Чтение 5–й страницы книги ~Часть этого мира~

у нас дикая свистопляска с разными облучениями. Одним словом, выросла

еще одна голова. Сначала смотрели как на эксперимент, можно было еще

повернуть по-другому. А потом вдруг сразу стало поздно.

- Почему?

Кисч промолчал.

- Ну, а когда тебе приходится думать, - начал Лех. - То есть когда

думаешь - одновременно в две головы, что ли? Как на рояле в две руки?

Вернее, в четыре.

- Зачем в две... - хозяин внезапно прервал себя. Его руки взметнулись к

переключателю на стенке, потом он неловко, с усилием опустил их. -

Перестань! Ну перестань же! - Руки еще раз поднялись и опустились. -

Извини, Лех, это не тебе... Так о чем мы? Нет, конечно, я не в две

головы. Каждый сам по себе.

- Кто "каждый"? - Лех почувствовал, что холодеет. - Это все же твоя голова?

- Не совсем. Голова, строго говоря, не может быть "твоей", "моей".

Только "своей".

- Как? Вот у меня, например, моя голова.

- Но в то же время нету такого тебя, который бы отдельно от этой головы

существовал. Поэтому неправильно о своей голове говорить со стороны -

вот это, мол, моя.

- Не понял.

- А что тут понимать? Помимо головы личности нет. Но зато там, где

имеется голова, мозг, налицо и сознание... Ты себе хоть отдаленно

представляешь, что такое твое собственное "Я", твоя личность?

Насчет личности Леху как раз хотелось выяснить.

- Ну, мозг, тело-то можно менять, если нужно.

- Не вполне верно. Мозг с определенной точки зрения - только вместилище

для "Я". Если он пуст, личности нет. А содержанием является

современность, сгусток символов внешнего мира. Сначала, при рождении

ребенка, мозг - tabula rasa, которую мы с тобой в школе проходили.

Чистая доска, незаполненная структура. Затем через органы чувств туда

начинает поступать информация о мире. Не сама внешняя среда, а сведения

о ней в виде сигналов на электрохимическом уровне. Такие, которые

оставляют знаки в нервных клетках. Знаки постепенно складываются в

понятия, те формируются в образы, ассоциации, мысли. В общем, "Я" - это

то, что органы чувств видели, слышали, ощущали.

- Как? И все?

- А что тебе еще надо?

- Никакой тайны? Божественной искры, которую нужно беречь, потери

которой опасаться?.. Все люди, которые ходят, что-то делают,- не более

как сгущения той же действительности? Но только в символах?

- Тайна в самом механизме жизни, в сути мышления. Не знаю, насколько

она божественна. Ну, а личность - тут уж никуда не денешься - внешний

мир, переработанный в образы. Правда, у каждого согласно специфике,

которая получена в генах. Наследственно. Поэтому Роланд и говорит: "У

человека нет природы. У него есть история". То есть он подразумевает,

что "Я" - это постепенно, исторически, день за днем развивающийся

сгусток образов.

- Какой еще Роланд?

- Гильемо Роланд, перуанский философ.

- Ты и до философии дошел? - Лех вдруг почувствовал озлобление против

Кисча. Сидит тут, устроился, и никакая потеря денег ему не угрожает. -

Черт знает, какой умный стал. А я примерно тем же олухом и живу, что в

школе был. Даже не понять, с чего ты сделался таким гениальным.

Питание, что ли, особое?

- Питание ни при чем.

- А что при чем?.. Ты кончал свой физический - в самом конце плелся. И

потом в той первой фирме тебя едва терпели.

Хозяин встал и прошелся по комнате, отражаясь во всех зеркалах.

Появилась на миг и исчезла вторая голова.

- Понимаешь, если говорить правду, я, собственно, и не совсем я. Не тот

Сетера Кисч, с которым ты в школе сидел.

- А кто?

- Пмоис.

- Пмоис?! - Лех откинулся назад и едва не упал, потому что у круглого

табурета не было спинки. - Ловко! Пересадка мозга, да?

- Ага. Не могу сообразить, встречался ты когда-нибудь с ним, то есть со

мной, с Пмоисом... Кажется, встречался. По-моему, у этой Лин Лякомб. В

ее доме. Я, будучи еще Пмоисом, демонстрировал у них материализацию

Бетховена. Работал в концерне "Доступное искусство".

- Помню, - сказал Лех. - Боже ты мой, я еще молодой тогда был, наивный!

Во все верил. Кажется, будто тысяча лет с той поры минула. - Он

вздохнул. - Мы вместе с Чисоном приходили на материализацию. Пмоис был,

по-моему, такой плечистый мужчина, выдержанный. Значит, с ним я сейчас

и толкую?

- Подожди.. Видишь ли, Сетера Кисч окончил физический с грехом пополам.

Потом в фирме тянул лямку, но все время им были недовольны, и у него

самого неудовлетворенность. Родители, конечно, виноваты. Помнишь, какая

в те годы была мода - нет степени, значит, неудачник. А я тогда работал

в одном ателье закройщиком - как раз кинуло в портновское дело.

Является Сетера Кисч, ученый. Заказывать себе костюм. Снимаю мерку, он

тоже участвует, советует. Да так ловко у него получается - прирожденный

портной. Один раз встретились, еще раз. Чувствую, человек оживает,

когда у него ножницы в руках или булавки, что ему просто тоскливо

уходить отсюда и возвращаться в свою лабораторию. А я, с другой

стороны, электроникой очень интересовался. Книги читал, схемы собирал.

Однако образование среднее, незаконченное...

- Ну-ну, - сказал Лех. - Дальше.

- Стали мы с ним раздумывать. Ему переходить из физиков-теоретиков в

закройщики вроде бы позорно. Что родственники скажут, друзья, знакомые.

В то же время меня в научно-исследовательскую лабораторию без диплома

никто не возьмет, будь я даже Фарадей по способностям. В конечном счете

и решили махнуться мозгами. Он мне о себе все порассказывал, я ему свою

жизнь обрисовал. И на операционный стол. В электронике у меня отлично

пошло: патентов десятки, доктора скоро присвоили. Потом только вот эта

история со второй головой... А Сетера в облике Пмоиса, в бывшем моем,

выдвинулся как портной.

Лех кивнул.

- Ну как же! На мне вот брюки-пмоики.

Он тоже встал и в волненьи прошелся по комнате.

- Слушай, раз уж на честность, я тоже не Лех.

- Серьезно? А кто?

- Скрунт, Муж Лин Лякомб... Но тут другая история. Вопрос чувства,

понимаешь... Лех, то есть я... то есть нет, правильно, он... Одним

словом, Лех был жутко влюблен в Лякомб, в мою Лин Лякомб. А меня, то

есть Скрунта, она чуть до инфаркта уже не довела. Помнишь, какая была

взбалмошная? То давай за стрелковый спорт принимайся, то рисовать, то

изучай высшую математику. Просто измордовала, все хотела

усовершенствовать. И хотя я сначала был очень увлечен, позже замучился.

А тут подворачивается Лех, который глаз с нее не сводит. Однажды мы с

ним уединились, слово за слово. Он и не раздумывал, сразу весь запылал,

как только понял. Разговаривали в оранжерее, он как схватится за