вечер, вероятно, я бы тоже не поверил. Не иначе тут какая-то двойная игра,
хотя зачем кому-то с вами играть? Все слишком смахивает на фарс, допустим.
Должен, однако, разъяснить, что номер в отеле вам заказали мы.
- Лесс... - Полынов шагнул к Бизи: - Где Лесс?
- Не беспокойтесь! - Бизи порывисто отступил. - Лесс в полном порядке, с
нашей стороны ваш отдых больше ничем не будет нарушен. Просто Лесс ждет вас
не сегодня, а завтра.
- Что все это, наконец, значит?!
- Только то, что нам крайне важно было встретиться с вами срочно и наедине.
Надеюсь, теперь вам ясно, что фарсом здесь и не пахнет.
- Уходя, пожалуйста, прикройте за собой дверь поплотней. Бизи усмехнулся:
- Я думал, вы скажете "вон!".
- Надеюсь, вы понимаете, - сдерживаясь, проговорил Полынов, - что эта ваша
"услуга" освобождает меня от всяких слов и обещаний.
- Разве я уж настолько туп? - Бизи широко улыбнулся. - Но кто всерьез
обращает внимание на фарс? Желаю счастливого отдыха.
Дубки выбегали к дороге, как расшалившиеся мальчишки, уютно посвистывал
ветер, и тени облаков скользили по гладкому полотну дороги, то уступая
вершины холмов брызжущему солнцу, то погружая их в задумчивый сумрак.
Легко было заметить, как ухожена здешняя земля. Любой овражек
перегораживали стенки водослива, луга были гладкими, как свежевыбритые
щеки, чистые перелески просматривались далеко вглубь. Сюда, чувствовалось,
был вложен труд многих поколений. Когда-то - уже забылось когда - людей
здесь угнетали болотные лихорадки, мучили насекомые, подстерегали неурожаи,
бедой грозили пожары и наводнения. Когда-то человек был так же беззащитен
перед природными бедствиями, как перед социальными, хотя источники первых
были не в его власти, а источники последних, казалось бы, целиком зависели
от его поступков, желаний и воли. Однако с природными бедствиями уже почти
везде было покончено, тогда как с социальными...
Тем благодатней казалась природа, спокойствие ее лесов, нега разнотравья,
куда горожанин мог скрыться от тягостных проблем, нервных перегрузок и
людской скученности. Заманчивая идиллия в духе Жан-Жака Руссо! Впрочем,
если бы в лесах Швейцарии и Франции было полным-полно комаров, еще вопрос,
возник бы у философа клич: "Назад, к природе!"
Однако даже заядлый урбанист не устоял бы в своем скептицизме, мчась
погожим утром по синим холмам и безмятежным перелескам. Машина шла сама по
себе, в окна, сменяя друг друга, врывались запахи земли, с коротким
посвистом мелькали перила мостиков, проблескивали ручейки, и вчерашний
разговор с его томительными недомолвками казался на свежем ветре вдвойне
нелепым и глупым. Но не выходил из памяти.
И причиной тому были не столько личные переживания, сколько привычка
исследователя докапываться до сути.
Хмурясь, Полынов разглядывал мелькающий пейзаж! Тогда, ночью, он все-таки
дозвонился до Лесса. И умолчал о событиях вечера. Не потому, что разговор
мог прослушиваться, а потому, что вся эта нелепая история взволновала бы
Лесса. Чего доброго, он разъярился бы и полез в драку. А что бы это дало?
Ну, извинятся перед ним в департаменте (хотя вряд ли, скорей всего,
отопрутся). А смысл? Никакого. Только испортит себе настроение.
А ведь Бизи и это учел...
Впереди возник поворот с указателем. "Урания", - прочел Полынов. Машина
замедлила ход и свернула с магистрали. Дорога запетляла среди соснового
леса. Вскоре с холма открылся весь научный городок. Разбросанные в зелени
коттеджики издали смотрелись как пряничные игрушки - такие они все были
нарядные, пестрые, заманчивые. Меж ними были раскиданы башни и кубики
лабораторий. Вдали синело море.
Когда-то своим умением хорошо устроиться славились монастыри. В этом
научные городки им не уступали.
Очередной поворот открыл взгляду первое лабораторное здание. Полынов
невольно притормозил. Розовая, без окон, плоскость стены была испещрена
звездчатыми кляксами, словно тут кто-то бил бутылки с чернилами. У дороги
стоял полицейский.
- Эй! - окликнул его Полынов. - Славные тут развлекались детишки, а?
Кивком он показал на испачканную стену.
Полицейский повернул голову с таким выражением лица, словно это движение
стоило ему невесть каких усилий. Секунду он изучал стену. Затем - с тем же
выражением - перевел взгляд на Полынова.
- Пресса?
- Нет, я...
- Шкуры, значит, везете?
- Какие шкуры?!
- "Какие, какие"... Сами небось знаете.
- Я ничего не знаю! Что вы имеете в виду?
- А, иностранец... Не из этих, стало быть. Ну проезжайте.
- А если бы я был из "этих", тогда что?
- Ничего. Ребята как ребята... Кто, что - едете, а не знаете. Вот помню...
Что полицейский помнил, узнать не удалось. Внезапно он уставился в небо.
Полынов тоже посмотрел вверх.
Над гребнями сосен летели точь-в-точь ведьмы на помехах. "Ведьмы" были как
на подбор: молоденькие, рыжие, в длинных развевающихся рубахах. На шалых
лицах прозрачно стекленели глаза.
Оседланные "ведьмами" продолговатые летательные аппараты тонко звенели в
воздухе. Оказавшись над головой полицейского, одна из них хихикнула и
задрала рубашку. В просвете мелькнуло смуглое бедро. Полицейский
осклабился. "Ведьма" показала ему язык. Эскадрон скрылся за ближайшей купой
деревьев.
Полынов читал о "ведьмах", но видел их впервые. Газетные представления
оказались правильными.
- На шабаш полетели, - со вкусом произнес полицейский. - Местные. Утром, а?
И ведь не пьяные - озорные. Это, я понимаю, жизнь, не тощища...
Полынов хотел было задать несколько вопросов, но полицейский уже повернулся
спиной и занялся лицезрением шоссе, где показался какой-то виляющий
автомобильчик. Полынов тронул машину.
Тенистые улочки встретили его тишиной и безлюдьем, точно было воскресное
утро где-нибудь в доброй старой Англии. Два-три человека с собаками на
поводке - вот и все прохожие. Шум мотора, казалось, заставлял морщиться
чинные коттеджи.
Не слышно было ребячьего крика. Полынов взял управление на себя, отсчитал
третий поворот и свернул налево.
Издали домик Лесса ничем не выделялся среди других, но Полынов сразу
заприметил его по обилию редкостных растений в саду и небрежно распахнутым
воротам. С крыльца, светясь улыбкой, уже сбегал, вернее, скатывался сам
хозяин. Полынов утонул в его пухлых объятиях.
Наконец объятия разомкнулись, и они, еще горячие от смеха и беспорядочных
возгласов, взглянули друг на друга.
Когда человека не видишь много лет, а потом жадно в него вглядываешься, то
в глаза прежде всего бросается то новое, что в нем появилось. Нельзя было
сказать, что Лесс разительно изменился, постарел, обрюзг. Вовсе нет.
Правда, он выглядел утомленным, даже очень утомленным, но дело было не в
этом. Каким бы усталым или измученным ни оказывался Лесс, что при его
Быков Василий
Лондон Джек
Акунин Борис
Афанасьев Роман
Смит Кордвейнер
Кервуд Оливер Дж.