Чтение 5–й страницы книги ~Шаман~

Трещала печь, жарились оттаявшие рябчики ("есть хоть кого угостить").
Уютно светила керосиновая лампа. Юная москвичка смеялась на Ленинских
горах со стены - с обложки "Огонька".

...Утром я вышел проводить Мулку.

Снег, сумрак, дымок над крышей.

Лайка стояла у его ног.

- Я зря вывел тебя, - сказал Мулка.

Вчера.

Мы остановились, сварили чаю и перекурили.

- Теперь я буду прокладывать. - И я пошел вперед. Оглянулся.

Его глаза полыхнули.

Черные бойницы. Динамит.

Правая рука снимает ремень ружья за спиной.

Я бежал, задыхаясь.

- Стой!

В груди резало и свистело. Пот. Гири на ногах.

- Стой!

Холод между лопаток.

Моя большая, огромная, слабая, беззащитная, живая спина.

Сердце, позвоночник, легкие, желудок - просвечивают ясно, как на
мишени, слегка прикрытые одеждой и плотью.

Щелчок бойка, дубиной бьет горячая пуля, не мигает черный глаз
природного охотника, таежного снайпера. Сторожа тайны своей.

Я ограбил его существование. Унес его мысли, его тайну. Разрушил его
жизнь, лишил ее смысла. Зачем теперь охранять себя от людей в тайге -
собственному тюремщику?

- Я бросил ружье!! Эй!.. Бросил!

Он положил ружье в снег, вынув патроны, и отошел назад.

Я вернулся. Страх, стыд, неуверенность...

Я обессилел, в поту и дрожи. Он сварил крутой чай, сыпанул полкружки
сахару.

- Ты что, меня испугался? Тайга; это бывает... Что ты... Сам подумай
- зачем бы я мог, как, почему? Я просто ружье поправил! Пей, пей, сейчас
пойдем дальше, а то ты вспотел, нельзя отдыхать, простудиться можно, надо
идти.

Спасенный не стоит спасителя. Кто я? Ценою в грош.

Он шел впереди. Патроны были у него.

Я за ним, в ста шагах. С пустым карабином. Старым армейским
симоновским карабином, рассверленным под восемь миллиметров, чтоб не
подходили стандартные патроны и снизилась прицельность и дальность боя -
хватит и так. Такие продают охотникам местных народностей.

Он вынул нож, точеный ребятами где-то в мастерской из клапанной
стали. Ручка резной кости: длинны вечера в тайге, бесконечен и прихотлив
узор.

Нож свистнул в полутьме, стукнул: вошел в торчащий из снега сук шагах
в двадцати.

- Дело сделано, - сказал Мулка и улыбнулся весело и с превосходством,
какая-то назидательная была улыбка; или это мне в темноте показалось? - Я
не сохранил знание. Я только человек... А ружье мне было бы не нужно.

Нож с костяной узорной рукоятью.

Страх и безмолвие.

Синий след, синяя равнина, царапина лыжни уходит за поворот, как за
горизонт. Черная точка.

Совесть, больная знанием.

Знание, больное гордыней.

В десять утра Саня, проклиная богов севера, чертей эфира и
диспетчеров госпромхоза, настроил рацию и, выйдя на связь с диспетчерской,
заказал санрейс.

Я помогал ему паковать в кули мороженую рыбу и пересчитывать песцовые
шкурки.

Потом он ушел по путику проверять капканы, а я топил печь, месил
тесто, варил гусятину с лапшой - и думал...

Через месяц я послал Мулке - через Санин адрес - из Ленинграда две
пары водолазного белья, "Историю античной эстетики" Лосева, хорошую трубку
с табаком и водонепроницаемые светящиеся часы для подводного плавания.
Ответа не получил, но ведь писать я и сам не люблю.

В Ленинград ко мне Мулка так и не приехал, еще на пару писем - не
ответил; да и писал-то я на Саню.

А Саня через полтора года, летом, позвонил в мою дверь - и гостил две
недели из своего полугодового, с оплаченными раз в три года, билетами,
полярного отпуска: две недели загула, напора и "отведения души".

- Чудак, - сказал он о Мулке. - Глаза жестокие, а сам добрый. Умный!
В двух университетах учился. Говорят, шаманом хотел быть, а потом выучился
и раздумал, а трудиться нормально ему, вроде, религия не позволяет... или
с родней поссорился, говорят.

...Я провожал его в ресторане гостиницы "Московская".
Дружески-одобрительный официант менял бутылки с коньяком. В полумраке
сцены, в приглушенных прожекторах, девушки в газе и кисее изгибались под
музыку, танцуя баядер. Саня облизал губы.

- Я тебе вот что скажу, - сказал он. - ПрОклятое то место. Я на этой
точке два плана делал, по полтораста песцов ловил, рыбы шесть тонн.
Бензиновый движок в прошлом году купил, электричество сделал. А только не
вернусь туда больше. Найду желающего, продам ему все там, тысячи четыре
точно возьму, и - ша...

Я не понял.

- Пошел Мулке подарок твой относить - а там и нет ничего... Вообще
ничего, понял?

- Может, не нашел? - Я улыбнулся, начиная подозревать истину.

- Как не найти - прямо на берегу стояла?! Что я, один год в тайге, не
ходил по ней, что ли?.. Заночевал у костра, назавтра все там исходил,
дальше дошел - аж до Чертова Пальца, а это на десять километров дальше,
понял? - Он выпил, изящно промокнул губы салфеткой и положил ее обратно на
колени. - А назад иду - вот она, избушка! Пустая! Черная... Ближе подошел
- все настежь, все покосилось. И... и кости собачьи на крыльце.

Ну - я пощипал себя, что не сплю, и по реке вниз обратно - задницу в
горсть, и мелкими скачками. У поворота оглянулся - а там свет в окне! И
собака залаяла!

До дому долетел - не знаю как. Печь растопил, сижу у нее и трясусь. И
ружье рядом.

А потом - тринадцать дней ровно! - все капканы как один пустые!
Каждый день обхожу, еще десяток в запасе был - поставил: ничего! И рыба:
две сетки в прорубях у меня: пусто, понял! Ну, думаю, плохо дело...

А на четырнадцатую ночь просыпаюсь: скребется кто-то на крыше, ходит.
Аж дух замер. Тихо встал, ружье взвел - и прямо из открытых дверей вверх!
Слышу - спрыгнул кто-то на ту сторону. Я - туда: росомаха пожаловала,
улепетывает! И сразу я ее свалил, одной пулей, ночью - прямо в хребет.

И в этот день - все ловушки с добычей! Все как есть! Эт что такое, ты
мне скажи, а?! Твое здоровье!

- Саня, - сказал я, - кончай врать. Эти байки девочкам в Сочи травить
будешь. Часы у тебя на руке - те, что я Мулке посылал.

Он побагровел, сдернул руку под стол и засуетился:

- Часы я такие в Москве купил, удобные часы. Ты что, в ГУМе купил,
как раз выкинули...

- Сколько стоят?

- Что я, помню?.. Деньги летят, знаешь...

- А те часы где?

- Те я у избушки оставил... положил, и бежать.

- Значит, посылку открыл, раз знаешь про них?

- А что им зря пропадать, - пробурчал он, совершенно уничтоженный. -
Хочешь - забери, что мне... я просто на память...

Я вздохнул. Что с него возьмешь, беззлобного. Он и свое отдал бы еще
легче, чем мое взял. Понравилось, и все тут, велик ли грех, он тут со мной
уже две недели деньги расшвыривает, ящик этих часов прогулял небось.

- Сколько тебе лет, Саня?

- Двадцать девять, - ответил он с обидой. - Жениться вот думаю, пора.
Не посоветуешь?

Это было полтора года спустя.

А тогда солнце дробилось радугой в пропеллере. "Аннушка"
протарахтела, снижаясь и скользя, качнула крыльями и села на реку, вспоров
два веера алмазной пыли. Летчики в собачьих унтах и цигейковых куртках
закурили и пошли к избушке угоститься рыбкой.

Саня хлопотал: чай заварил индийский, выставил субудай - малосол из