Чтение 5–й страницы книги ~След хищника~

-- Мать хотела. Я слышал, как она просила. Они не позволили ей.

Мы с трудом прокладывали себе дорогу через этот бардак. Кейс с выкупом нашли почти сразу же -- он лежал под кроватью. Насколько я мог судить, содержимое было в целости и сохранности. Это хорошая новость для Ченчи. Пучинелли кисло посмотрел на пачки банкнот и начал искать рацию.

У самих владельцев квартиры было радио -- оно открыто стояло на телевизоре, но Пучинелли покачал головой, сказав, что это уж слишком просто. Он начал методические изыскания и наконец нашел рацию на кухне в коробке из-под макарон.

-- Вот она, -- сказал он, смахивая в сторону макароны ракушки. -- С наушниками.

Маленькая, но сложная "уоки-токи", с убирающейся антенной.

Не сбей частоту, -- сказал я.

Я не вчера родился.

Да

и тот, кто передавал указания, думаю, тоже.

Он мог не все продумать.

Мог. Все преступники иногда маху дают, иначе мы никогда бы не пой-

мали никого. -- Он тщательно обмотал провод с наушниками вокруг рации и положил ее у двери.

-- Как думаешь, -- спросил я, -- какой у нее диапазон?

-- Не больше нескольких миль. Я выясню. Но, думаю, все равно слишком большой, чтобы нам это помогло.

Оставались еще пистолеты. Это было просто -- Пучинелли нашел их на подоконнике, когда велел поднять один из прожекторов, чтобы дать нам побольше света.

Мы оба посмотрели из окна вниз. "Скорая" и заграждения все еще были на месте, хотя драма уже закончилась. Я подумал, что прежнее скопище полицейских машин и вооруженного до зубов народу, спрятавшегося за ними, представляло собой страшноватое зрелище. Вместе с жарой, младенцем, прожекторами и вонищей это наверняка держало бандитов на грани.

-- Он в любой момент мог бы тебя застрелить, -- сказал я, -- пока ты шел по улице.

-- Я решил, что он не будет стрелять,-- бесстрастно сказал он. -- Но когда я крался по лестнице, -- он криво улыбнулся, -- тут уж я засомневался.

Он по-свойски кивнул мне, пусть и сухо, и ушел, сказав, что позаботится, чтобы выкуп привезли, и пошлет людей забрать и зарегистрировать пистолеты и рацию.

-- Ты останешься здесь? -- спросил он.

Я поморщился.

-- На лестнице снаружи посижу.

Он улыбнулся и пошел прочь, а потом, как и полагается, пришли полицейские. Я сопровождал выкуп до банка, выбранного Пучинелли, проследил за перевозкой вплоть до хранилища и взял расписку у банка и карабинеров. Затем, отправившись за машиной Ченчи, по пути я сделал обычный звонок с переводом оплаты на абонента в Лондон. Отчеты о проделанной работе должны были поступать регулярно, а в ответ я получал полезные плоды коллективной мысли нашего офиса.

-- Девушка дома, -- отчитался я. -- Осада окончена. Первый выкуп цел. А что мне будет за второй?

-- Завтра утром разберемся.

-- Ладно.

Они хотели узнать, когда я вернусь.

-- Через два-три дня, -- ответил я. -- Зависит от девушки.

ГЛАВА 5

Алисия проснулась вечером, совершенно разбитая. Ченчи взлетел по лестнице наверх, чтобы заключить ее в объятия, и вернулся вниз с глазами на мокром месте, сказав, что она все еще никак не может проснуться окончательно и поверить, что она дома.

Я не видел ее. Илария по предложению тетушки Луизы проспала всю ночь на поставленной в комнате Алисии еще одной постели. Похоже, она была искренне рада возвращению сестры. Утром она спокойно спустилась к завтраку и сказала, что Алисия чувствует себя плохо и не хочет вылезать из ванной.

-- Почему? -- испуганно спросил Ченчи. -- Говорит, что она грязная. Уже дважды вымыла волосы. Говорит, что от нее воняет.

-- Но ведь это не так, -- запротестовал он.

-- Не так. Я ей сказала. Эффекта никакого.

-- Дайте ей немного бренди и флакон духов, -- посоветовал я.

Ченчи непонимающе уставился на меня, а Илария хмыкнула:

-- Почему бы и нет?

Она пошла отнести все это сестре. Сегодня утром она держалась куда свободнее, чем все время прежде, как будто освобождение сестры стало освобождением и для нее.

К полудню приехал Пучинелли со стенографистом. Алисия спустилась к нему. Стоя в холле рядом с Пучинелли, я смотрел на нерешительно спускающуюся по лестнице фигурку и прямо-таки ощущал ее неодолимое желание спрятаться. Она остановилась, не дойдя до конца лестницы четыре ступеньки, и оглянулась, но Иларии, которая ходила позвать ее, нигде не было.

Ченчи шагнул вперед и обнял ее за плечи, вкратце объяснив, кто я такой, и сказав, что Пучинелли хочет знать все, что с ней произошло, надеясь найти в этом ключ, который поможет ему арестовать виновных. Она слегка кивнула. Лицо ее было бледным. Я видел жертв похищений, которые при возвращении домой впадали в буйную радость, в истерику, в апатию -- все это было шоком. Состояние Алисии как раз подходило для подобного случая -- смесь робости, отстраненности, слабости, облегчения и страха.

Волосы ее были еще влажными. На ней были футболка и джинсы. Никакой косметики. Она казалась беззащитной шестнадцатилетней девочкой, только что оправившейся от болезни, девочкой, которую я видел раздетой. Но уж на что она точно не была похожа, так на любимицу всех европейских ипподромов, чье лицо не сходило с обложек журналов.

Ченчи отвел ее в библиотеку, и мы расселись по креслам.

-- Пожалуйста,-- сказал Пучинелли, -- расскажите нам о том, что случилось. С самого начала.

-- Я... это было, кажется, так давно... -- Она говорила, обращаясь по большей части к отцу, изредка поглядывая на Пучинелли и вовсе не глядя на меня. Она все время говорила по-итальянски, хотя медленно и с частыми паузами, так что я легко понимал ее. На миг в голове промелькнула мысль, что я после приезда изрядно поднаторел в итальянском и лишь теперь это заметил.

-- Я скакала на местном ипподроме... но ты же знаешь.

Ченчи кивнул.

-- Я выиграла скачку, что была в шесть. Но результат оспорили... Теперь кивнули уже оба -- и Ченчи, и Пучинелли. Помощник, не поднимая глаз, сосредоточенно стенографировал.

-- Я поехала домой. Я думала об Англии. О том, как буду скакать на Брунеллески в Дерби... -- Она замолкла. -- Он выиграл?

Ее отец растерянно посмотрел на нас. Вряд ли после ее исчезновения он заметил бы даже пришествие марсиан.

-- Нет, -- ответил я. -- Пришел четвертым.

-- О, -- рассеянно сказала она, а я не стал объяснять, что знаю, какой пришла лошадь, только потому, что на ней должна была скакать она. Обычное любопытство и ничего больше.

-- Я была уже... я уже видела дом. Почти у ворот. Я сбросила скорость, чтобы повернуть.

Классическое место для похищения -- у самого дома жертвы. У нее была красная спортивная машина, кроме того, она в тот день ехала, опустив крышу, как всегда делала при хорошей погоде. Услышав это, я подумал, что некоторые люди в прямом смысле слова облегчают задачу похитителям.

-- Тут ко мне подъехала машина... Я ждала, пока она проедет, чтобы повернуть к дому... но она не проехала, она вдруг остановилась между мной и воротами, загородила дорогу... -- Она замолчала и с мучительным беспокойством посмотрела на отца. -- Я ничего не смогла сделать, папа. Правда.

-- Милая, дорогая моя... -- Казалось,, даже сама мысль удивила его. Он не видел, как я, верхушки айсберга, который называется комплексом вины. Но ведь он не так часто, как я, с этим сталкивался.

-- Я не могла понять, что они делают, -- продолжала она. -- Затем вдруг все двери той машины сразу открылись, и оттуда выскочили четверо... все в этих ужасных масках... правда, ужасных... маски демонов и чудовищ. Я подумала, что они хотят меня ограбить. Бросила им свой кошелек и попыталась дать задний ход... а они запрыгнули в мою машину... просто запрыгнули... -- Она замолчала. Слишком разволновалась. -- Все было так быстро, -- виновато говорила она. -- Я ничего не смогла сделать...

-- Синьорина, -- спокойно сказал Пучинелли, -- тут нечего стыдиться. Если бандиты хотят кого-нибудь похитить, то они это делают. Даже вся охрана Альдо Моро не смогла им помешать. А тут молодая девушка в открытой машине... -- Он выразительно пожал плечами, даже не считая нужным закончить предложение. По крайней мере, на некоторое время она успокоилась.

Месяцем раньше в частном разговоре он сказал мне, что любая богатая девушка, которая разъезжает в открытой спортивной машине, просто провоцирует грабителей и насильников.

-- Я не хочу сказать, что они не похитили бы ее так или иначе, но она вела себя глупо. Она просто облегчила им задачу.

-- Мало радости в жизни, если тебе двадцать три, если ты достиг успеха и не можешь позволить себе покататься в солнечный денек в открытой спортивной машине. Что бы ты ей посоветовал -- ездить в закрытом почтенного возраста автомобиле с запертыми дверьми?

-- Да, -- ответил он. -- Да и ты тоже, .если бы твою фирму насчет этого спросили. Вам за такие советы и платят.

-- Довольно верно.

Алисия продолжала:

-- Они надели мне на голову мешок... от него шел какой-то сладкий запах...

-- Сладкий? -- спросил Пучинелли.

-- Понимаете, как эфир. Хлороформ. Что-то вроде этого. Я пыталась сопротивляться... они держали меня за руки... вроде бы подняли меня... больше ничего не помню.

-- Они вытащили вас из машины?

-- Наверное. Должны были.

Пучинелли кивнул. Ее машину нашли в доброй миле от дома, на стоянке у фермы.

-- Я проснулась в палатке, -- сказала Алисия.

-- В палатке? -- растерянно спросил Ченчи.

-- Да....ну... она стояла в комнате, но я не сразу это поняла.

-- Что за палатка? -- спросил Пучинелли. -- Опишите.

-- О... -- Она слабо пошевелила рукой. -- Я каждый стежок могу описать. Зеленый брезент. Около двух с половиной квадратных метров... чуть меньше. Стенки были...я не могла в ней встать. Каркасная палатка.

-- У нее был пол. Очень плотная ткань. Серая. Водонепроницаемая, наверное, хотя это не имеет значения...

-- Что случилось, когда вы проснулись?-- продолжал Пучинелли.

-- Один из них стоял возле меня на коленях и бил меня по щекам. Сильно. "Давай, -- говорил он. -- Давай". Когда я открыла глаза, он заворчал на меня и сказал, что я должна повторить несколько слов и потом могу снова спать.

-- Он был в маске?

-- Да... морда черта... оранжевая... вся в бородавках.

Мы все знали, что это были за слова. Мы все их не раз слышали, снова и снова прокручивая первую пленку. "Это Алисия. Пожалуйста, сделайте, как они говорят. Иначе меня убьют". Голос был пьяным от наркотиков, но все же узнаваемым.

-- Я понимала, что говорю, -- сказал она. -- Я поняла, когда окончательно проснулась... но когда я говорила эти слова, все у меня в голове плыло. Я и маски-то толком не могла рассмотреть... я просто отключалась и просыпалась снова.

-- Вы когда-нибудь видели кого-нибудь из них без маски? -- спросил Пучинелли.

Еле заметная улыбка скользнула по ее губам.

-- Я больше никого из них не видела, даже в масках. Вообще никого. Первым человеком, которого я увидела с того самого дня, была тетушка Луиза... Она сидела у моей кровати... вышивала... и я подумала, что сплю... -- На глаза ее неожиданно навернулись слезы. -- Они сказали, что, если я увижу их лица, они меня убьют. Сказали, чтобы я и не пыталась увидеть их... -- Она сглотнула комок. -- Ну... я и не... пыталась...

-- Вы поверили им?

Молчание. Затем она сказала "да" с такой уверенностью, что мы как наяву представили то, что ей пришлось пережить. Ченчи; который и сам верил в эти угрозы, был просто потрясен. Пучинелли твердо заверил ее, что, по его мнению, она была права. Я тоже так думал, хотя об этом и не говорил.

-- Они сказали... что я в целости и сохранности попаду домой, если буду вести себя тихо... и если вы за меня заплатите. -- Она попрежнему старалась не плакать. -- Папа...

-- Дорогая моя... я все бы отдал! -- Он сам, того гляди, готов был разрыдаться.

-- Да, -- сухо подтвердил Пучинелли. -- Ваш отец заплатил.

Я посмотрел на него.

-- Он заплатил, -- повторил он, твердо глядя на Ченчи. -- Сколько и где -- знает только он. Иначе вас бы не освободили.

-- Я был рад тому,, что мне выпал шанс, после того, как ваши люди... -- защищаясь, заговорил Ченчи.

Пучинелли быстро прокашлялся и сказал:

-- Продолжим. Синьорина, опишите, пожалуйста, как вы жили последние шесть недель.

-- Я не знала, сколько времени это тянулось, пока тетя Луиза мне не сказала. Я потеряла счет времени... столько дней... да это и не имело значения. Я спрашивала, почему так долго, но они не отвечали. Они никогда не отвечали. Не было смысла спрашивать... но я иногда все же спрашивала, чтобы услышать собственный голос. -- Она замолчала. -- Странно разговаривать так. Я целые дни вообще ничего не говорила.

-- А они говорили с вами, синьорина?

-- Они давали приказы.

-- Какие?

-- Забрать еду. Выставить... парашу... -- Она осеклась, затем сказала: -- В этой комнате все это так дико звучит...

Она обвела взглядом благородные книжные шкафы, возвышавшиеся до самого потолка, обитые шелком кресла, бледный китайский ковер на мраморном полу. Каждая комната в этом доме была полна непринужденной атмосферы благополучия, старинных вещей, стоявших тут десятилетиями, сокровищ, уже воспринимаемых как должное. За свою карьеру жокея она, наверное, не раз жила в бедных комнатенках, но сейчас она взирала на свои корни, как я понимал, свежим взглядом.

-- В палатке, -- сказала она покорно, --был кусок пенополиуретана, на котором я спала, и еще кусок поменьше, вместо подушки. Там еще была параша... обыкновенная бадья, как в конюшнях. Больше ничего. -- Она помолчала. -- С одной стороны палатки была "молния". Она открывалась только на пятнадцать сантиметров... выше она была заклинена. Они говорили мне, когда ее расстегнуть, и я находила там еду...

-- Вы могли видеть из палатки комнату? -- спросил Пучинелли. Она покачала головой.

-- За "молнией" была еще одна палатка... но слегка провисшая вроде бы... в смысле, установленная не так, как другая палатка для жилья... -- Она помолчала. -- Они велели мне и не пытаться проникнуть в нее. -- Снова молчание. -- Еда всегда стояла так, что я легко могла ее достать. Прямо за "молнией".

-- Что за еда? -- спросил Ченчи, глубоко встревоженный.

-- Макароны. -- Молчание. -- Иногда горячие, иногда холодные. С подливой. Думаю, консервированные. Короче, -- устало сказала она, -- их приносили два раза в день. И со второй порцией обычно бывали снотворные таблетки.

Ченчи было негодующе выкрикнул что-то, но Алисия сказала:

-- Мне было все равно. Я просто глотала их... все лучше, чем бодрствовать.

Повисло молчание. Затем Пучинелли сказал:

-- Вы слышали что-нибудь, что могло бы помочь нам обнаружить, где вас держали?

-- Слышала? -- Она рассеянно посмотрела на него. -- Только музыку.

-- Какую?

-- Ох... записи. Запись, все время одну и ту же.

-- Что это была за музыка?

-- Верди. Оркестровые произведения, без голоса. Три четверти пленки -- Верди, затем поп-музыка. И тоже без пения.

-- Вы можете записать все музыкальные фрагменты по порядку?

Она слегка удивленно посмотрела на него, но ответила:

-- Да, наверное. Я знаю все названия.

-- Если вы сделаете это сегодня, я пришлю человека за списком.

-- Хорошо.

-- Вам что-нибудь еще приходит в голову?

Она тупо уставилась в пол. Тонкое ее лицо было полно усталости -- сейчас, после освобождения, мыслительные усилия были для нее еще слишком утомительны. Затем она сказала:

-- Раза четыре мне велели зачитать вслух несколько предложений, причем каждый раз говорили, чтобы я упомянула чтонибудь из моего детства, о чем мог бы знать только мой отец, чтобы он поверил, что я еще... что со мной все хорошо.

Пучинелли кивнул.

-- Вы читали из ежедневных газет.

Она покачала головой.

-- Это были не газеты. Просто предложения, напечатанные на обыкновенной бумаге.

-- Эти бумажки оставались у вас?

-- Нет... они приказывали мне передавать их после прочтения сквозь то отверстие. -- Она помолчала. -- Они выключали музыку только тогда, когда записывали меня.

-- Вы видели микрофон?

-- Нет... но я четко слышала сквозь палатку, как они разговаривают, потому я думаю, что они записывали меня снаружи.

-- Вы могли бы припомнить их голоса?

Она невольно вздрогнула.

-- Два -- да. Они больше всего говорили. Но были и другие. Тот, что делал записи... я узнаю его. Голос был такой... холодный. Второй был такой отвратительный... казалось, он наслаждается этим... но хуже всего он был в самом начале... или я привыкла, и мне стало все равно. Затем был один, который все время извинялся... "Прошу прощения, синьорина", -- говорил он, когда приносил еду. А один просто ворчал... Никто из них не отвечал, когда я говорила.

-- Синьорина, -- сказал Пучинелли, -- если мы прокрутим вам одну из тех записей, что получил ваш отец, вы скажете нам, если узнаете голос?

-- О... -- Она сглотнула. -- Да, конечно.

У него с собой был маленький магнитофон и копии записей. Она опасливо смотрела, как он вставляет кассету и нажимает на кнопку. Ченчи крепко взял ее за руку, словно мог защитить ее от того, что ей предстояло услышать.

-- Ченчи, -- послышался ЕГО голос, -- ваша дочь Алисия у нас. Мы вернем ее после того, как вы заплатите пятнадцать миллиардов лир. Послушайте голос своей дочери.

Щелчок. Затем голос Алисии. Потом снова ОН:

-- Поверьте ей. Мы ее убьем, если вы не заплатите. Не тяните. С карабинерами не связывайтесь, иначе вашу дочь изобьют. Мы будем бить ее за каждый день опоздания, а также...

Пучинелли решительно нажал кнопку, резко и безжалостно отсекая самые страшные, мерзкие угрозы. Алисию и так трясло, она едва могла говорить. Она коротко и выразительно кивала.

-- Вы можете поклясться?

-- Д-да...

Пучинелли методично убрал магнитофон.

-- На всех записях один и тот же мужской голос. Мы провели экспертизу голоса, чтобы быть уверенными.

У Алисии пересохло во рту, она с трудом сглотнула слюну.

-- Они меня не били. Даже не угрожали. Они ничего подобного не говорили.

Пучинелли кивнул.

-- Угрозы были для вашего отца.

-- Папа, -- с напряженным волнением сказала она, -- ты же не заплатил столько? Это же все... ты же не мог...

Он ободряюще покачал головой.

-- Нет-нет, ничего подобного. Не волнуйся... успокойся...