ожидания, трепетать всем телом в неверном предгрозовом воздухе и стараться
думать "о чем-нибудь другом".
без ужасных, но непонятных нам глобальных катастроф, не имея ни малейшей,
даже самой хрупкой, надежды, все передают и передают свое вечное "SOS".
Не их вина, что они такие безобразные: против натуры не попрешь. Не обижай
их.
Они объясняют и показывают на макетах своим мышатам принцип действия,
устройство и правила пользования ультразвуковым биолокатором.
невидимками.
коль скоро я - Бог, мне спать не положено. А положено мне созидать
Вселенную. Центр, точка опоры которой - это ты, Элли.
как топь, Тоска; синяя, как птица Метерлинка, Надежда; фиолетовая, как
запах сирени, Страсть; желтое, как пески маленького принца, Одиночество;
алая, как его роза, Любовь. Все это так тщательно перемешано жизнью в моем
сознании, что образовалась глыба чистейшей белизны. Арктическим айсбергом
искрится она во мне. Лишь несколько серых пятнышек зависти, ревности и
страха нарушают эту ледяную стерильность мрамора, из которого предстоит
мне изваять тебя. Эти мушиные метки пробрались сюда контрабандой. Я не
боюсь, не так они сильны. Они исчезнут с первыми же ударами.
памяти. Взмах...
мантией ночь.
уже застывшей чугунной статуи.
превращаются в маленьких белых слоников. Те суетливо выстраиваются в
колонну по одному и слоновитой походкой топают через комнату, опасливо
обходя тапок в центре ее. Добравшись до шкафа, они протискиваются в щель
между ним и стеной и исчезают там. За шкафом есть мышиная нора. Куда она
ведет? Хотел бы я видеть выражение лица того незадачливого мыша, который
первым узреет Безумное Шествие Белых Слоников.
гул. Словно Христос гоняет на гигантском мотоцикле. Невидимая во тьме
туча, скрутившись жгутом в несколько раз, выжала, наконец, из себя первые
желанные струйки влаги на потрескавшиеся от жажды губы земли. Молнии,
запыхавшись, пытаются превратить ночь в день.
выключателем: мраморную, в рост человека, глыбу так, в постоянной игре
беззастенчивых фотовспышек, видно даже лучше.
грозовым раскатом.
каменной пены, чуждые ее ледяной холодности, рождаются первые знакомые
черты.
густых и жестких, как конская грива, волос. Я знаю, знаю этот рот, эти
губы, эту улыбку, которая, как бы оправдываясь, говорит: "Да, вот в
этой-то муке и заключается мое счастье".
только мной, заряд призывности, который распространяется на все черты и
черточки.
искристой поверхности заставляют меня почувствовать его святое нетерпение.
Нетерпение больного, силящегося поскорее встать на ноги. Нетерпение
весенней почки. Нетерпение куколки мотылька.
смелые руки и застенчивая маленькая грудь, соски которой еще не научились
твердеть под чужой рукой.
распахнул ее настежь. Створки с размаху ударились о границы проема и
надтреснуто звякнули голубым стеклянные колокольчики. В комнату заглянула
тревожная свежесть.
величественная в своей беззащитной наготе.
нелепые кляксы теней. Ветер включился в их хоровод и увлек за собой
страницы рукописи со стола...
подоконнике - темное бесформенное пятно.
образовавшейся откуда-то рукой указывая на люстру. Люстра послушно
загорается неестественно тусклым неровным светом. А выключатель-то возле
двери - метрах в трех от окна.
нежданного гостя.
не располагает: бежевые панталоны, темно-синяя фрачная пара, в правой руке
- трость, в левой - белые лайковые перчатки. Цилиндр. Под цилиндром - уши,
между ними - толстый, почти без переносицы, нос, большие тусклые глаза и
широкие сиреневые губы. Все остальное гладко выбрито. Роста - чуть ниже
среднего.
упор мимо меня. С полминуты тянется неловкое молчание. Но вот он разжимает
сухую узловатую кисть правой руки, как бы нечаянно роняя трость. Затем,
театрально встрепенувшись, растопыривает руки и спрыгивает за тростью на
пол. Наклонившись, роняет цилиндр и обнажает роскошную бугристую лысину.
Долго и суетливо копошится, наконец, выпрямляется и первым нарушает
затянувшуюся паузу:
доверительно приблизился почти вплотную ко мне, так, что я разглядел
бородавчатые капельки воды на землистом лице. - На какую-то секундочку
приоткрыл иллюминатор. Не положено, конечно-с...
к окну.
серебристо-матовой ртутью металлический диск. Диаметром примерно с
двухвагонный трамвай, а высотой - чуть больше человеческого роста. Он
висел и еле заметно вращался вокруг собственной оси. Нас разделяло метров
пять или шесть. Но видел я его достаточно четко - и закругляющуюся серую
поверхность, и овальные, величиной с оконную форточку, светящиеся желтым,
отверстия, и даже заклепки вокруг этих отверстий.
КОНТАКТ!
пришелец заметно осмелел. - Собственно, значительной роли это не играет. У
нас имеется ряд тем, которые, как мне кажется, более уместны в данной
ситуации.
Но я решил решил поддерживать его подчеркнуто вежливый тон. И судорожно
копался в голове, надеясь в куче разнородного пестрого хлама отыскать
подходящий словесный оборот. Наконец, выдохнул:
ответствовал (именно "ответствовал") пришелец. - Не думаю, что вам могут
что-то объяснить названия планеты, звезды, созвездия, туманности, наконец,
откуда я прибыл. Вы ведь, кажется, не астроном?
выговорил я.
побудивших нас вступить в контакт именно с вами. - Незнакомец выдержал
эффектную паузу. - И, не дождавшись, отвечаю. Сначала мне удобнее ответить
на второй вопрос. Причины для вступления в связь именно с вами у нас нет
ни малейшей. Вам просто повезло: нас подвел эффект Лима (хотя это,