с удовлетворением отметив про себя, что записи на кассетах потянут статей
эдак на пять. Даже Королева Космоса может пойти в дело - для какой-нибудь
газетенки, в которой слово "репутация" считается труднопроизносимым и
устаревшим.
сформировавшаяся темень, когда все становится яснее - и звуки, и чувства.
Валдаев и Нонна вышли из здания на улицу, жалко освещаемую слабыми,
немощными фонарями. Он как джентльмен поддерживал женщину под руку, зная,
что та плохо видит в темноте и вообще неважно ориентируется в пространстве -
даром что экстрасенс.
рельс узкоколейки, едва не упав.
фигуру.
потом потребовала:
понимают.
впадала в философию и, как обычно в таких случаях, начинала заговариваться.
логику происходящего нам не познать. Мы видим лишь элементы, отражения. Мы
пытаемся связать их сознанием, но оно не тот клей - которому склеить
отражения.
разобранный больше чем обычно.
обратил.
***
Внутри сложного, загадочного механизма московского метро опять что-то
разладилось, и интервал между поездами растянулся аждо восьми минут, так что
народу в вагон для этого времени набилось многовато.
по-джентльменски опередив женщину лет тридцати. Но так уж получается - ведь
женщин в Москве несколько миллионов, а ноги всего две. И они гудят после
того, как на этих самых двоих пришлось набегаться. И время поездки, если
устроился на мягком сиденье, тянется куда быстрее, чем когда стоишь стоймя и
о тебя бесцеремонно трутся чемоданами и частями тел. Особенно Валдаева
раздражало, когда его обтирают и обтекают мягкие или жесткие тела
попутчиков... Да, в метро быть джентльменом невозможно. Но совсем расстаться
с джентльменскими предубеждениями Валдаев был не в силах. Поэтому установил
для себя четкую градацию московских особей женского пола на две категории -
тех, кому надо уступать место (это кому грянуло за пятьдесят или у кого на
руках хнычущий ребенок), и тех, кто места недостоин, - все остальные. Надо
только научиться полюбовно договариваться со своим стыдом. И учиться играть
роли. Можно уткнуться носом в газету и делать вид, что не замечаешь пышущую
здоровьем тетку с авоськами, чья поза - воплощенная укоризна. Можно прикрыть
глаза и сделать вид, что ненароком задремал после того, как перетрудился на
разгрузке вагонов. Можно просто насупиться и уставиться в одну точку,
выражая всем видом - не подходи, укусит.
Валдаева. Освободились места стало просторнее не только телу журналиста, но
и его совести. И воздуху стало больше. Он не терпел толкотню и людей. Людей
вообще развелось чересчур много.
какую-то книженцию в мягкой обложке - похоже, один из романов серии
"испепеляющая страсть". На ее лице царило выражение заинтересованности и
озадаченности. Валдаев невольно залюбовался ею Нельзя сказать, что ее лицо
было очень красивым, но оно было симпатичным, и, главное, было какое-то
внутреннее очарование.
перебор красивых девушек. Но он со вздохом осознавал простую истину - все
они не его. И никогда его не будут. Он не из тех, кто знакомится в
транспорте. Прекрасно знал, какое это жалкое зрелище - он в роли
троллейбусного Казановы.
стопкой книг. Сидела она под надписью: "ест детей и инвалидов". Есть старая
народная забава - стирать отдельные буквы на надписях на стеклах в вагонах
"места для пассажиров с детьми и инвалидов" и "не прислоняться", чтобы
получалось нечто якобы смешное, "Не слоняться", "не слон я", "жир инвалидов"
- и прочее в том же духе...
от книги. Огляделась. Столкнулась глазами с глазами Валдаева. И... слабая
улыбка тронула ее губы.
оборвалась, поскольку внутренний голос очень явственно произнес: "Дурак ты".
Валдаев вздохнули стыдливо отвел взор. А когда снова посмотрел на девушку
она уже плыла по волнам чьей-то фантазии в океане страстей дамского романа.
Девушка поднялась и шагнула к дверям.
тверже, чем закономерности. Поезд тормознул. Дородная тетка с сумкой на
колесах, пытаясь держаться на ногах, резко качнулась. Сумка откатилась.
Девушка споткнулась об нее, пролетела вперед и упала на пол. Глухо
стукнулась об пол ее объемистая сумка, из нее вылетел тяжелый том
"Литературных памятников". Девушка застонала.
подал руку и осведомился:
вскрикнула, неудачно оперевшись о больную ногу.
них двоих если кто и был коровой, то явно не это пострадавшее от
несовершенства грубого материального мира воздушное существо.
бесконечный путь по кольцу.
слезы. Она обхватила ногу. - Не сломала, а? - обратилась она к Валдаеву. И
тот пожалел, что окончил журфак, а не медицинский институт. Неплохо было бы
сейчас, профессионально ощупав эту соблазнительную ногу, бросить: "Ничего
особенного". И дать пару мудрых советов.
не мог ничего.
слезы.
мысленно осудив себя за то, что в его голове отнюдь не добродетельные мысли
о сострадании куда более игривые мыслишки. Она покачнулась. Скривилась от
боли.
сдавило от нежной жалости.
что ей надо куда-нибудь в Митино он бы сильно подумал, так ли уж нужно
проявлять галантность. Но "Семеновская" - это совсем близко. Совсем не
обременительно.
тяжелая, резала руку, и Валдаев с уважением подумал, что девушка вовсе не
так хрупка, как казалось. Другой рукой он поддерживал девушку за локоть.
подошел быстро. Проблема была, чтобы помочь девушке забраться в салон, а
потом выйти.