вдали на берегу стоял у воды полицейский.
кромку пляжа.
португальский. И без пластинок, с одним словарем. И разговаривать смогу.
Пусть спрашивает". Стараясь держаться как можно непринужденнее, он
торопливо оделся и взял брошенные Зоей платье и туфли.
Утонула?
и убежала.
подозрительно оглянулся: его явно беспокоило отсутствие спутницы Озерова.
Думал, от берега далеко - не заметим. Иностранец к тому же. И полиции не
любишь. Пойдешь со мной.
Рио Озерова не прельщала. Он огляделся: на пляже никого не было, песчаное
поле простиралось до города. "Рискнуть, что ли? Рискну". То, что произошло
дальше, оказалось для полицейского больше чем неожиданностью. На фоне
пустынного пляжа и зеленой океанской волны возник, как привидение, образ
молодой женщины в мокром купальнике. Она стояла как бы на полу деревянной
хижины, у которой срезали переднюю стенку. Ожившая фотография или кадр из
фильма, неизвестно каким образом проецированного на морском берегу.
"три-четыре шага, не меньше: не успеет" - и одним прыжком очутился возле
Зои, в то же мгновение исчезнув для человека из Рио, как и тот исчез для
него. А у Зои даже губы задрожали, не от испуга - от радости.
чуть не вытолкнул ее из комнаты.
но он удержался от искушения. Надо было срочно придумать разумное
объяснение. Любое, кроме правды. В то, что произошло, не поверил бы даже
Эйнштейн.
томило ее любопытство.
было, и пляж. И полицейский на берегу.
бывает во время внушения.
начал импровизацию Озеров. - Помните, вы сказали: это вам не
Рио-де-Жанейро. Вот мне и захотелось пошутить.
требование, действие какое-нибудь. Но можно внушить и ложные ощущения,
ложные чувства - галлюцинации. Одна из форм гипноза, если хотите. Чисто
природное свойство, как у Куни или Вольфа Мессинга. Я совсем недавно
обнаружил его у себя. Ну и внушил вам свое представление о Рио-де-Жанейро,
вызвал у вас ощущение утра, моря, незнакомого вам пейзажа. Вы плескались в
пруду, а вам казалось, что вас подымает волна океана. Просто, в сущности.
колдун вы или черт?
теперь можете сеансы давать. В Колонном зале или в Политехничке. Честное
слово, можете.
имейте в виду: я все отрицать буду. Вы же в дурочках останетесь.
передо мной не скромничайте, вы же талант. И потом, я опять хочу в
Рио-де-Жанейро! Пусть неправда, но это так чудесно! Внушите, Андрюша,
умоляю.
КОНЕЦ ДЯДИ МИКИ. КЕНТЕРВИЛЬСКОЕ ПРИВИДЕНИЕ
в школе до вечера, и Озерову только затемно удавалось уединиться. Прогулки
по глобусу прекратились. Он понимал, что в такой обстановке трудно было бы
сохранить тайну, и он не был уверен в том, имеет ли право открывать ее
кому-нибудь, кроме специалистов-ученых. К браслету он не притрагивался,
хотя и тянулся к нему, как тянется к папиросе заядлый курильщик, вдруг
давший зарок не курить. О происхождении браслета он уже и не думал.
Подслушанное суждение Хмелика, хотя и высказанное в шутку, наводило на
мысль, как будто бы все объясняющую. Что сказал Хмелик, когда нитка
жемчуга упала к нему на стол? "Теоретически это вполне объяснимо.
Параллельный мир с одинаковым знаком. Незначительная поверхность касания.
Сопротивление - нуль". Что же лучше может объяснить появление браслета?
Рука в воздухе и сверкнувшая дуга. Ниоткуда, из пустоты. Воображение
Озерова рисовало ему логически построенные картины. Лаборатория соседнего
мира, определившая и открывшая поверхность касания. Кому-то
предназначенный браслет, которым пользуются как средством связи и
транспорта. Случайность или преднамеренность, благодаря которой браслет
сверкающей радугой попадает в наш мир. Озеров улыбнулся своим догадкам:
фантазер! Недаром отец говорил ему: "Быть тебе, Андрюшка, писателем -
воображения у тебя много".
когда, пожалуй, еще опрометчиво было предполагать будущую судьбу Андрюшки.
В последний раз Андрей увидал отца, когда ему исполнилось восемь лет.
Случилось это в январе сорок четвертого года в оккупированной Одессе.
Теснимые со всех сторон наступавшими советскими войсками, гитлеровцы
особенно ожесточенно прочесывали город. Полицаи, шпики, провокаторы и
эсэсовцы старались изо всех сил пополнить подвалы гестапо. В тот ветреный,
с изморозью январский день отец пришел из депо не к вечеру, как обычно, а
днем и сказал матери: "Меня возьмут сейчас, я их опередил минут на пять.
Скажи Женьке из комиссионного, что Дмитрий всех предал. Обоих Луценко уже
взяли, и Доманьковского, и Минкевича. Пусть Максим тоже предупредит кого
надо о Волчанинове. Оказывается, он уже давно связан с гестапо".
запомни, не дядя он тебе, а враг. На всю жизнь запомни: не должен ходить
по земле этот человек. Это мой наказ тебе, сынок". Женьку мать
предупредить не успела: его тоже взяли. А дядя Мика пришел на другой день
к вечеру. Но мать стала в дверях каменной бабой и тоже отрубила, как и
отец: "Ты сюда не ходи больше. Нет у тебя сестры, а у меня брата. А придут
наши - сочтемся". Но дядя успел удрать еще до освобождения Одессы, и след
его пропал во тьме. Тьма-то ведь осталась и после суда в Нюрнберге. Многих
тьма эта укрыла в Европе, и только годы спустя, когда Озеров с матерью жил
уже в Запорожье, он прочел в "Правде" о военных преступниках, выдачи
которых требовало советское правительство. Среди них упоминалось и о
Дмитрии Волчанинове.
"телевизорных" странствий по глобусу, Озеров набрел на широкую грязную
реку. Произошло это так. По какой-то забытой ассоциации пришли на память
знакомые с детства строчки Гейне: "Прохладой сумерки веют, и Рейна тих
простор". И браслет тотчас же показал мутные, с радужной нефтяной пленкой
воды большой реки, серые склады на берегу, кирпичные трубы заводов,
кабачки у причалов и виллы с ухоженными лесистыми парками. Медленно
двигаясь вдоль реки, Озеров вышел к городу, начавшемуся складами и
пристанями и перешедшему в аккуратные набережные с каменными ступенями к
воде, готические шпили церквей и зеркальные витрины больших магазинов.
Город как город - без названия, без знакомых архитектурных деталей, с
неведомыми Озерову памятниками и привычной автомобильной давкой на улицах.
Озеров пропустил мимо витрины универмага, поражавшие многоцветным
изобилием выставленных товаров, задержался у подъезда и замер.
шляпе, с аккуратно упакованным свертком. Но не пальто и не сверток
привлекли внимание Озерова. Он узнал их владельца. Это был дядя Мика,
постаревший, обрюзгший, уже не с черными, а седыми стрелочками усов, но
все с той же хитрецой и наглостью во взгляде, с той же брезгливой
складочкой поджатых губ, с той же бычьей шеей. Знакомый облик изменился
ровно настолько, что не узнать его Озеров не мог. Но он все еще
сомневался, не веря ни памяти, ни интуиции, и с напряженным вниманием,
боясь упустить, проследовал за ним до пивной на перекрестке двух улиц, до
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Пехов Алексей
Трубников Александр
Андреев Николай