Чтение 5–й страницы книги ~Светопреставление~

- А все-таки надо отдать справедливость немцам: их удивительная
организованность сказалась в дни катастрофы с особой наглядностью. Берлин -
первый город во всем мире восстановил нормальную жизнь, - говорил
Марамбалль, обращаясь к образу Лайля, каким тот был пять минут назад.
Впрочем, большой разницы между действительным и призрачным Лайлем не было,
так как Лайль отличался неподвижностью, в противоположность Марамбаллю,
между жестами и словами которого не было никакой связи. Марамбалль-первый
заразительно смеялся, в то время как Марамбалль-второй сосредоточенно
поглощал завтрак или закуривал папиросу.

- Интересно все-таки знать, - чем все это кончится?

- Надо жить, чем бы ни кончилось, - ответил Лайль. - Перед наступлением
тысячного года люди ожидали конца мира, и многие богачи завещали свое
имущество церкви. Но конец мира не наступил. Пришлось судебным порядком
требовать возвращения своего имущества. Говорят, в Италии одно такое
судебное дело не окончено до сих пор.

- Да, и у нас во Франции был подобный случай, если память не изменяет мне,
в 1499 году. На этот год великий астролог Стефлер предсказал повторение
всемирного потопа, и тулузский президент Ориаль предусмотрительно выстроил
себе Ноев ковчег. Однако не только потопа, но и наводнения не
произошло[14]. К сожалению, - грустно сказал Марамбалль, хотя его призрак
беззвучно смеялся, откинув голову назад, - у нас действительно произошло в
некотором роде светопреставление.

- Человек умный все должен обращать себе на пользу, - вдруг услышали они
чей-то голос.

- Эй, кто нас подслушивает? Однако теперь надо быть осторожным!

Невидимый посетитель ответил.

- Что же мне, гудеть, как автомобиль, при своем приближении? Не моя вина,
что вы не видите меня.

- А, эфемерида! Здравствуйте. Садитесь на этот стул; он не сдвигался с
места более десяти минут.

Метакса, однако, осторожно ощупал стул, прежде чем сесть. Эта осторожность
входила в привычку.

- Жарко, - сказал Метакса.

- Удивительно, что вы из Греции, а постоянно жалуетесь на жару, - отозвался
Марамбалль.

- В Греции - там еще жарче. - И, помолчав, Метакса продолжал: - Дело номер
сто семьдесят четыре находится у первого секретаря министра, Леера.

- Что это за дело? - спросил Марамбалль.

- О тайном соглашении между Германией и Россией, - ответил Метакса.

Марамбалль ощутил на своем лице клуб дыма из трубки Лайля.

- И что же дальше? - спросил Марамбалль.

- Ничего. Я только сообщил вам новость. Думал, может быть, будет интересно.
И еще есть новость. Лейтенант барон фон Блиттерсдорф сделал предложение
фрейлейн Вильгельмине Леер.

- Но ведь ее нет в городе! Откуда вы все это знаете? - горячо воскликнул
Марамбалль. Эта новость поразила его; он густо покраснел и был очень рад,
что Лайль и Метакса не видят его лица. Но, вспомнив о том, что они все же
увидят его, Марамбалль постарался придать своему лицу равнодушный вид.

- И люди будут жениться и выходить замуж даже в день светопреставления, -
процедил Лайль. - Вас это огорчает, Марамбалль?

- Нисколько, - поспешно ответил он. - Я не собирался жениться на фрейлейн
Вильгельмине. Да, признаться, не очень и верю этой новости. Вильгельмина...
фрейлейн Леер сообщила мне сегодня по телефону, что в момент катастрофы она
была за городом и до сих пор не могла вернуться, так как всякое движение
было прекращено. Она приедет только сегодня в шесть часов вечера. Когда же
Блиттерсдорф мог сделать предложение? Во всяком случае, она сказала бы мне
об этом.

- Блиттерсдорф сделал официальное предложение ее отцу, Рупрехту Леер.

- Ну и пусть Блиттерсдорф женится на Рупрехте Леер, - со смехом отвечал
Марамбалль, в душе очень озабоченный решительными действиями соперника.

Лейтенант Блиттерсдорф был давнишним претендентом на руку Вильгельмины,
хотя больше пользовался успехом у ее отца, чем у нее.

Сама Вильгельмина не отказывала лейтенанту решительно, она отвечала на его
предложение, что не думает о замужестве.

Марамбалль не лгал, уверяя, что он не собирается жениться на Вильгельмине,
хотя она и нравилась ему; его планы не заходили так далеко. Получив
возможность бывать в доме у Лееров и пользуясь ее дружеским расположением,
Марамбаллю удавалось узнать раньше других корреспондентов кое-какие
дипломатические новости. Правда, ничего крупного, сенсационного он получить
не мог: дверь в деловой кабинет Рупрехта Леера была довольно плотно закрыта
для него. Но все же это была приятная и полезная дружба. И вот теперь этой
дружбе может наступить конец. Ревнивый и грубоватый лейтенант барон
Блиттерсдорф, воспитанный в военной обстановке империи, конечно, не
потерпит Марамбалля в качестве друга дома. Притом Вильгельмина, если выйдет
замуж, переедет к мужу и этим самым наполовину потеряет ценность для
Марамбалля.

"Черт возьми, надо на что-нибудь решиться крупное, - думал Марамбалль. -
Да, Метакса явно наталкивает меня. Дело номер 174!.. Правда, мир сейчас
занят иным. Но что, если "светопреставление" кончится так же неожиданно,
как оно началось? А лучшего времени не выбрать; надо воспользоваться
случаем и раздобыть такой сенсационный документ. И тогда пусть Вильгельмина
выходит замуж за своего барона, если это ей нравится..."

- Все эти соглашения потеряли теперь всякий смысл и ценность, - небрежно
сказал Марамбалль. Вынув карманные часы, он поднес циферблат к глазам,
подождал, пока он появится, и поднялся.

- Мне пора. Сколько с меня следует? - обратился он к лакею, принесшему кофе
Метаксе. Лакей подсчитал.

- Четыре марки. И еще одна марка за пирожок, который вы съели в тот день,
когда ресторан был закрыт. Хозяин просил вам напомнить об этом должке...

Марамбалль вынул бумажник, посчитал деньги, "проявляя" их у глаз, и всунул
в руку лакея.

- Получайте. Очевидно, ваш хозяин раздумал умирать.

И, распрощавшись, Марамбалль ушел, потрескивая автоматической трещоткой,
которая издавала негромкое, но характерное щелканье при каждом его шаге.
Прохожие, которые еще не успели обзавестись этой новинкой, предупреждали о
себе однообразным "иду, иду".

На всех перекрестках громкоговорители напоминали о правилах уличного
движения.

Толпа на тротуарах двигалась не спеша, в строгом порядке, придерживаясь
правой стороны. Полицейские на перекрестках от времени до времени трубили в
рожок, приостанавливая движение трамваев и экипажей, чтобы дать возможность
пешеходам перейти на другую сторону улицы.

Автомобили и трамваи двигались также очень медленно, беспрерывно подавая
сигналы звонками и гудками. Чтобы не мешать друг другу, все эти звуки были
приглушены. На улице стало гораздо тише, чем раньше. У всех жителей города
быстро обострялся слух.

Уже никто не обманывался видом бесшумного призрачного трамвая, стоящего на
остановке: все знали, что этот видимый трамвай давно прошел. Но, когда
слышался шум подходящего невидимого трамвая, пассажиры шли на звук звонка,
на ощупь находили входную площадку и, соблюдая строжайшую очередь, входили
в трамвай. К счастью, столбы, указывающие места остановки, дома, как все
неподвижные предметы, были хорошо видимы, хотя они и являлись "устаревшим"
отображением вещей.