месте, свет никогда не ослабевал, а любая точка пространства неизменно
оставалась неподвижной! Как можно осознать течение времени, находясь, как
бы быстро ни шел вездеход, в центре ровного круга, строго очерченного
чернотой неба?
И еще - жара. Она проникала со светом, ее усиливало воображение - ведь за
стенкой могло бы плавиться олово. Человеку не обязательно требуется бросить
взгляд на солнце, чтобы ощутить боль в глазах. Достаточно в кромешной
темноте представить солнце.
Однако Бааде не поворачивал руля, а Шумерин не возражал против бездумного
бега в огонь. Жадное, почти гипнотическое стремление видеть, видеть: а Что
будет дальше, - растворялось в прострации безвременья.
И вездеход, а в нем застывший у руля Бааде, застывший рядом Шумерин летели
вперед, углубляясь все дальше в сверкающую бесконечность.
- Генрих, Миша, куда вы так далеко? Встревоженный голос Полынова в динамике
точно разбудил их от сна.
Они задвигались, Шумерин глянул на счетчик спидометра и выругался.
- Ничего, Яша, сейчас поворачиваем, все в порядке! - прокричал он в
микрофон.
- Хорошо, - слова почти тонули в треске помех. - А то я слежу за пеленгом и
никак не возьму в толк, почему вы лезете в пекло против расчетного маршрута.
Шумерин хотел ответить, что это вышло невольно, но сдержался: психологу
лишь дай повод - вцепится.
- Нет, нет, Яша, все в порядке. Просто очень интересно. Потом расскажу.
Он выключил связь.
- Знаешь, - сказал Бааде, круто разворачивая машину, - я человек трезвого
склада. Все эти эмоции у меня вот где, - он сжал кулак. - Но сейчас мне
вспомнилось...
- Что?
- Как я мальчишкой в деревне ходил на лыжах. Заберемся далеко-далеко, снег
слепит, кругом голо, пусто, холодно, и местность уже незнакомая, и дома
ждут, беспокоятся, а все тянет вперед... Ну же, еще десять шагов, еще
сто... Глупо, боязно, не нужно, а идешь. И жутко и, ах, как славно. Почему
так?
- Спроси у Полынова. Он специалист и с радостью покопается в твоих
переживаниях.
- Наших, Миша, наших!
Теперь обрубленная тень вездехода бежала впереди них. Словно привязанная к
колесам яма, словно черный провал без дна и стенок.
- Она действует мне на нервы, - наконец пожаловался Бааде. - И еще это
противное мерцание...
Внезапно - механик даже притормозил - небосвод колыхнулся, как занавес,
пошел складками. Звезды дрогнули, сбиваясь в кучи. Упругие складки налились
белесым светом и, точно под его тяжестью, вдруг лопнули, бросив вниз жидкие
ручьи сияния.
Перемена свершилась за несколько секунд.
- Полярное сияние? - спросил Шумерин.
- Похоже, - Бааде бросил взгляд на табло приборов. - Так оно и есть.
- На Земле оно, пожалуй, эффектней.
- Точно.
Шумерин ждал игры красок, багровых сполохов, праздничного хоровода, но с
неба по-прежнему лился молочный свет, холодный и ровный, как свечение
газосветной трубки. От него на душе становилось неуютно и холодно, как
ненастным утром, глядящим в окно неприбранной комнаты. "И никуда ты не
уйдешь от Земли, - подумалось Шумерину, - от ее воспоминаний, окрашивающих
все и вся".
Сияние потихоньку меркло.
И снова начался бег через жару, под черным небом, единоборство с тенью,
сухостью губ, дрожание света. Однообразие нагоняло сон, тем более что
взгляду было утомительно бороться с призрачным движением воздуха,
искажающим перспективу подобно неровному стеклу. Напрасно Шумерин стыдил
себя: "Я же на Меркурии, все, что я вижу здесь, - впервые..." Физиология
брала свое.
...Толчок, удар локтем, крик Бааде. Сердце быстро заколотилось, как это
бывает при резком переходе от полусна к тревоге.
- Там, там... - шептал Бааде.
- Что там? - зло спросил Шумерин, потирая локоть.
Бааде показал. Посреди слепящей равнины стоял концертный рояль.
Шумерин замотал головой. Потом достал термос, набрал в 'ладонь воды и
плеснул себе в лицо.
Рояль не исчез. Нестерпимо сверкали его лакированные бока, крышка была
приподнята, клавиши словно ждали прикосновения пальцев.
- Он... появился сразу? - решился, наконец, спросить Шумерин.
- Нет, из пятна... Я думал, мне померещилось...
- Ну и?..
- Этого не может быть.
- Сам знаю! Но кто из нас сошел с ума: мы или Меркурий?
- Подъедем ближе.
- Только осторожно.
Шумерин ждал, что с приближением рояль исчезнет. Но ничего не происходило.
Плыл горизонт, перед глазами мельтешило белесое марево, и в нем незыблемо
стоял призрак рояля.
- Надо выйти, - сказал Бааде.
- А ты не боишься?
В ответ он услышал хмыканье.
Они надвинули шлемы и вышли. Тотчас Шумерина потянуло назад. Черная
пропасть неба над головой, огненный камень внизу, а посредине - то, чего
быть не могло: концертный рояль. Шумерин прикусил губу и сделал шаг вперед.
Рояль был рядом. Шумерин протянул руку. Она свободно прошла сквозь
полированное дерево. Шумерин отдернул руку - не выдержали нервы.
- Проклятие! - крикнул Бааде.
По "роялю" прошло колебание, он дрогнул, подался назад. И исчез. Теперь на
его месте пульсировал воздух.
Они долго молчали, не решаясь посмотреть друг на друга, боясь увидеть в
глазах товарища страх.
Если бы они не так рвались вперед и не были бы так погружены в раздумье, а
верней, в сумбур мыслей, они, верно, заметили бы, что вокруг неладно. Они
опомнились, лишь когда ослепительная, даже на фоне раскаленной равнины,
полоска стала приближаться к машине. Она придвинулась, и уже нельзя было не
заметить прозрачных напросвет языков огня.
- Ну... - только и смог сказать Шумерин. Быстро и верно действовать можно,