Чтение 5–й страницы книги ~Кровь нерожденных~

- А на чье имя писать? - вскинула она глаза на дежурного.

- Пишите на имя начальника Лесногорского городского отделения МВД
капитана Савченко К.С.

- Насколько подробно все описывать?

- Ну, желательно подробней.

- Тогда длинно получится.

- Ничего, разберемся.

Заявление уместилось на двух страницах. Лена написала, как в женской
консультации ее усыпили, как она очнулась на больничной койке и из разговора
медсестер поняла, что ее собираются готовить к искусственным родам; как она
сбежала и просидела ночь в подвале, где ее не нашли по чистой случайности.

"Я не знаю, с какой целью все это было проделано, - закончила она, - кому
понадобились я и мой ребенок (у меня беременность двадцать шесть недель), но
факт насилия, на мой взгляд, очевиден". Число и подпись.

***

Милицейский "газик" не спеша ехал по Ленинградскому шоссе. Лену знобило,
хотя на плечи ей накинули телогрейку. Только сейчас она поняла, как устала.
Заявление не давало ей покоя. Наверное, не стоило его все-таки писать...

Оказавшись дома, она скинула больничное тряпье и встала под горячий душ.
Мылась долго, согревалась и смывала с себя всю эту жуткую, нелепую ночь.

"Почему я не написала, что искавшие меня в подвале упомянули фамилию
Зотова? Наверное, эта Зотова имеет отношение ко всей истории. Впрочем, вряд
ликто-то вообще будет заниматься моим заявлением. У них и так дел хватает.
Ну и хорошо, и отлично. Пусть все это забудется, исчезнет, как страшный сон.
Ничего не было - ни больницы, ни подвала. Там, правда, остались мои вещи -
любимый белый свитер из альпаки, который связала тетя Зоя, отличная
шерстяная юбка - в ней можно было бы ходить до девятого месяца, просто
пуговицы переставить. Ладно, переживу. Главное, все кончилось. Теперь можно
наконец лечь в родную чистую постель, вытянуть ноги, поспать часа три-четыре
и все, все забыть..."

Выйдя из ванной в теплом махровом халате, Лена поставила чайник на огонь
и, позвонив на паботу, наговорила на автоответчик главному редактору, что
задержится сегодня и приедет часам к двум, так как неважно себя чувствует.

Потом она вернулась в ванную, с какой-то суеверной брезгливостью, двумя
пальцами подняла с пола больничные тряпки и кинула их в пластиковый мешок,
чтобы прямо сейчас, пока закипает чайник, выбросить все это в мусоропровод
на лестничной площадке.

Еще с детства у Лены была привычка брать с собой ключи, отправляясь
выносить мусор: английский замок мог запросто защелкнуться. Много лет на
крючке в стенном шкафу в прихожей висели запасные ключи от квартиры и от
почтового ящика, которые Лена машинально брала и машинально вешала на место,
когда шла выносить мусор или доставать газеты.

Она привычно протянула руку и наткнулась на пустой крючок. Включив свет в
прихожей, обшарила дно шкафа, перетряхнула всю стоявшую там обувь. Ключей не
было.

"Успокойся, - приказала себе Лена, - ты просто забыла повесить их на
место. Сядь и подумай, куда ты могла деть ключи. Надо ведь просто поискать
как следует. Но сначала - выкинуть эту гадость". Она заметила, что говорит
вслух.

Достав связку ключей из сумочки, Лена открыла дверь. Руки немного
дрожали, и связка со звоном упала на кафель лестничной площадки, У дверного
коврика. Наклонившись, чтобы поднять ключи, она увидела у самого края
коврика окурок. Он был свежий, от него тошнотворно пахло табаком.

Быстро выбросив пакет с тряпьем в мусоропровод, Лена кинулась назад в
квартиру, захлопнула дверь, заперла ее на цепочку и села на низенький
телефонный столик в прихожей, пытаясь унять дрожь и успокоить дикое
сердцебиение. Она старалась медленно, глубоко дышать носом, ни о чем не
думая, только тупо считая вдохи и выдохи.

Но уже на втором вдохе она встала и распахнула приоткрытую дверь туалета.
Запах... Запах мужской мочи. Она зажгла свет. Эти скоты даже не спустили за
собой. Нажав рычаг слива и вылив в унитаз почти всю бутылку жидкого моющего
средства, Лена уже спокойно выключила огонь под захлебывающимся чайником и
так же спокойно, стараясь не торопиться, оглядела обе комнаты.

Теплилась слабая надежда, что хоть что-нибудь пропало, кроме ключей, что
это были просто воры. "Ага, - усмехнулась Лена, - пописать зашли".

Но ведь воры всякие бывают - открыли дверь отмычкой, тихо и аккуратно
обыскали квартиру, ничего не порушили, взяли только драгоценности и деньги,
бросили окурок у двери, захватили ключи, чтобы навестить гостеприимных
хозяев еще разок-другой...

Нет, ерунда. Зачем им ключи? Нормальный человек в таком случае
обязательно поменяет замок, и нормальный вор не может не понимать этого. К
тому же у вора есть отмычка.

Полторы тысячи долларов, отложенные на машину, оказались на месте, в
верхнем ящике письменного стола. Воры нашли бы моментально. В деревянной
шкатулке среди серебряных безделушек лежали старинные прабабушкины серьги,
золотые, с настоящими бриллиантами, и тоненькое золотое колечко с изумрудом,
папин подарок на шестнадцатилетие. Все было цело, а ведь шкатулка стояла на
самом виду, на туалетном столике.

Может, все-таки позвонить в милицию? И что сказать? "Пропали запасные
ключи, окурок у двери валяется, в туалете мужской мочой воняет?" Нет, не то.
Нужен хороший юрист, чтобы посоветоваться... Да, срочно нужен юрист.

Лена взглянула на телефонный столик, на котором всегда лежала ее
разбухшая старая, потрепанная записная книжка. В этой книжке были телефоны
практически всех ее знакомых за последние пятнадцать лет: ее сокурсников,
коллег, друзей, приятелей, людей, у которых она когда-то брала интервью,
авторов, которых редактировала и публиковала, - словом, номеров было,
наверное, больше тысячи.

Книжку эту Лена никогда не выносила из дома, не перекладывала в другое
место. Она как бы срослась с телефонным столиком, стала его частью, а потому
и не замечалась.

Но книжки не было. И в тот момент, когда Лена это обнаружила, зазвонил
телефон. Она схватила трубку. Вот сейчас человеческий голос - все равно чей
прекратит этот кошмар и все встанет на свои места...

- Алло, я слушаю!

Ответом было молчание.

Телефонное молчание всегда можно отличить от неполадок на линии: оно
живое, дышащее, жуткое. И тем не менее, прежде чем повесить трубку, Лена
сказала:

- Вас не слышно. Перезвоните.

Теперь уже думать и приходить в себя было некогда. Лена натянула
свободное трикотажное платье, в небольшой кожаный рюкзачок бросила зубную
щетку, пасту, бутылочку шампуня, нераспечатанные колготки, пару маек, прочие
мелочи. Ей часто приходилось ездить в командировки, набор необходимых вещей
был всегда под рукой. Собраться она могла за пять минут.

Заколов еще совершенно мокрые волосы, Лена накинула на голову шерстяной
шарф. Сапоги, длинное теплое пальто, рюкзак, сумка... Еще секунду подумав,
она вбежала в комнату, взяла доллары из ящика, часть запихнула на дно
рюкзака, под вещи, часть положила в маленькую сумочку. Потом надела на палец
папино кольцо, а прабабушкины сережки бросила в карман пальто - некогда было
разматывать шарф и вдевать их в уши. Теперь последнее - пресс-карта.

Международная пластиковая пресс-карта, размером чуть больше сигаретной
коробки, валялась на холодильнике, под мешком с хлебом. В другой ситуации
Лена, наверное, потратила бы на поиски полчаса, а сейчас нашла моментально.

Теперь все. Перед тем как захлопнуть дверь, она подсунула под внутренний
половичок ампулу с йодом, а вторую - под половичок на лестничной площадке,
перед своей дверью.

Лифт был занят. Лена ждать не стала, пошла пешком. Пройдя два лестничных
пролета, она услышала, как лифт остановился на ее пятом этаже и рванула по
лестнице вниз.

У подъезда стояла машина "скорой помощи", обыкновенный белый, заляпанный
грязью микроавтобус с красными полосами и цифрами 03 на боках. Шофер,
куривший в кабине, не обратил на вышедшую из подъезда женщину никакого
внимания. Быстро пройдя мимо, Лена заставила себя оглянуться и запомнить
номер.

Не замечая мелкого ледяного дождя, она побежала к метро.

Глава 4

Зотова пришла домой в половине пятого утра совершенно разбитая. Час назад
мальчики позвонили ей по сотовому телефону и сообщили, что в квартире никого
нет. Она велела им найти запасные ключи, телефонную книжку и какую-нибудь
фотографию хозяйки, но при этом следов не оставлять и ждать в машине
где-нибудь поблизости.

Амалия Петровна любила свою просторную, идеально чистую и уютно
обставленную квартиру, в которую переехала два года назад из однокомнатной
клетушки в "хрущобе". Вот уже двенадцать лет, после развода со своим
последним мужем, она жила одна. Детей у нее не было и быть не могло - не
из-за проблем со здоровьем, она была удивительно здоровым человеком, при
желании могла бы нарожать кучу детей. Но желания не было.

Амалия Петровна терпеть не могла все, что связано с беременностью,
родами, младенцами. Все это, по ее мнению, делало женщину беззащитной и
жалкой, придавало ей нечто животное.

Во время родов любая, даже самая сильная женщина превращалась в
бессмысленную, воющую от дикой боли самку. Куда девались красота, интеллект,
независимость?

Амалию Петровну всегда поражало, почему неуемные бабы, пережив столько
боли и унижения, решаются рожать по второму и третьему разу. Лично ей
страсть к размножению была глубоко противна.