взятку. -- Нарушаем, значит?
взятку разгорится еще больше.
секрет семейного счастья? Он посмотрит на меня своими бархатными черными
глазами, думая, что я хочу отвлечь его от штрафа или увильнуть от взятки. А
я скажу:
знаешь, в чем этот секрет?
семейного счастья?
открытый народ! Садись в мой машину, генацвале! Садись, ты мой гость!
повезет меня по грузинским селам. Там мы будем есть шашлыки и пить веселое
грузинское вино, и седобородые грузинские старики будут долго и красиво
рассказывать мне старинные легенды и притчи о тайнах семейного счастья...
Потный оцарапанный лоб. Прозрачно-голубые дерзкие глаза с красными
алкогольными прожилками. Круглое молодое лицо со злыми небритыми скулами и
мокрыми губами. Расстегнутый грязно-серый кожух с висящей на последней нитке
верхней пуговицей. А ниже -- большие обветренные руки сжали деревянные
колодки и подняли на них обрубок бездонного тела с прикрученной к культям
деревянной платформой на стальных шарикоподшипниках. И вокруг -- только
глубокий, как на холстах Рембрандта, черно-багровый фон, из которого, как из
прошлого, вылетает вперед этот дикий безногий варвар с мокрыми губами. И под
картиной подпись -- "Россия".
картин и икон -- Георгий Победоносец, Троица и другие русские святые, но
эта, самая большая картина, натянутая на подрамник и тоже не законченная,
стояла в центре. От прямого закатного солнца, уходящего за мост Джорджа
Вашингтона, картину укрывала тяжелая и пыльная оконная штора. Рядом стоял
мольберт с красками и кистями, такие же кисти и кисточки торчали из банок на
полу, а с потолка свисала на шнуре большая пыльная лампа без абажура.
Второе, восточное окно квартиры выходило на Бродвей в районе 180-х улиц. На
этом окне стоял метрово- квадратный вентилятор и с шумом гнал в комнату
душный бродвейский воздух, гудки машин, вой полицейских сирен, крики
пуэрториканской пацанвы, сломавшей уличный гидрант, и оглушающий ритм
ударника, летящий из динамиков открытой машины. За рулем этой машины,
застрявшей у светофора, в такт ударника дергался черный гигант, а банда
мальчишек мыла окна его "Бьюика" мыльной пеной.
шортах, я выплеснул остатки дешевой водки из бутылки "Popov" в два стакана,
внимательно посмотрел, поровну ли налил, и понес один стакан Максиму, у
которого я теперь жил. Максим -- бородатый сорокалетний русак со спокойными
карими глазами на широком, как у татарина, лице -- голяком сидел в темной
глубине комнаты на брошенном у стены матраце. Когда-то, в нашей прошлой
жизни, он был заметным московским художником, а теперь живет на вэлфер и все
свое время делит между пением в русском церковном хоре и этим мольбертом.
Сейчас на полу перед ним стояла большая кастрюля. Полуобняв ее волосатыми
ногами, он ложкой доставал из кастрюли перловый суп и ел его с хлебом,
аккуратно оберегая курчавую черную бороду от хлебных крошек.
продолжал я с пафосом хмельной откровенности. -- И это не стыдно в этой
стране, это морально! Но внутренне я не смог измениться. Даже субботние дни
-- простую еврейскую субботу, когда в каждом доме должен быть семейный
праздник,--я не мог сделать семейной традицией. И знаешь почему? Я вырос в
стране, где религию подменили "моральным кодексом строителя коммунизма".
Посмотри на свою "Россию" -- это же наш портрет! Это ты, я, даже моя жена!
Мы такие сюда приехали -- калеки! Моральные инвалиды!
полстакана теплой водки.
-- из одного окна в комнату валил жаркий бродвейский воздух с оглушающим
боем ударника, а второе было закрыто тяжелой шторой. Кашляя, я выскочил в
замусоренную кухню, схватил со столика чашку и сунул ее под водопроводный
кран. Но из крана с гулким выхлопом вырвалась лишь струя воздуха и выбила из
чашки таракана, а потом кран заурчал, как пустой желудок,-- воды в нем не
было. Наверно, потому что на улице мальчишки- пуэрториканцы сломали
водопроводную колонку и купались в ее мощном фонтане.
отлипающими от стен обоями, подбежал, согнувшись, к холодильнику, распахнут
дверцу и сунул голову внутрь -- в холодильнике, по крайний мере, было
прохладней. Отдышавшись, я взял морковку с единственной нижней полки
холодильника (еще там лежали картошка и лук), вытер эту морковку о шорты и,
хрупко надкусив, пошел в "свою", вторую в этой квартире комнату. Здесь у
закрытого и наглухо занавешенного газетами окна выходящего на пожарную
лестницу, стояли самодельные деревянные козлы, на. этих козлах лежала
комнатная дверь, которую Максим и я сняли с петель, а на двери стоял мой
компьютер Compaq- Portable. Теперь это был мой письменный стол, или, как
говорят в Америке, my desk. Остальные мои вещи находились. на полу, в
картонных ящиках. И здесь же, на полу, лежал толстый квадрат поролона, на
котором я спал. Порывшись в ящиках и хмельно расшвыряв свои, в пестрых
обложках, книги, я извлек со дна ящика пачку старых фотографии и пошел к
Максиму.
фотографию. На ней я был снят в обнимку с молодыми и смеющимися женщиной и
мужчиной.-- Видишь эту пару? Они жили на Урале, Михаил был режиссером
телевидения, зарабатывал 160 в месяц. А эти его жена Лариса. Она работала
где-то за 60 рублей в месяц. Короче, нищая жизнь в промороженном сибирском
городе -- в магазинах годами ни мяса, ни овощей. Когда я прилетал туда из
Москвы, я привозил им мясо в чемодане, и это было для них праздником! И
однажды я видел, как Михаил пришел с работы. Он шел с автобусной остановки
десять кварталов по жуткому морозу, но когда он вошел в квартиру, Лариса уже
ждала его с тазом горячей воды. Она встала перед ним на конец сняла с него
промороженные ботинки и стала греть ему ноги в этой воде. При мне. Эту сцену
я никогда не забуду, и, кстати, можешь ее нарисовать! Называется
"Возвращение мужа с работы, или Секрет семейного счастья",-- я усмехнулся,
но тут же пьяно махнул рукой, досадуя, что отвлекся от главной идеи. --Дело
не в том! А в том, что у Михаила была другая женщина, Елена, и он уже
собирался уйти к ней от Ларисы. Но муж Елены написал на него донос в КГБ. Он
написал, что Михаил --диссидент, сионист, слушает "Голос Америки", ведет
антисоветские разговоры и так далее. Конечно, частично это было правдой --
Михаил слушал "Голоса" и читал самиздат. А кто из нас не читал самиздат и не
слушал "Голос Америки"? И вот его вызвали в КГБ и сказали: или говори, с кем
из диссидентов связан и где берешь Солженицына и другой самиздат, или мы
скажем твоей жене, что у тебя есть любовница. И представь себе: когда он
отказался давать показания, они действительно пришли к Ларисе, показали ей
фото той женщины -- Елены. Но Лариса выгнала их из квартиры! Гэбэшников
спустила с лестницы, представляешь! И они с Михаилом остались вместе -- он
расстался с Еленой и остался с Ларисой. И если бы я делал фильм о секрете
семейного счастья, я бы, конечно, взял у нее интервью...
Максим.
прозвучал телефонный звонок. Я откинулся на матраце, разгреб рукой груду
одежды за ним -- джинсы, мятые рубашки, носки -- и, наконец, извлек трубку
дребезжащего телефона.
дайджест". Вы помните меня?
этот Йосито дважды брал у меня интервью, и оба раза Tokyo Readers Digest
заплатил мне совсем не плохо -- по пятьсот долларов.
выдержал паузу, давая мне возможность объяснить мой переезд из богатого
пригорода Бостона в нищую окраину Нью- Йорка.
поехать в Москву в составе международной делегации журналистов...
Корнев Павел
Андреев Николай
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Орлов Алекс