омлет, глава экспедиции первым рассказал о том, что произошло
непосредственно после катастрофы на плато.
смерзшегося снега, и застрял сравнительно неглубоко, зажатый уступами
ледяного ущелья, то, несмотря на силу удара, пострадало лишь наружное
стекло иллюминатора. В кабине даже не погас свет. Без сознания лежали
только я и Дьячук. Зернов и Чохели удержались на своих местах, счастливо
отделавшись "парой царапин", и прежде всего попытались привести в чувство
меня и Тольку. Дьячук сразу пришел в себя, только голова кружилась и ноги
были как ватные. "Сотрясеньице небольшое, - сказал он, - пройдет.
Поглядим-ка лучше, что с Анохиным". Он уже входил в роль медика. Его
подтащили ко мне, и все трое принялись приводить меня в чувство. Но ни
нашатырный спирт, ни искусственное дыхание не помогали. "По-моему, у него
шок", - сказал Толька. Вано, уже успевший через верхний люк пробраться на
крышу снегохода, сообщил, что из щели можно благополучно выбраться. Однако
предложение вынести меня из кабины Толька отверг: "Сейчас его надо
оберегать от охлаждения. По-моему, шок переходит в сон, а сон создаст
охранительное торможение". Тут Толька чуть снова не свалился без чувств, и
эвакуацию экипажа решили начать с него, а меня пока оставить в кабине.
Взяли лыжи, санки, палатку, переносную печь и брикеты для топки, фонари и
часть продуктов. Хотя снегоход застрял очень прочно и опасность
дальнейшего его падения не угрожала, все же оставаться над пропастью не
хотелось. Зернов запомнил выемку в ледяной стене, похожую на естественный
грот, неподалеку от места аварии. Туда и задумали перебросить сначала
Тольку, поставить палатку, печку и вернуться за мной. Буквально за полчаса
добрались до грота. Зернов вместе с окончательно оправившимся Толькой
остался крепить палатку, а Вано с пустыми санками вернулся за мной. Тут и
произошло то, что они сочли у него временным помутнением разума. Не прошло
и часу, как он прибежал назад с безумными глазами, в состоянии странной
лихорадочной возбужденности. Снегоход, по его словам, оказался не в щели,
а на ледяном поле, при этом рядом с ним стоял точно такой же, с одинаково
раздавленным передним стеклом. И в каждой из двух кабин он нашел меня,
лежавшего на полу без сознания. Тут он взвыл от ужаса, решив, что сошел с
ума, и побежал назад, а вернувшись, выпил с ходу полный стакан спирта и
категорически отказался идти за мной, объявив, что привык иметь, дело с
советскими людьми, а не со снежными королевами. Тогда в экспедицию за мной
пошли Зернов и Толька.
Слушали они меня доверчиво и жадно, как дети сказку, ни одной скептической
ухмылочки не промелькнуло на лицах, только Дьячук то и дело нетерпеливо
подскакивал, бормоча: "Дальше, дальше...", а глаза у обоих блестели так,
что, по-моему, им самим следовало повторить опыт Вано со стаканом спирта.
Но когда я кончил, оба долго-долго молчали, предпочитая, видимо, услышать
объяснение от меня.
Дневники Скотта читал или еще что-то такое, не помню. В общем, самогипноз.
Снеговые галлюцинации. Белые сны.
неизвестных, чтобы так, с кондачка, решить уравнение. Начнем с первого.
Кто вытащил снегоход? Из трехметрового колодца, да еще зажатый в такие
тиски, каких на заводе не сделаешь. А весит он, между прочим, тридцать
пять тонн. У санно-тракторного поезда, пожалуй, силенок не хватит. И с
помощью чего вытащили? Канатами? Чушь! Стальные канаты обязательно
оставили бы следы на кузове. А где они, эти следы?
цветок-вампир, таинственное исчезновение...
вспомнил Зернов. - Вы что-нибудь снимали?
десять крутил.
собирался.
Посмотрите в иллюминатор.
Небо уже затянули белые перистые нити, и на фоне их он еще меньше казался
облаком. Как и раньше, он походил на цветной парус или огромный бумажный
змей. Дьячук вскрикнул и бросился к двери, мы за ним. "Облако" прошло над
нами, не меняя курса, куда-то на север, к повороту ледяной стены.
протягивая руку, - я дурак недобитый.
встревожившие его мысли. - Я имею в виду обычную конденсацию водяного
пара. Это не капельки и не кристаллы. По крайней мере, на первый взгляд. И
почему оно так низко держится над землей и так странно окрашено? Газ? Едва
ли. И не пыль. Будь у нас самолет, я бы взял пробу.
преграду и мои попытки пройти сквозь нее с кинокамерой. - К земле жмет,
как на крутых виражах, даже похлеще. Я думал, у меня подошвы магнитные.
двойником и прибавил: - Управляемое, наверно.
совсем несусветное:
путешественники открывают затерянный мир на антарктическом плато. Кто же
лорд Рокстон? Ты?
испытывает.
Попалась для эксперимента "Харьковчанка" - вытащили.
атомных структур - белковых и кристаллических.
Бодуэна, снижена от четырнадцати до двадцати трех процентов. Сопоставь и
подумай, а я подожду. Есть еще один существенный элемент гипотезы.
Бодуэна и проценты.
самогипнозе. Но только на пути. Истина в другом направлении и на другой
магистрали. Не самогипноз, а вмешательство в обработку информации. Никаких
двойников фактически не было. Ни второй "Харьковчанки", ни второго
Анохина, ни двойничков-бытовичков, вроде моей куртки или съемочной камеры.
"Облако" перестроило мою психику, создало раздвоенное восприятие мира. В
итоге раздвоение личности, сумеречное состояние души.
физико-химической природы этих устройств, ни их технической базы, ни
целей, для каких они созданы и применяются.
придумал ее наспех, как розыгрыш, и развивал уже из упрямства. Мне и
самому было ясно, что она ничего не объясняла, а главное, никак не
отвечала на вопрос, почему требовалось физически уничтожать двойников,
существовавших только в моем воображении, да еще не подпускать меня к
таинственной лаборатории. К тому же придумка полностью зависела от
проявленной пленки. Если киноглаз зафиксировал то же самое, что видел я,
моя так называемая гипотеза не годилась даже Для анекдота.
очень развитое воображение. Прекрасное качество и для художника и для
ученого.
районе. Она не может объяснить, кому и зачем понадобились десятки, а может
быть, и сотни кубических километров льда.
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Флинт Эрик
Роллинс Джеймс
Никитин Юрий
Афанасьев Роман