Чтение 5–й страницы книги ~Журавль в руках~

дому. Постоял еще минут пятнадцать, заслонившись толстым стволом сосны.
Маша, кончив полоть, взяла с земли тяпку, занесла в сарай. Скрип сарайной
двери был так четок, словно я был совсем рядом. Выйдя из сарая, она
посмотрела в мою сторону, но меня не увидела. Потом ушла в дом. Начал
накрапывать дождь. Он был мелок, тих и дотошен - ясно, что кончится
нескоро. Я повернулся и пошел обратно, к Селищу. Я ведь никакой охотник и
тем более никуда не годный сыщик.

Лес был другой. Он сжался, потерял глубину и краски, он уныло и покорно
переживал вечернюю непогоду. Над дорогой дождь моросил мелко и часто, но
на листьях вода собиралась в крупные, тяжелые капли, которые, срываясь
вниз, гулко щелкали по лужам в колеях. Я выйду на шоссе в полной темноте,
и неизвестно еще, отыщу ли попутку. И поделом.

Впереди затарахтел мотоцикл. Я не успел сообразить, кто это, и
отступить с дороги, как Сергей Иванович, сбросив ногу на землю, резко
затормозил.

- Ну, здравствуй, - сказал он, откидывая с фуражки капюшон
плащ-палатки. Будто и не удивился. - Куда идешь?

- Я к вам ходил, - ответил я.

- Ко мне в другую сторону.

- Знаю. Я дошел до опушки, увидел дом, Марию Павловну. И пошел обратно.

Крепкие кисти лесника лежали на руле. Фуражка была низко надвинута на
лоб.

- И чего же обратно повернул?

- Стыдно стало.

- Не понял.

- Я узнал ваш адрес, взял ружье, решил к вам приехать, поохотиться.

- Так охотиться ехал или как?

- Поговорить.

- Раздумал?

- Когда увидел Марию Павловну одну - раздумал.

Лесник вынул из внутреннего кармана тужурки гнутый жестяной портсигар,
перетянутый резинкой, достал оттуда папиросу. Потом подумал, протянул
портсигар мне. Мы закурили, прикрывая от дождя яркий в сумерках огонек
спички. Лесник поглядел на дорогу впереди, потом обернулся. В лесу стоял
комариный нервный звон, листва приобрела цвет воды в затененном пруду.

- Садись. Ко мне поедешь. - Лесник откинул брезент с коляски мотоцикла.
- Я бы тебя до Селища подкинул, да не люблю Машу одну вечером оставлять.

- Ничего, - сказал я. - Дойду. Сам виноват.

Лесник усмехнулся. Усмешка показалась мне недоброй.

- Садись.

Коляска высоко подпрыгивала на буграх и проваливалась в колеи. Лесник
молчал, сжимая зубами мундштук погасшей папиросы.

Маша услышала треск мотоцикла и вышла встречать к воротам. Лесник
сказал:

- Принимай гостя.

- Здравствуйте, - кивнул я, вылезая из коляски. Ружье мне мешало.

- Добрый вечер. - Маша смотрела на Сергея Ивановича.

- Сказал: принимай гостя. Покажи, где умыться - человек с дороги. На
стол накрой. - Он говорил сухо и подбирал будничные слова, словно хотел
сказать, что я ничем не выделяюсь из числа случайных путников, если такие
попадаются в этих местах. - В лесу встретил охотника, подвез. Куда
человеку в такую темень до Селища добираться?

- Он не охотник, - возразила Маша. - Зачем он приехал?

- Ну, пусть не охотник, - согласился лесник. - Я мотоцикл в сарай
закачу, а то дождь ночью разойдется.

- Я вас не стесню, - сказал я Маше. - Завтра с утра уеду.

- Так и будет, - подтвердил лесник.

Маша убежала в дом.

- Не обращай внимания, - сказал лесник, запирая сарай на щеколду. - Она
диковатая. Но добрая. Пошли руки мыть.

В доме засветилось окно.

- У меня водка есть, - вспомнил я. - В рюкзаке.

- Это Донатыч подсказал?

- Он, - сознался я.

- А я второй год не пью. И потребности не чувствую.

- Извините.

- А чего извиняться? В гости ехал. Ты не думай, я за компанию могу.
Маша возражать не будет. Как тебя величать прикажешь?

- Николаем.

Рукомойник был в сенях. Возле него на полочке уже стояла зажженная
керосиновая лампа.

- Электричества у нас нету, - пояснил лесник. - Обещали от Лесновки
протянуть. В сенокос бригада жить будет. Может, в будущем году при свете
заживем.

- Ничего, - сказал я. - И так хорошо.

В комнате был накрыт стол: наверное, лесник возвращался домой в одно и
то же время. Шипел самовар, в начищенных боках которого отражались огни
двух старых, еще с тех времен, когда их старались делать красивыми,
керосиновых ламп. Дымилась картошка, стояла сметана в банке, огурцы. Было
уютно и мирно, и уют этого дома подчеркивал дождь. Дождь, стучавший в окно
и стекавший по стеклу ветвистыми ручейками.

- Я эти стулья из города привез, - похвастался лесник. - Мягкие.

- Хорошо у вас.

- Маше спасибо. Даже обои наклеил. Если бы Донатыч или кто из старых
охотников сюда нагрянул, не поверили бы. Да я теперь их не приглашаю.

На этажерке между окнами стоял транзисторный приемник. За приоткрытой
занавеской виднелась кровать с аккуратно взбитыми, пирамидой, подушками. К
стене, под портретом Гагарина, была прибита полка с книгами.

- Водку достать? - спросил я.

- Давай.

- Сергей Иванович, - услышала нас Маша.

- Не беспокойся. Ты же меня знаешь. Как твой рыбник, удался?

- Попробуйте.

Может, я в самом деле приехал сюда в гости? Просто в гости.

От сковороды с пышным рыбником поднимался душистый пар. Оказывается, я
страшно проголодался за день. Маша поставила на стол два граненых стакана.
Потом села сама, подперла подбородок кулаками.

- За встречу, - предложил я. - Чтобы мы стали друзьями.

Этого говорить не стоило. Это напомнило всем и мне тоже, почему я
здесь.

- Не спеши, - возразил лесник. - Мы еще и не знакомы.

Он отхлебнул из стакана, как воду, и отставил стакан подальше.

- Отвык, - сказал он. - Ты пей, не стесняйся.

- Вообще-то я тоже не пью.

- Ну вот, два пьяницы собрались. - Лесник засмеялся. У него были
крепкие, ровные зубы, и лицо стало добрым. Там, в городе, он казался
старше, суше, грубее.

Маша тоже улыбнулась. И мне досталась доля ее улыбки.

Мы ели не спеша, рыбник был волшебный. Мы говорили о погоде, о дороге,
как будто послушно соблюдали табу.

Только за чаем Сергей Иванович спросил:

- Ты сам откуда будешь?

- Из Москвы. В отпуске я здесь, у тетки.

- Потому и любопытный? Или специальность такая?

Я вдруг подумал, что в Москве, в институте, такие же, как я, разумные и
даже увлеченные своим делом люди включили кофейник, который тщательно
прячут от сурового пожарника, завидуют мне, загорающему в отпуске,
рассуждают о той охоте, на которую должны выйти через две недели, - на
охоту за зверем по имени СЭП, что означает - свободная энергия
поверхности. Зверь этот могуч, обитает он везде, особенно на границах
разных сред. И эта его известная всем, но далеко еще не учтенная и не
используемая сила заставляет сворачиваться в шарики капли росы и рождает
радугу. Но мало кто знает, что СЭП присуща всем материальным телам и
громадна: запас поверхностной энергии мирового океана равен 64 миллиардам
киловатт-часов. Вот на какого зверя мы охотимся, не всегда, правда,
удачно. И выслеживаем его не для того, чтобы убить, а чтобы измерить и
придумать, как заставить его работать на нас.

- Я в НИИ работаю, - сказал я леснику.

А вот работаю ли?.. Скандал был в принципе никому не нужен, но назревал
он давно. Ланда сказал, что в Хорог ехать придется мне. Видите ли, все
сорвется, больше некому. А два месяца назад, когда я добился согласия
Андреева на полгода для настоящего дела, для думанья, он этого не знал? В
конце концов, можно гоняться за журавлями в небе до второго пришествия, но
простое накопление фактов хорошо только для телефонной книги. Я заслужил,
заработал, наконец, право заняться наукой. На-у-кой! И об этом я сказал
Ланде прямо, потому что мне обрыдла недоговоренность. Словом, после этого
разговора я знал, что в Хорог не поеду. И в институте не останусь...

- А я вот не выучился. Не пришлось. Может, таланта не было. Был бы
талант - выучился.

Он пил чан вприкуску, с блюдца. Мы приканчивали по третьей чашке. Маша
не допила и первую. Мной овладело размягченное нежное состояние, и
хотелось сказать что-нибудь очень хорошее и доброе, и хотелось остаться
здесь и ждать, когда Маша улыбнется. За окном стало совсем темно, дождь
разошелся, и шум его казался шумом недалекого моря.

- На охоте давно был? - спросил Сергей Иванович.

- В первый раз собрался.

- Я и вижу. Ружье лет десять не чищено. Выстрелил бы, а оно в куски.

- А я его и не заряжал.

- Еще пить будешь?

- Спасибо, я уже три чашки выпил.