Чтение 5–й страницы книги ~Охота на пиранью~

Погоня, конечно, будет. Предположим, у них есть на вертолете кое-какая аппаратура, есть способные идти по следу собаки. И все равно, это самодеятельность. Мазура учили выживать в условиях, когда ты брошен на совершенно чужой земле, и против тебя - все силы государства. И неплохо выучили, раз он жив до сих пор. Главное - держаться чащобы, где не сможет сесть вертолет, где густые кроны более-менее защитят от неприцельного автоматного огня с бреющего полета. Никто не станет, преследуя беглецов, устраивать лесной пожар-очень уж рискованно...

Вот только эти татуировки... Полное впечатление, что тут попахивает не просто унижением личности, а еще и неплохим расчетом. Кем бы ни был здешний "хозяин", он изрядно богат, судя по чудесному городку в глуши, и вполне может оказаться кем-то вроде местного удельного князька. А в здешних местах, где на многие сотни километров тянется тайга, где города вроде Шантарска далеки, словно Марс или Луна, нравы испокон веков были самыми патриархальными. "Закон - тайга, прокурор - медведь" - по этому нехитрому правилу жили и при царе, и при коммунистах, а уж теперь, когда полуфеодальный уклад вдруг совместился с огромными деньгами "новых русских"... Что, если уголовные татуировки преследуют строго определенную цель? И каждый здешний участковый, каждый деревенский житель будет знать, что из отдаленных лагерей задал тягу жуткий тать и убивец, какой-нибудь живорез Семен-Вырви-Глаз с подругой, Кровавой Катькой? В охоте может участвовать масса хороших и добрых людей, ни о чем не подозревающих. Свято верящих, что ловят живореза и варнака. Нечто подобное было с группой Морского Змея в более цивилизованных местах, правда, но это еще более осложнило дело, потому что и по радио, и по телевидению дважды в час напоминали о группе особо опасных преступников, стремящихся покинуть пределы области...

Предположим, Морской Змей, что твой колобок, благополучно избежал всех опасностей и прибыл на базу, не потеряв ни одного человека. Но там было шестеро "морских дьяволов", и у них не висела на шее питерская искусствоведка двадцати трех лет, сроду не отмахивавшая серьезных концов по дикой тайге...

В конце концов он незаметно задремал - когда обдумал все, что следовало.

...Он спал чутким волчьим сном и моментально проснулся от постороннего звука. Несколько секунд лежал во мраке, мгновенно привязав себя к реальности. Темнотища, хоть глаз выколи - ночь выдалась безлунная, а фонари поблизости от тюрьмы не горели. Потом справа проник свет.

Это отперли дверь камеры, и длинный прямоугольник резкого света протянулся от нее до противоположной стены, На всякий случай притворившись спящим, Мазур наблюдал сквозь прижмуренные веки. Шумно, по-хозяйски топая сапогами, вошли знакомые поганцы - усатый Мишаня и его напарник. Оба несли тяжелые табуретки, а бритый - еще и какой-то непонятный с первого взгляда предмет, за которым тянулась длиннющая тонкая веревка. На плече у Мишани висело помповое ружье.

Тайна предмета тут же разъяснилась: бритый установил его в углу, что-то повернул, нажал-и вспыхнул свет. Обыкновенная настольная лампа с длиннющим проводом, но вкрутили туда, пожалуй что, пятисотсвечовку, так что направленный в потолок сноп ослепительного света залил камеру, кроме уголка за самой лампой. На нарах зашевелились, забормотали люди, кто-то дико, истерически вскрикнул спросонья.

- Подъем, животные! - весело и властно покрикивал Мишаня. - Кончай дрыхнуть, культурная программа на подходе! Превратим Сибирь в край высокой культуры - не для вас, что ли, сказано? Коммунистов нету, а лозунг остался!

Лозунги-чтоб вы знали-штука долговечная...

Его напарник жизнерадостно заржал. Бессмысленно было притворяться и далее, Мазур сел, прислонясь спиной к стене, переглянулся с Ольгой. Судя по тоскливо-безнадежным лицам собратьев по заключению, ночные культурные программы им не в новинку и ничего приятного не содержат...

Мишаня поставил свой табурет в углу - теперь он был во мраке, а все остальные для него, как на ладони. Как ни вглядывался Мазур, рассмотреть верзилу не мог, но раздавшиеся в темноте звуки узнал моментально-это щелкали заполнявшие магазин патроны с пластмассовыми гильзами. Напарник, наоборот, устроился посреди камеры, восседал на табурете, ухмыляясь и ерзая.

В дверях торчал караульный, зажимая карабин под мышкой.

Повисло напряженное молчание.

- Итак, господа и твари, - театрально возгласил Мишаня из темноты. - От имени и по поручению, так сказать, разрешите объявить вечер культурного отдыха открытым. Почетный президиум в составе Политбюро ЦК КПСС решено не избирать по причине отсутствия такового в окружающей действительности.

Первым номером нашей программы... - он неимоверно долго тянул театральную паузу. - Восходящая звезда таежного стриптиза, мадемуазель Виктория Егоршина.

Виктоша, прошу!

Черноволосая молодая женщина слезла с нар, повернулась к ним лицом, отступив на пару шагов, раскланялась, разведя руки и производя ими волнообразные движения, словно неумелая актриса, изображающая птичий полет.

- Аплодисментов не слышу! донеслось из темноты. - Удручает меня некультурность ваша...

Трое мужчин на нарах ожесточенно захлопали в ладоши.

- Новенькие, а вы чего же такие некультурные? В карцер захотели?

Презирая себя, Мазур несколько раз хлопнул в ладоши. Рядом столь же вяло аплодировала Ольга.

- Скучает зал, скучает... - печально констатировал Мишаня. - Трудно разогревается публика, а посему-поехали, Виктоша, в медленном ритме!

Зрители затаили дыхание, добросовестно затаили...

Виктория с совершенно безучастным, словно у деревянной куклы, лицом принялась стаскивать сине-белые адидасовские штаны. Неумело пытаясь подражать стриптизеркам из импортных фильмов, продемонстрировала их на вытянутой руке, не глядя, отбросила в сторону. Распахнула куртку - под спортивным костюмом ничего больше не оказалось - и, старательно разведя полы в стороны, медленно закружилась, оборачиваясь то к нарам, то к двери, то к скрытому во мраке распорядителю. Бритый звонко шлепнул ее пониже спины. У Мазура судорогой свело пальцы, так хотелось добраться до обоих. Потом сбросила и куртку, обнаженная стояла посреди камеры, заложив руки за спину, глядя в потолок. На плече и на руках у нее Мазур заметил синие татуировки.

- А сейчас на сцену решительно выходит ейный неизменный ассистент, герр доктор Виктор Егоршин! - распорядился Мишаня-Просим, хер доктор! А изобразите вы нам, пожалуй что, подсвечник!

Иркутский врач покорно слез с нар, взял у бритого пару желтых стеариновых свеч, дождался, пока тот подожжет их зажигалкой, застыл, симметрично вытянув расставленные руки - нелепый и позорный живой канделябр. Пламени свечей почти не видно было в ярком электрическом свете. Ольга прерывисто вздохнула, почти простонала.

- А таперича, миряне, очаровательная Вика нам исполнит коронный номер нашего камерного концерта - камерный минет почти что в парижском стиле.

Барабан вертится, вертится... кто же этот счастливец? Ах, господин Степан, туточки среди нас присутствующий, словно рояль в кустах! Поприветствуем счастливчика, призовая игра! Виктоша, прошу!

Виктория опустилась на колени перед бритым Степаном, оба располагались в профиль к зрителям.

- И ее громкое, веселое, жизнерадостное чмоканье долетело аж до галерки!комментировал Мишаня. - Судьи отмечают мастерство спортсменки... смотреть, вы, новенькие, а то хуже будет! А теперь выдвигается канделябр...

Врач приблизился чуть ли не вплотную-с другой стороны, чтобы не заслонять зрелища от сидящих на нарах, встал, прилежно держа свечи.

- Встала Виктошенька, мурлыча и облизываясь, поклонилась зрителям с милой улыбкой... - тянул Мишаня.

Мазур давно уже, словно бы невзначай, снял свои тяжелые механические часы и положил их на нары у бедра. Он все еще колебался - не прикидывая шансы, а мысленно рисуя подробную партитуру предстоящего. В иных стычках импровизация категорически противопоказана, каждый бросок нужно рассчитать в уме заранее...

- Томно распростерлась Виктоша у подножия канделябра... - командовал Мишаня. - А в нашей программе - дебют! На сцену приглашается очаровательная мадемуазель Ольга Вяземская, каковая нам сейчас стянет портки с канделябра и ублажит его в точности так, как только что наблюдала. Внимание, дебют!

Впервые на нашей эстраде девочка-сосунок!

Ольга не шелохнулась. В ее голосе сквозило ледяное презрение:

- Я такие вещи только с мужем делаю.

- Мы же не звери, мадемуазель! - жизнерадостно завопил Мишаня. - Мы же народ понимающий и уважаем свободу выбора. Раз такие у вас сексуальные принципы, выбывает из игры канделябр! Идя навстречу пожеланиям дебютантки, приглашаем на сцену и законного мужа! Воля ваша, ублажайте его, счастливца!

Прошу на сцену, сладкая парочка. Аплодисменты! "Ригли-сперма" неповторимый устойчивый вкус!

Мазур склонился к Ольге и шепнул:

- Как только прикоснусь - падай и ползи под нары. Пошла!

Ольга стала медленно слезать с нар, Мазур стиснул часы в кулаке. Голова была ясная и холодная, как всегда перед боем, секунды растянулись неимоверно, и время казалось застывшим.

Ружье определенно будет направлено на него, а не на Ольгу. Вот только Мазур непременно окажется меж дверью и караульным-и успеет уйти с директрисы. Молниеносным броском швырнуть часы и разбить лампочку - детская забава. Хотя из коридора падает свет, все равно в первые секунды по контрасту покажется, будто наступил непроглядный мрак. А уж использовать эти секунды с максимальной выгодой-дело привычное: не истощен, не обессилен, нешуточно зол, недавно кормлен, тело все знает само... У Степана кобура под мышкой, это нужно учесть...

Ольга слезла с нар, встала, не удаляясь от них. Мазур спрыгнул следом.

- Итак, на сцене-сладкая парочка, минет по-армейски! - орал Мишаня. - Наш бравый майор начинает неспешно раздевать свою лялечку, сымает сначала, охальник, тельняшечку... Ну, шевелись, служивый!

Мазур протянул левую руку, коснулся Ольгиного локтя, миг спустя уже ушел с воплем вправо, отвлекая на себя внимание. Метнул часы. Лампочка с грохотом взорвалась, затрещала сухо вспышка короткого замыкания, упал мрак - и буквально в ту же самую секунду Степан, получив ребром ладони, обрушился с табурета - шумно, как мешок с картошкой. Мазур оттолкнулся от пола, прыгнул.

Навстречу, левее, ударил выстрел, лицо обдало жаром и тухлой пороховой гарью - промах! А Мазур смог отлично сориентироваться при вспышке. И ударил точно.

Что-то мерзко хрустнуло под пяткой, противник обмяк. Еще миг - и ружье оказалось в руках Мазура, он передернул затвор, выстрелил по часовому, не успевшему ничего предпринять, не успевшему даже убраться от двери. Стрелял в грудь, промахнуться никак не мог...

И тут от двери ударил в лицо свет нескольких мощных фонарей. Мазур мгновенно ослеп, но продолжал стрелять наугад - и не слышал ни звона стекла, ни криков, ни шума падающих тел. Боек щелкнул впустую, патроны кончились - и до него стало помаленьку доходить, что они не могли быть боевыми... Холостые пустышки. Его снова обыграли.

- Бросил бы ружьецо? послышался из коридора елейный голосок Кузьмича.Ну зачем оно тебе, бесполезное?

Мазур колебался секунду. У двери раздался негромкий хлопок, что-то прожужжало - и Мазур повалился на пол, опутанный сетью. Один из самых страшных врагов рукопашника - портативный метатель сети...

В камеру тут же хлынули толпой, грохоча сапогами, светя фонарями во все углы. К превеликому удивлению Мазура, его и пальцем не тронули - только приставили к голове дуло пистолета. Присевший рядом на корточки человек вполне мирно посоветовал:

- Не дергайся, шансов никаких...

Мазур не шевелился - шансов и в самом деле никаких не было. Он видел, как выносили из камеры табуреты, лампу, так и не пришедшего в себя Мишаню.

Стонавшего Степана вывели под руки.

- А ну, все на нары! - скомандовал Кузьмич. - И ты, голубка, вылезай-ка из-под нар живенько... - он обернулся к Мазуру. - Ну и здоров ты хамить, сокол...

- По хозяину и честь, - огрызнулся Мазур. Как ни странно, в голосе Кузьмича не слышалось ни злобы, ни раздражения. Словно происшедшее его вполне устраивало.

- Не прост ты, сокол, ох, не прост... - протянул старикан, стоя над Мазуром. - Все убрали? Часики ему верните, идут ведь? Идут, ты смотри. На совесть сделаны. С часиками на нарах куда как хорошо, всегда видишь, что времечко медленно бежит... Пошли? Ты, сокол, как сеть распутаешь, ее в окошечко выбрось обязательно, имущество казенное...

- Да ладно, - послышался чей-то незнакомый, уверенный голос. - Не изгаляйся, Кузьмич, сверх меры, распутайте вы его...

Это говорил белобрысый в рваных джинсах, недавний сокамерник. Он совершенно непринужденно спрыгнул с нар и стоял рядом с Кузьмичом, как свой человек.

- Думаешь? - спросил Кузьмич.

- Хватит, - махнул рукой белобрысый. - Все ясно. Распутывайте.

Кузьмич не протестовал. Мазура принялись распутывать - и, едва сдернув сеть, предусмотрительно отступили к двери, ослепляя его фонарями.

- Вались, майор, на нары и дрыхни-сказал Кузьмич. - Завтра поговорим...

И дверь захлопнулась, щелкнул замок. Мазур взобрался на нары. Ольга кинулась к нему, обхватила, прижалась.

- Ладно, - шепнул он. - Все обошлось...

На самом деле столь благополучный исход конфликта еще больше ему не нравился - из-за своей непонятности. Не избили для наглядного примера - хотя просто обязаны были это сделать, учитывая все их предшествующее поведение. И вдобавок в камере оказалась подсадка. У Мазура было впечатление, что он в очередной раз столкнулся с неким тестом, еще одной прогонкой по экстремальной ситуации. Для будущей рабочей силы такие тесты вроде бы и ни к чему...

Прошел час, а в камеру так никто и не нагрянул - и Мазур решил, что можно спать.

...На сей раз его разбудило не лязганье замка, а безмолвная возня рядом.

Протянув руку, он нащупал борющиеся тела, ткнул пальцем в жирный живот-и сообразил. Ударил наугад. Тут же раздался визг -Ольга сумела впиться зубами в зажимавшую ей рот ладонь. Придержав толстяка левой рукой, Мазур отвесил ему еще одну полновесную плюху, отшвырнувшую того подальше. Все это, если не считать визга, происходило в совершеннейшем молчании.

Ольга горячо зашептала на ухо:

- Проснулась - а он с меня штаны тащит, рот зажал... По дощатому полу прошлепали босые ноги - толстяк бежал к двери. Заколотил в окошечко:

- Господин караульный, за новенькими замечание! Животное женского пола мне отказывает в сексуальных услугах!

Стукнуло окошечко, и караульный лениво отозвался:

- Пшел вон.

- Господин караульный, я вам докладываю о нарушении правил согласно распорядку...

Караульный кратко и смачно разъяснил, куда толстяк может отправлятьсяпосле чего окошечко со стуком захлопнулось. Похоже, правила менялись на ходу... Мазур шепнул Ольге:

- Ложись-ка между мной и стеной на всякий случай...

Глава 5

ВИВАТ, КОРОЛЬ, ВИВАТ!

Это было первое утро, встреченное Мазуром в здешнем загадочном заточении - и потому он с ходу не смог определить, конечно, отличается ли оно от прежних угрюмых будней. Однако очень скоро убедился, что все же отличается...

Едва электронные часы Егоршина коротко пискнули - Мазур глянул на свои: было восемь - иркутский эскулап скатился с нар, подбежал к двери, постучал в окошечко и, стоило тому распахнуться, затараторил:

- Господин караульный, докладывает дневальный! В наличии - пятеро животных...

- Вы что это такое несете, господин хороший? - громко спросили с той стороны исполненным невероятного удивления голосом. - Сон, что ли, плохой увидали? И не совестно вам так страмно людей обзывать, товарищей своих?

- Но ведь распорядок... - сбился с тона врач.

- Какой распорядок? - продолжали удивляться в коридоре. - Уж не головку ли солнцем напекло? Распорядки какие-то вдруг придумали, дневальных... Нешто вам тут казарма? Тут вам горница, а в горнице - господа гости, кушать скоро подадут, так что потерпите чуточку, посидите, зарядку сделайте, что ли...

И окошечко звонко захлопнулось. Врач настолько оторопел, что так и остался торчать у двери. Прошло две-три минуты, прежде чем он вернулся на нары с совершенно растерянным лицом, мотая головой и бормоча что-то под нос.

Мазур сидел на нарах, как король на именинах, курил утреннюю сигаретку и грустно ухмылялся про себя. Ибо решительно не верил во внезапную вспышку гуманизма и нежданно разразившуюся среди тюремщиков эпидемию доброты. Глупо было бы такого ожидать - особенно после его вчерашних шумных подвигов.

Скорее уж следовало ждать вторжения разъяренных вертухаев с дубьем.

Значит, это всего-навсего продолжалась не столь уж и изощренная морально-психологическая прессовка. Сначала людей усиленно загоняли в скотство, потом контраста ради провозгласили вольности и либерализацию.

Холодный душик, горячий душик... Не оригинально и не ново. В иных жутко засекреченных учебниках можно прочесть описания не в пример более тонких и контрастных методов...

Должно быть, это в какой-то степени понимали и те трое, что оказались здесь прежде Мазура с Ольгой. Особого восторга на их лицах не наблюдалось скорее тягостные раздумья и усиленная работа мысли. Что, в общем-то, вполне укладывалось в стереотипы...

В половине девятого стали кормить-опять-таки со всем политесом.

Распахнулось окошечко, и караульный возгласил:

- Господа, кушать подано! Дамы, как и положено, подходят в первую очередь! Виктория Федоровна, Ольга Владимировна, прошу!

Вернувшись, Ольга с недоуменным пожатием плеч показала Мазуру не только миску - где к куску жареной курицы с картошечкой прилагалась и пластмассовая ложка - но и пачку болгарских сигарет со стограммовой голландской шоколадкой. Всем дали ложки, а Мазуру с толстяком еще и по пачке сигарет (Егоршины, судя по всему, не курили), а вместо воды сунули по двухлитровому баллону пепси. Мало того, караульный пообещал:

- Вернетесь с прогулочки, дамы и господа, мы вам тем временем умывальничек поставим... Если кому книжку или там шахматишки, только скажите, мы здесь на то и приставлены...

Голос его звучал откровенно и мирно, однако Мазур, за время службы прошедший неисчислимое количество учебно-тренировочных допросов - ив роли следователя, и сидя на месте допрашиваемого-распознавал в сладеньком баритоне некий "второй план". И легкая насмешка, и еще, пожалуй, недовольство оттого, что приходится ломать всю эту комедию. Во всяком случае, когда караульный приглашал получить миску с завтраком "господина Минаева", определенная доля злобы в его голосе была - ну, не актер, конечно, а его дружков Мазур вчера должен был ушибить на совесть, особенно Мишаню...

После завтрака Мазур хотел было поговорить с сокамерниками - уже в полный голос, - но увидел, что они, подчиняясь наработанному рефлексу, принялись вылизывать миски языком, брезгливо поморщился и махнул рукой. Он не собирался быть святее папы Римского и прекрасно понимал, что сломаться может любой, но все же за четверть века привык к совсем другим людям... И потому не мог себя пересилить.

Ольга, наоборот, непринужденно пошла на разведку - сразу после завтрака подсела к Виктории, и они о чем-то зашептались, один раз даже послышались смешки. Сам Мазур, перебравшись под окошко, чутко прислушивался к долетавшим снаружи звукам, пытаясь выловить в окружающем пространстве хоть кроху полезной информации. Но ничего полезного не обрел. Все, что долетало, больше всего походило на утренние шумы самой обыкновенной деревеньки: лениво брехали собаки, давая понять, что они не дармоедствуют, а прилежно несут службу, совсем недалеко мычала корова, пару раз слышалось ржанье лошадей, кто-то прошел, позвякивая пустыми ведрами, и вскорости забренчала колодезная цепь. Закрыть глаза, забыть на миг про тюрьму, отрешиться - и кажется, будто сгинули куда-то последние четверть века, а ты в родной деревне... Вернулась Ольга, шепнула на ухо:

- Ничего не получается. Никакой пользы.

- Раскрутить пробовала?

- Ага. Пока речь идет о постороннем тра-ля-ля, все гладко, а стоит речь завести о том, что им тут предлагали, - сразу в клубок сворачивается, иголки выставляет...

Мазур задумчиво уставился на толстяка. Чутье подсказывало: тут не придется особенно изощряться, пускать в ход особые методы допроса, каким учили, - сунуть кулак к носу, дать по ушам разок... Попробовать, что ли?

Не успел распахнулось окошечко, и караульный, изо всех сил пытаясь сохранять те же интонации радушного и хлебосольного хозяина, возгласил:

- Дамы и господа, не изволите ли на прогулку собраться? Погоды стоят самые солнечные, воздухом подышать куда как полезно... Украшеньица получайте, будьте ласковы!

Тут же лязгнул металл - вертухай забросил в окошечко клубок поблескивающих, новеньких цепей (Мазур тут же отметил, что разомкнутых браслетов - четыре). Никто не шелохнулся-видимо, для сокамерников Мазура такие сюрпризы тоже оказались новостью. Цепи так и лежали около двери.

- Ну что ж вы так, родненькие? - озаботился караульный. - Подходи первый, кто хочет. Люди вы ученые, грамотные, живенько разберетесь, что куда цеплять. Или погулять не хотите? - в голосе зазвучали прежние, жестокие нотки. - Что ж вы так о здоровье не заботитесь? Добром прошу, надевайте обновки...

Толстяк первым кинулся к двери, принялся ворошить лязгающую кучку.

Караульный наставлял:

- Пару на ручки, пару на ножки, сударь милый. Ходил, поди, в кинематограф, видел кандальников?

Со страху, должно быть, толстяк разобрался быстро, звонко защелкнул на запястьях и лодыжках браслеты. Мазур присмотрелся. Самые настоящие кандалы ручные и ножные, соединены цепью. Сработано на совесть, тяжесть, сразу видно, приличная. Тем временем на пол плюхнулся новый звенящий клубок.

- Надевай, майор, сокол наш, - послышался голос Кузьмича. - Ты не бойся, у нас погулять и означает-погулять. Таежным воздухом подышите, потом в баньку сводим. Только ты уж их не скидывай, как факир в цирке, а то мне сердце вещует, что женушка у тебя таким фокусам не обучена, и потому ничего толкового у тебя пока что и не выйдет...

Плюнув, Мазур слез с нар. Оковы весили килограммов десять и движения стесняли изрядно. Кузьмич зорко таращился, наблюдая за этим фантасмагорическим одеванием - и, когда в кандалах оказались все пятеро, дверь тут же распахнулась.

- По одному подходите, гости дорогие-позвал старик.

Мазур пошел первым. Там стоял незнакомый жлоб, здоровенный, как все здешние, и, подобно всем уже виденным, одетый то ли купеческим приказчиком, то ли справным мужиком, собравшимся в церковь или на ярмарку. Он ловко пристегнул. наручниками цепь Мазура к другой цепи, потяжелее-а потом одного за другим присовокупил к этой цепи и всех остальных. Оглядел дело своих рук не без удовольствия, отступил на шаг и скомандовал:

- Шагайте на двор, господа гости!

Странная процессия двинулась, звякая и погромыхивая. Было не то чтобы мучительно, но непривычно и унизительно. То и дело кто-то наступал на цепи, останавливая шествие. Мазур оглянулся через плечо - Ольга крепилась, старательно держа одной рукой общую цепь, другой подхватив ножные кандалы.

Кузьмич шел впереди, мурлыча под нос что-то тягучее, вполне возможно, церковное. На крыльце обернулся:

- К телеге шагайте, милые. Повезем вас, как бар, не бить же ножки полверсты?

Метрах в десяти от крыльца стояла знакомая повозка - и возница тот же самый, сидел с равнодушным лицом опытного кучера, возившего на своем веку самые неожиданные грузы. Когда пятерка под лязг и звон плелась к нему, мимо прошла женщина лет сорока - с простым русским лицом, в черной юбке до пят, синей кофте в белый горошек и сером платке. Несла она большой глиняный горшок с мукой, и от ее взгляда у Мазура мурашки побежали по спине - именно потому, что этот мимолетный взгляд был начисто лишен и неприязни, и любопытства, да и каких бы то ни было других эмоций. Столь привычно и равнодушно сам Мазур прошел бы мимо фонарного столба или газетного киоска каждодневных деталей быта...

Кое-как взобрались и расселись, свесив ноги. Кузьмич ловко запрыгнул на высокую повозку, оказавшись рядом с Мазуром-крепок был, сволочной старичок, надо признать, ни следа дряхлости...

Из-за соседнего строения, больше всего смахивавшего на амбар, выехали двое всадников-бритый Степан (бросивший на Мазура злой взгляд) и незнакомый усач. Двинулись следом за повозкой, как конвойные.

Прежние караульщики распахнули ворота, повозка выехала с заимки, но повернула в другую сторону - стала пересекать долину в самом широком месте.

Там тоже оказалась колея-но не столь накатанная, как та, по которой вчера везли Мазура с Ольгой.

Утро и в самом деле выдалось прекрасное, небо было ласково-синим, безоблачным, темно-зеленая тайга казалась чистейшей, сотворенной пять минут назад на пустом месте-для жительства или охоты добрых, честных людей...

- Как самочувствие, майор? - непринужденно спросил Кузьмич. - Ты всегда такой спокойный, или только по утрам? А если я вас всех расстреливать везу?

- сзади шумно вздохнул толстяк, и старик, не глядя, презрительно бросил через плечо:

- Не хныкай, вонючка, шутит дедушка, натура у него такая... Вот ты знаешь, майор, что я в тебе отметил? Ни разу ты, сокол, ни у кого не спросил, что нам всем от тебя нужно...

- Ведь не скажешь, - пожал плечами Мазур.

- Так спросить-то не грех? Значит, решил на расспросы времени не тратить, а сбежать при первом удобном случае, а? Соколок... А сейчас о чем думаешь?

- О высоких материях, - сказал Мазур. - Галактика, понимаешь, куда-то несется в пространстве, планеты вертятся, кометы кружат, повсюду благолепие и мировая гармония - и надо ж так, чтобы обитал в тайге такой поганец, как ты, старче божий...

- Не любишь ты меня, сокол, - печально вздохнул Кузьмич. - Не глянулся я тебе, убогонькой...

- Так а за что мне тебя любить?

- За душу мою добрую, - сказал Кузьмич с просветленным лицом. - Я тебя не мучил, красоточку твою на баловство не давал, хоть и приставали, как с ножом к горлу, иные охальники. Живешь ты у меня, как у Христа за пазухой, лопаешь от пуза, ребяток моих увечишь совершенно безнаказанно, да вдобавок обзываешь бедного старика похабными городскими словами-Ох, попался бы ты мне, старче бедный, в вольной тайге... - мечтательно сказал Мазур.

- Убил бы? - радостно догадался старик.

- Да уж не пряниками бы кормил.

- По таежному закону, одним словом? Где медведь - прокурор? А? Так что же ты злобой исходишь, когда не ты меня, а я тебя по тому же таежному закону посадил на цепь - и за ногу к конуре?

- Ты не передергивай, - хмуро сказал Мазур. - Я, понимаешь ли, плыл и никого не трогал...

- А ты за всю жизнь никогда ничего не делал поперек закона? Это на военной-то службе, сокол?

- Философский ты старичок, - сказал Мазур.

- Уж пытаюсь, как умею, - сказал Кузьмич. - Есть грех, тянет иногда замысловато умствовать. И приходит мне тогда в голову, что вся наша жизнь это бег меж законами, как меж деревьев. То я тебя поймаю, то ты меня...

Возница натянул поводья. Повозка остановилась посреди глухой тайги, оба всадника тут же спешились и принялись старательно привязывать коней к низким сучьям ближайших кедров.

- Ну, слезайте, гости дорогие, - распорядился Кузьмич, спрыгнув на землю с юношеской ловкостью-Уж простите, что пешком вас гонять приходится, да лошадей жалко мучить - у нас там медведь обитает, коняшки пугаться будут...

Майор, коли ты такой прыткий, с медведем подраться не желаешь на потеху честной компании? Топор тебе дам, будешь, как римский гладиатор... И чем бы ни кончилось, я твою женушку отпущу вовсе даже восвояси...

- Не юродствуй, старче, - сказал Мазур. - Что-то ты не похож на дурака, который свидетелей отпускает...

- Ну вот, снова ты обо мне плохо думаешь, - грустно молвил Кузьмич и первым направился по колее в глубь тайги, не оглядываясь.