на пять метров. Свое подворье хозяин расположил заметно выше по течению: плотный частокол, крыши нескольких амбаров и хлевов, дом в два жилья. Богатое, в общем, жилище. Да оно и неудивительно. Русь — не Голландия, среди лесов ветра особо не гуляют. Зато рек, ручьев и проток — в избытке. Потому и ставят мастеровитые русские мужики мельницы не ветряные, а водяные. Опять же ветер — он то есть, то нет. А реки — они всегда ровно и старательно текут, даже в засуху не пересыхают.
Здешняя мельница, судя по размерам, легко обслуживала все деревни на десятки верст вокруг. То-то и дороги к ней протоптали, ровно к стольному городу.
— Эй, смерд! — оглянулся на проводника Андрей. — Мельницу на дороге к Великим Лукам помнишь?
Тот, глядя куда-то под копыта гнедого мерина, промолчал.
— Что, мельницы не заметил? Этакой махины с плотиной и мостом не заметил? Проклятие! Пахом, правь обоз дальше. Должна же эта дорога куда-то привести? А я к хозяевам загляну. Может, подскажут насчет дороги.
Ворота Мельникова подворья были закрыты, внутри царила пугающе знакомая тишина. Ни мычания, ни кудахтанья, ни лая. Князь постучал в ворота, объехал маленькую крепость кругом, снова постучал. Никого.
— Плохой признак… — покачал он головой.
Зверев пустил Аргамака в галоп, перемахнул плотину, обогнал обоз и помчался вперед. Дорога долго стелилась через некошеный луг, потом рассекла надвое колосящиеся хлебом поля, обогнула поросшие сорняками гряды с морковью и репой и привела к чистому взгорку, на котором, подобно зеленым взрывам, росла отдельными обширными зарослями густая лебеда. Князь подъехал к одному из таких кустов — через листья проглядывала чернота влажных от дождя головешек.
Пожар. Была деревня на пять дворов — да вся вышла. Странно, что снова никто отстраиваться не стал. Чай, не война, погибнуть все не могли. Пожары, при всем их ужасе, на Руси привычны. Нет такого города, чтобы хоть раз в полвека не выгорал вчистую, до последней собачьей конуры. И ничего, за год-другой отстраивались лучше прежних. А тут… Словно после татарского набега — людей в рабство угнали, скотину сожрали, селение сожгли.
— И ведь недавно совсем жили, — вздохнул Андрей. — Поля и огороды засеять успели.
Уже шагом князь Сакульский проехал дальше, за пожарище, натянул поводья. Примерно на полверсты к далекому лесу тянулись возделанные поля и огороды. К ним уходили уже начавшие зеленеть подорожником тропинки и тележные колеи. Но вот торной дороги дальше не было. Тупик.
Всадник развернулся, поскакал обратно к обозу, перехватив его меж хлебных полей. Кое-как развернувшись, путники двинулись назад и через час снова миновали плотину.
— Стой! — натянул поводья Зверев. — Поворачивай к Мельникову дому. Изя, давай, подгони телегу вплотную к частоколу, через забор переберись и ворота открой.
— Нечто в бесовском месте[4 - Мельницы всегда считались прибежищем всякой чертовщины независимо от наличия упырей. А мельники соответственно — их друзьями.] ночевать сбираешься, княже? — забеспокоился Илья. — Мы до темноты еще версты четыре пройти успеем, Андрей Васильевич. Може, там место выберем?
— В лесу, под дождем? Ни костра развести, ни поесть горячего, ни согреться, ни самим толком укрыться. Лучше здесь как-нибудь с хозяевами сговоримся. — Зверев махнул рукой: — Давай, Изольд, полезай.
Холоп кивнул, притер тяжело груженный возок к кольям, забрался на узлы, зацепился за тын, подтянулся, заглянул внутрь, заскреб по мокрому дереву подошвами и перевалился внутрь. Вскоре загрохотал засов, и обоз медленно втянулся на обширный двор.
— Лошадей распрягайте и в конюшню всех! — зычно скомандовал Пахом. — Каковые не поместятся, то и в хлев ставьте, там пусто. Пусть обсохнут, согреются. Вы, смерды, воду для них начерпайте, Илья с Изольдом сена зададут. Ворота заприте да возками подоприте изнутри, так надежнее!
Холоп взмахнул плетью, принял поводья Аргамака и тихо добавил:
— Ан тихо как, княже, не к добру. Как бы того… Как в Перевозе, не случилось.
— Там отбились, и тут отобьемся, — так же тихо ответил Зверев. — Дозоры на ночь выставим. По двое, чтобы друг друга прикрывали. В темноте, под шелест дождя, подкрасться нетрудно. Всего одна семья, Пахом. Это не полсотни, как в деревне. Уж лучше здесь десяток упырей, чем в мокром лесу одна лихоманка. От нее в сырости точно ни саблей, ни рогатиной не отмашешься.
— И то верно, Андрей Васильевич, — признал холоп. — Коли так, пойду печку топить. Вон дров сколько у амбара.
К тому времени, как начало темнеть, уставших лошадей смерды успели и вычистить, и напоить, и пахучим сеном им ясли забили: жуйте, сколько хотите. Зерна не дали. От его избытка, известное дело, колики у коней случаются. Уж лучше овес да ячмень в торбы насыпать: в дороге удобнее.
Заперев сараи, люди расселись вдоль добротного, из толстых досок, стола. Пахом навалил каждому в отдельную миску по большой порции ячневой каши пополам с тушеной убоиной. Славно было в доме мельника, богато: посуды в избытке, расшитые занавески на слюдяных окнах, расписная печь, скамьи с резными ножками, полати с периной, три окованных железными полосами сундука у стены. Путники, помахивая ложками, жадно зыркали по сторонам: все ведь себе прибрать можно будет, поверх телег увязать, а потом дома с прибытком использовать.
— До утра еще дожить надо, — не выдержал князь. — Значится, так. Первыми мы с Ильей караулим, потом Изя с Пахомом, а до рассвета уже вы, мужики. Перед крыльцом разведем костер, чтобы свет во дворе был. Дров там, у амбара, хватает, так что не жалейте. Палите так, чтобы никакой дождь не загасил. Следите по сторонам и друг за другом, чтобы не подобрался никто. Все, мы пошли, а вы укладывайтесь.
После темного дома на улице показалось даже светло. Пока Андрей делал косарем «елочки» из двух липовых полешек, холоп нашел где-то широкую рогожу, накрыл ею принесенные из-под навеса дрова, помимо «елочек» добавил туда щедрую охапку сена, защелкал кресалом — и вскоре стремительно полыхнувший огонь сожрал несчастную рогожку, поднялся почти до уровня пояса, стреляя искрами и не обращая никакого внимания на холодную густую морось.
Холоп вернулся на крыльцо, прижался спиной к двери и смущенно кашлянул:
— Прости за дерзость, княже… Что дальше будет?
— Ничего, — пожал плечами Андрей. — Приглядывай за дверьми в конюшню и амбар, смотри по сторонам, и никто к нам не подберется, лошадей не уведет. Выспимся и дальше завтра поедем. Авось разберемся с дорогами. Упырям же, коли полезут, головы руби. У них шеи ничуть не крепче человеческих.
— Я не о том, княже, — опять кашлянул Илья. — Я про добро, что по деревне собрали. Что с ним будет?
— Доберемся до Великих Лук — поделите его со смердами, а там или продадите, или еще чего придумаете.
— А как же ты, княже?
— Лошадей себе оставлю, естественно, да телеги. В хозяйстве пригодятся.
— Стало быть, Андрей Васильевич… Это все добро нашим будет?!
— Добыча, а не добро, Илья. Таков закон войны: добыча — холопам, добро — боярам, земля — государю. Что холоп после боя награбить смог, то у него никто забирать не будет. Сталь, табуны, пленники — это знатным воинам достается, ну а города и веси захваченные с землями под царскую руку переходят.
— Пахом сказывал, холоп токма то забрать может, что в карман влезет.
— Правильно сказывал, — кивнул Зверев. — Кто же позволит холопам обозы с добычей за собой таскать? Что нашел — или используй сразу, или в серебро преврати. Для того купцы за войсками вечно и ползают, чтобы в этом деле простым ратникам помогать. Но мы-то не на войне. Так что грузитесь, не жалко.
— И это все будет нашим?
— А ты что думал? Что я, урожденный боярин Лисьин, князь Сакульский по праву владения, стану наравне с вами делить ситцевые сарафаны и оловянные кружки, как какой-нибудь безродный английский баронет?! Мне больше делать нечего! Это ваши дрязги, и меня они совершенно не касаются.
— И это все наше?
— Ваше, ваше…
— То есть я теперь богатый человек?
— А вот тут ты промахнулся, — покачал головой Зверев. — Ты мой холоп. Ты подписал в том купчую, ты получил у меня серебро за свой живот и свое тело. Можешь копить серебро, можешь разбрасывать его, можешь одеваться в шелка, гулять с девками и жрать одну паюсную икру — но ты все равно принадлежишь мне и пойдешь в любое пекло по первому моему приказу.
— Да?
— Да.
— И ты можешь забрать все мое добро, когда захочешь?
— Дурак ты, Илья! — хмыкнул Зверев. — Зачем мне это надо? Чтобы ты меня возненавидел и в первой же битве нож в спину воткнул? Да и вообще… Чем богаче смерды, тем и хозяин богаче, тем ему жить спокойнее. С богатого крестьянина и оброк больше получится, и к другому боярину он убежать не захочет, да и отношение зажиточного мужика к господину совсем другое, нежели у нищего. Нищий больше завидует, а зажиточный хозяйство потерять боится и за князя своего — стеной. Разве не так?
— Значит, я могу все это матери подарить или брату отдать? — все еще выискивал какой-то подвох Илья.
— Твое это, твое, — покачал головой Андрей. — Все будет твое. Короче: хоть ты и раб, то раб теперь богатый. Ни я, никто другой ничего у тебя не отнимет. Выживешь — все будет твое.
— Да тут, — сглотнул холоп, — тут на три, на четыре хозяйства хватит! Как сыр в масле кататься будут! Ты представляешь, княже, разом — и столько добра. Пахом сказывал, после сечи службу полюбим, ан мы с татар всего горсть серебра на троих собрали. Ну повеселились, знамо дело. А здесь… Зараз столько добра.
— Его еще сберечь нужно, — выпрямился князь. — Смотри, вроде тень какая у хлева? Стой здесь, следи за моей спиной. Если что — прикроешь.
Зверев обнажил саблю, сбежал по ступеням, решительно дошел до самого угла амбара, остановился, прислушиваясь… Нет, никого. Если кто тут и прятался — то перед готовым к поединку витязем предпочел отступить. Андрей вернулся, вошел под тесовый навес крыльца, отер о рукав клинок — от воды. Кивнул холопу:
— Принеси еще дров. Думаю, на свет упыри не выйдут. Чем ярче костер, тем спокойнее.
Они сидели спиной к стене еще часа три — но ничего опасного так и не заметили. Несколько раз вроде появлялись какие-то тени, но были то упыри или просто что-то померещилось в отблесках огня — поди угадай. Решив, что время вышло, Зверев громко постучал в двери дома, вызывая на пост новую смену, и вскоре уже сладко спал на гостевых полатях высоко под потолком.
— Княже! Андрей Васильевич!
Разбудили его тихо, аккуратно. Посему Зверев позволил себе сладко зевнуть, потянуться и только после этого открыл глаза. В горнице было светло, слюдяные оконца сверкали разноцветными зайчиками.
— Чего так поздно встали? — Зевнув еще раз, он сел на край полати, подтянул к себе ремень с оружием, спрыгнул вниз, опоясался. — Нам давно в пути быть пора.
— Смерды не подняли.
— Отчего?
Пахом многозначительно кивнул в сторону распахнутой двери. Князь вышел на крыльцо, остановился, глядя на безжизненные распростертые тела.
— Видать, заснули, — пояснил холоп. — Вот их… и того.
— Лошади целы?
— Целы, Андрей Васильевич, целы. К ним я запрежде всего кинулся. Видать, токмо человечиной упыри лакомятся. Как мы-то не пропали, ума не приложу?
— Шуметь нежить побоялась, — задумчиво ответил Андрей. — Двери тихо не сломаешь, а мы про опасность знали, при оружии и не трусоваты — это они поняли. Странные ныне упыри пошли. Умные и смерти боятся. Да еще целыми стаями бродят. Неужели лихоманка так смердов косит, что отпеть и похоронить некому? Ладно… Значит, так. Изя! Поищи лопату, вырой две ямы за оградой, где земля помягче. Захар, Илья, все здесь во дворе переройте, в каждую щель загляните. Чует мое сердце, где-то здесь упыри прячутся, рядышком. Надо найти и голову отрубить. Чтобы больше никого не тронули. Все, шевелитесь! Не хочу здесь до темноты застрять.
Чтобы сэкономить время, Андрей тоже прошелся по двору, заглянул в щели за хлевом, за амбаром, нашел низкий лаз в погреб, спустился в него, а когда поднялся наверх, из окна чердака уже высунулся радостный Илья:
— Здесь они, Андрей Васильевич! Все пятеро!
— Откуда ты знаешь, что их было пятеро? Хотя какая разница. Давай, спускай вниз.
— Принимай, княже!
Приказ хозяина холоп, видать, пропустил мимо ушей и никому из упырей головы не отрубил — просто вывалил одного за другим на приставную лестницу: мужика лет сорока, бабу лет на десять моложе, совсем юную девицу и мальчишку лет восьми. Впрочем, все они на грубое обращение не реагировали — свалились, как мертвые, тряпичными куклами. Хотя выглядели все упитанными и розовощекими.
— Молодец, — кивнул князь. — Добывай лопату, копай еще одну могилу. И пошире, сразу на всех.
— Андрей Васильевич…
— Чего еще?
— Я тут, пока шарил, с десяток колес под навесом под рогожей нашел. Телеги же у конюшни составлены. С виду нормальные вполне. Выбрать можно.
— А-а, — понял Андрей. — Хозяйственный? Гляди, не увезти всего втроем будет. И так тридцать подвод на трех человек.
— Да мы уж как-нибудь. Тут всего три дня пути, сказывали.
— Это если по тропам не блудить. Ладно, леший с вами. Но сперва могилы, потом добыча. Понял?
— Сделаем, княже! — расцвел холоп. — В лучшем виде сотворим!
Работать лопатами крестьянские дети умели. Пахом не успел запрячь всех лошадей и вывести груженые телеги за ворота, а все три ямы уже были готовы. Холопы принесли тела, выложили их возле последнего пристанища.
— Господь да смилуется над несчастными душами, да подарит им покой, да простит их прегрешения. Пахом, ты молитвы какие-нибудь помнишь?
— Заупокойных не учил, — перекрестился дядька. — Мыслю, святой Троице вручить их надобно. Святейшая Троица, помилуй нас, Господь, очисти грехи наши, Владыка, прости беззакония наши, Святый, прииди и уврачуй бессилие наше — для Твоей славы. Аминь.
— Ой, ё-о… — Только теперь князь заметил, что семья мельника изменилась до неузнаваемости: тела их усохли, скрючились, как музейные мумии, кожа почернела.
— Ты что-то повелел, княже? — забеспокоился Илья.
— Ничего. Скидывайте вниз и засыпайте хорошенько. А этих двоих… Бог мне судья. Этих двоих, смердов, лицом вниз в могилы положите. На всякий случай. Неладное что-то вокруг творится. Не нравится мне все это.
— Почему лицом вниз? — удивился Изольд.
— Делай, что сказано, — шепотом приказал Пахом. — Колдунов и упырей так кладут. Дабы дороги из могилы на землю не нашли. Опускай.
Андрей, перекрестившись, пошел к Аргамаку. Бросил через плечо:
— Заканчивайте. Часа вам на прочее баловство хватит? Чай, не город вам отдают, две повозки набрать успеете.
Как всегда, суровая действительность подпортила людские планы. Пока холопы разоряли дом, начал накрапывать дождик. Одна из повозок оказалась со сломанной ступицей, пришлось вещи с нее перегружать, перекидывать колеса. Пахом предложил пообедать на дорогу под крышей — чтобы потом не мучиться под дождем… В итоге обоз тронулся в путь уже сильно после полудня. Через час путники добрались до первого россоха, и князь Сакульский решительно повернул влево — чем севернее дорога, тем скорее она выведет к Великим Лукам.
Снова потянулась узкая мокрая просека. Темная листва, неровная полоска темно-серого неба над головой, занудный мелкий дождик, скрип колес, чавкающая глина под копытами, под колесами, под ногами… Спустя три часа путники миновали перекресток, потом второй. Андрей, стиснув зубы, поворачивать не стал. Последнее дело туда-сюда наугад петлять. Тогда уж точно никогда в жизни нужного пути не найдешь. Уж лучше неправильное направление выбрать, но придерживаться его от начала и до конца. Дорогу просто так в лесу не прорубают. Раз она есть — должна куда-то вести.
Ближе к сумеркам лес наконец расступился, и путники оказались на краю обширного луга, дальний край которого терялся у горизонта. Еще пара верст — пошли хлеба, огороды, длинные грядки капусты и шпалеры огурцов. Однако глаз уже привычно отмечал следы запустения: сорняки, покосившиеся подпорки, желтые, не убранные вовремя плоды.
— Видать, снова ночь с саблей в руке коротать… — понял Зверев. — Хоть бы укрытие надежное найти. А то ведь не убережешься.
Дождь перестал, однако тучи продолжали грозно нависать над головами, грозя в любой миг прорваться ливнем. Сумерки торопились превратиться в непроглядную тьму.
— Глянь, княже! Вроде жилье!
— Где?
— Да вон же, Андрей Васильевич, на облаках кровля темнеет, треугольником.
Андрей привстал на стременах, но ничего не разглядел. Однако времени для поисков не осталось, и он решил рискнуть:
— Поворачиваем! Давай, Изольд, раз ты такой глазастый, показывай.
Обоз свернул на склизкую, изрядно размокшую колею, пополз по ней. Где-то через версту Зверев тоже различил на фоне темного леса крышу большого одинокого строения. Только это было не жилище, а огромный, с самолетный ангар, деревянный сарай без окон. Скорее всего, скотный двор. Рубят такие на дальних выпасах, чтобы домой в деревню скотину не гнать, а укрыть ее от зверья и непогоды рядом с пастбищем.
— А может, оно и лучше, — пожал плечами князь. — Весь обоз разом под крышу заведем — нам же проще.
Людей как-то не удивило, что строение было пустым и тихим — однако же надежно закрытым изнутри.
— Дозволь, Андрей Васильевич, я наверх влезу? — предложил Изя. — Дранку на углу разберу али жердину выбью.
— Не мучайся, — махнул рукой князь, — и так уже темнеет. Отвернитесь все, я сам открою.
Он произнес заклятие, резко развел руки и, услышав стук упавшего засова, потянул саблю:
— Они где-то там, прячутся. Найдите их, ребята, или ночью они найдут нас.
Холопы ринулись внутрь, подкидывая с обильно унавоженной земли куски рогожи, охапки сена, отворачивая жердины, заглядывая в ясли и бочки. Пахом полез по приставной лестнице наверх, на сеновал, занимавший половину чердака. Илья подобрал деревянные вилы и принялся гулять от стены к стене, тыкая ими в землю. Где мягкая — там, стало быть, схрон или тайник.
— Нашел! — Изольд опрокинул ногой бочку, примерился саблей по голове усатому круглолицему коротышке, но тот взвизгнул и с ловкостью улитки нырнул обратно в укрытие:
— Нет! Не-ет, не надо! Не убивайте! Не убивайте, милые!
— Вылазь, упырь чертов!! Вылазь, все равно убью!
— Стоять! — вскинул руку Зверев. — Изя, остынь!
— Да ты чего, Андрей Васильевич? Он же нас не пожалеет!
— Не-е-ет! — Словно надеясь удрать, коротышка отчаянно семенил торчащими из деревянной емкости ногами.
— Оставь, Изольд. Вспомни мельника. Вспомни упырей в Перевозе. Они все днем как мертвые лежали, не шевелились. Даже когда из окна их выкидывали, в костер тащили — не двигались. А этот вон какой шустрый. Стало быть, не нежить. Вытряхни его, посмотрим, что за фрукт.
Холоп убрал саблю, уперся двумя руками в бочку, опрокинул ее вертикально, потом взялся снизу за край и подкинул вверх. Емкость с гулким стуком покатилась в сторону, а на земле, сжавшись в комок, остался сидеть человечек в зеленом кафтане, в черных шерстяных шароварах и прочных юфтевых сапогах. Борода его была редкой и короткой, но черные усы почему-то росли густо. Голову покрывал ровный бобрик недельной щетины, на пальцах поблескивали два золотых кольца.