Чтение 5–й страницы книги ~Хождение за три мира~

ЛИСТОК ИЗ БЛОКНОТА

Я сразу заснул и проспал всю ночь до утра.

А сны, можно сказать, моя особенность, отличающая меня от других
смертных. Галя не случайно спросила, вижу ли я сны по-прежнему. Вижу.
Навязчиво повторяющиеся, почти неизменные по содержанию, странно похожие
на куски видовой кинохроники.

Конечно, мне снятся и обыкновенные сны, в которых все сумбурно и
смутно, а пропорции и отношения искажены, как в кривом зеркале.
Воспоминание о них зыбко и недолговечно, потому их всегда трудно
представить я записать. Но сны, о которых я говорю, помнятся всю жизнь, и
я могу описать их с такой же точностью, как обстановку своей квартиры.

Они всегда цветные, и краски в них естественны и гармоничны, как в
природе. Весенний луг, возникающий из ночной тьмы, цветет с такой же
силой, как в жизни; а на ситцевом платье девушки, мелькнувшей в солнечном
сне, запоминается даже рисунок. Ничего особенного не происходит в этих
снах, они не пугают и не тревожат, но таят в себе что-то недосказанное,
как частицы чужой, нечаянно подсмотренной жизни.

Чаще всего это уголок незнакомого города, перспектива улицы, которую
никогда не видел в действительности, но в которой все запомнилось до
мелочей: балконы, витрины, липы на тротуарах и чугунные решетки я могу
представить себе так же ясно, как будто видел их только вчера. Я вспоминал
и прохожих, всегда одних и тех же, даже кошку, черную с белыми пятнами,
перебегавшую дорогу. Она всегда перебегала ее на одном и том же углу, у
одного и того же дома.

Иногда я вижу себя в пассаже, крытой торговой галерее, похожей на ГУМ.
Но это не ГУМ. Пассаж одноэтажен и разветвляется на множество боковых
продольных и поперечных магистралей. Я всегда кого-то жду у писчебумажного
магазина или медленно прохаживаюсь мимо выставки тканей, причудливо
подсвеченных каким-то странным переливчатым светом. Я никогда не видел
этого пассажа в действительности, но помню не только его витрины, но даже
образцы товаров, высокие стеклянные своды и цветную мозаику на полу.

Бывает, что сон преподносит мне интерьер городской квартиры, в которой
я никогда не бывал в жизни, или идиллический сельский пейзаж. Чаще всего
это дорога между голых земляных откосов, скупо поросших кое-где кустиками
пыльной травы. Дорога сбегает вниз к сизой полоске воды, пестреющей
золотыми кувшинками. Иногда впереди идет женщина в белом, иногда старик с
удочкой, но оба они никогда не оборачиваются, и я никогда не обгоняю их. Я
вижу только полоску воды, прошитую ряской и кувшинками, по почему-то знаю,
что это пруд, и дорога сейчас свернет направо по берегу, и что именно
здесь я бегал еще мальчишкой, хотя в реальном детстве моем не было ни
этого пруда, ни этой дороги.

Именно эти сны и побуждали Ольгу усомниться в моем психическом
равновесии и так решительно настаивать на консультации с психиатром. Но я
все же склонялся последовать совету Галины. Злополучный листок из блокнота
с фамилиями Заргарьяна и Никодимова не давал мне покоя, потому что я
твердо знал, что никогда, ни при каких обстоятельствах я не слыхал о них.
В подсознательное же восприятие услышанного где-нибудь в метро или на
улице я, понятно, не верил. Нормальная память хранит услышанное в
сознании, а не в подсознании.

- Хорошо, я позвоню Зойке, - согласилась Ольга.

Зойка работала в Институте научной информации и, по ее словам, знала
всех "крупначей". Если Никодимов и Заргарьян принадлежали к этой высоко
аттестуемой категории, я в одну минуту мог получить добрый десяток
анекдотов об их образе жизни. Но мне были нужны не анекдоты, а точная
информация о специальности и работах ученых. Мне нужно было убедиться, что
это мои Никодимов и Заргарьян.

Я решил позвонить сначала Кленову, заведующему отделом науки у нас в
редакции. Кленова я знал еще с фронта.

- Нужна справка, старик. Точные координаты двух мамонтов: Никодимова и
Заргарьяна.

В трубке захохотали.

- Я еще вчера подумал, что ты малость спятил.

- Когда вчера? - удивился я.

- Когда я тебя у Пушкина застукал. Часов в шесть. Когда о Мишке
рассказал.

Я облизал пересохшие губы. Значит, Кленов видел Гайда и с ним
разговаривал. И ничего не заметил. Очень интересно.

- Не помню, - сказал я.

- Не разыгрывай. И о том, что Мишка остался, не помнишь?

- Где остался?

- В Стамбуле. Я же тебе рассказывал. Попросил политического убежища в
американском посольстве.

- С ума сошел!

- Он в полном рассудке, гад. Проморгали. Говорят, чужая душа - потемки.
А надо было просветить вовремя. Теперь коллективное письмо писать будем,
чтобы назад не пускали, когда он на брюхе к нам поползет. Да ты что,
серьезно не помнишь?

- Серьезно. Вчера примерно с пяти вечера часов до десяти полный вакуум
в голове. Сначала обморок, потом - что говорил, что делал - ничего не
помню. Очнулся, уже когда домой привезли. Должно быть, памятка все той же
контузии. Под Дунафельдваром, помнишь?

Еще бы Кленову не помнить, когда мы вместе форсировали Дунай! С ним и с
Олегом. А Мишка Сычук, между прочим, тоже там был, только заранее смылся в
тыл: откомандировался в редакцию фронтовой газеты.

Минуту, должно быть, мы оба молчали. Пережитое на Дунае не забывается.
Потом Кленов сказал:

- А ты бы с профессором посоветовался. Могу устроить консультацию:
кой-кого знаю.

- Не надо, - вздохнул я. - Ты лучше скажи, что делают в науке Никодимов
и Заргарьян.

- На очерк надеешься? Не выйдет. Никодимов отвечает на эти попытки по
методу конан-дойлевского профессора Челленджера. Репортера "Науки и жизни"
он в мусоропровод спустил.

- Пусть тебя не тревожит мое ближайшее будущее. Поделись всеведением.
Кто такой Никодимов? И без шуток: мне это действительно очень нужно.

- Видишь ли, это физик с большим диапазоном интересов. Есть работы по
физике поля. Интересовался электромагнитными процессами в сложных средах.
Одно время с Жемличкой выдвинул идею нейтринного генератора.

- С кем?

- С Жемличкой. Чешский биофизик.

- А идея?

- Я профан, конечно, и слышал от профанов, но, в общем, что-то вроде
нейтринного лазера, пробивающего окно в антимир.

- Ты серьезно?

- А что? Попахивает авантюркой? Так к этому и отнеслись, между прочим.

- А Заргарьян?

- Что - Заргарьян?

- Идет сейчас в пристяжке с Никодимовым?

- Тебе и это известно? Поздравляю.

- Он тоже физик?

- Нейрофизиолог или что-то вроде. В общем, телепат.

- Что, что?! - закричал я.

- Те-ле-пат, - назидательно повторил Кленов. - Есть такая наука -
телепатия.

- Сомневаюсь. Средневековьем отдает. Нет такой науки.

- Ты отстал. Это уже наука. Конденсаторы биотоков и все такое прочее.
Удовлетворен?

- Почти, - вздохнул я.

- Если пойдешь в атаку, поддерживаю духом и телом. Все, что выудишь,
печатаем. А начинать советую с Заргарьяна. Он и попроще, и доступнее. И
парень что надо...

Я поблагодарил и повесил трубку. Информация не выше уровня Зойки.
Антимир, телепатия... Надо было звонить Гале для уточнения.

- Это я, сомнамбула. Уже встала?

- Я встаю в шесть утра, - отрезала Галя. - Меня интересует одна деталь
твоей одиссеи. Почему ты сказал Ленке, что ушел от жены?

- Я не отвечаю за поступки Гайда. Я хочу их объяснить, - сказал я. -
Слушай внимательно, Галина: в чем сущность идеи нейтринного генератора и
как связать ее с конденсацией биотоков?

- Никодимов и Заргарьян? - засмеялась Галя.

- Как видишь, я кое-что узнал.

- Чепуху ты узнал и чепуху мелешь. От идеи нейтринного генератора в том
виде, как ее сформулировал Жемличка, Никодимов давно отказался. Сейчас он
работает над фиксацией энергетического поля, создаваемого деятельностью
мозга... Что-то вроде единого комплекса электромагнитных полей,
возникающих в клетках мозга. Как видишь, я тоже кое-что узнала.

- Заргарьян - физиолог. Что его связывает с Никодимовым?

- Работа их засекречена. Мне не известны ни ее сущность, ни
перспективы, - призналась Галя; - Но так или иначе она связана с
кодированием физиологических нейронных состояний.

- Что? - не понял я.

- Мозг, - подчеркнула Галя, - мозг, дорогой мой. Твой Гайд не случайно
связал эти имена с Институтом мозга. Хотя... в каком аспекте все это
рассматривать... Может быть, это и чисто физическая проблема.

Она задумалась; мембрана трубки доносила ее дыхание.

- Ключ здесь, Сережа, - заключила она. - Чем больше я над этим думаю,
тем больше убеждаюсь в этом. Найди их - и ты найдешь объяснение.

Научный поиск кончился, предстоял поиск житейский. Мы начали его с
Зойки.