Буржуи одни? В чьих руках власть? - недоверчиво спросили из кустов, и по
тому, как зашевелилась вокруг темнота, пришла в беспокойство человеческая
масса, марсианин догадался, что вторгся в заповедные моменты жизни этих
людей.
чем они все занимаются? Ну, чем... Умственным трудом, искусствами,
трансформацией.
возьмет! Мужики долг сполнять забудут, в кабаки порхнут! Факт? Факт!
Афанасия Власова. За неимением председательского колокольчика комендор,
когда надо, пропускал сквозь мощные заросли голосовых связок струю пара,
сжатого до нескольких атмосфер в оркестровой яме его объемистых легких, и
тогда накат низкой, но чрезвычайно широкой звуковой волны выносил вон
плескание человеческой речи, закрывая таким способом разгулявшееся
собрание или, наоборот, открывая перед ним фарватер вновь.
общество, слияние умственного с физическим. Это ж, братишки, коммунизм,
тот самый, за который нас с вами в медвежьем углу приперли. Теорию,
братишки, подзабыли, брашпиль вам в форточку!
кинематографической сцены.
Ай-яй-яй! - вскрикивал он радостно, тверже сжимал в руке драгоценную
шкатулку.
марсианину-кинооператору - потому, что он с ходу влетел в митинговую гущу
беззаветных героев собственного кинофильма, и крупный план кадр за кадром
косяками шел теперь на катушки приемников корабля, тормознувшего среди
звезд по поводу такой сюжетной находки. Повезло и балтийцам, которые
сразу, из первых рук, так сказать, самотеком получили известие о
замечательной жизни на других мирах, в существовании которой хотя никто из
них и не сомневался, но все же иной раз проявлял колебания ввиду неясной
постановки вопроса со стороны административных кругов. А тут вдруг
стопроцентный астроном с наипоследними, как подчеркнул комиссар Струмилин,
и обнадеживающими данными в кармане! От такого вылетит из башки и страх
перед смертью, что уже заказана, запрессована в нарезные стволы озверелого
противника на дистанции прямой наводки.
подпольный марсианин морячкам тонус, который вовсе не каждый обнаруживает
в себе перед лицом смерти, не чьей-нибудь, а собственной, а потому особо
наглядной и убедительной. А тонус есть, значит, дорого, ох, дорого
заплатит классовый враг за кровь комиссара и товарищей его, потому что в
крови этой вскипела вера в новый мир и счастливую звезду его, на которой,
наверное, тоже когда-то летели наиболее сознательные головы братьев по
разуму, и по-другому быть не могло, иначе какие же они, к черту, братишки.
теперь клубился над болотами, замкнувшими отряд.
Струмилина, по-прежнему продолжалось. Ему вполне удалось удержать свое
реноме в рамках лектора-эрудита, не расширяя этих рамок до истинных
размеров оригинала, так что ни одна живая душа не догадывалась о его
подлинном происхождении. Впрочем, никому теперь и дела не было до его
происхождения, как и до вороны, что где-то вверху хриплым карканьем
отметила приход глухого часа полуночи. Марсианин успел поведать о занятиях
на дальней планете, об отдыхе на ней, о насыщенном распорядке дня,
показал, как танцуют наши сверхдальние сородичи - высоко подпрыгивая и
чуть зависая в воздухе, коснулся тех вещей, что делают жизнь марсиан
счастливой, и, чтобы до конца быть правдивым, перешел теперь к минутам,
когда марсианину бывает нехорошо. Такова уж, видно, биология всего живого,
не может оно быть счастливым без конца.
настроения, пропало. Жить не хочется. Переутомился, что ли? Одевается,
выходит на площадку, хорошо кругом. Солнце сияет, птица садится на плечо,
ветерок. А под ногами, глубоко внизу, пенится морской прибой у кромки
золотого пляжа. Надевай крылья и головой вниз! А может, без крыльев?
Головой вниз - и делу конец. О-о-о, как скверно на душе! Друзья! Да где
они, друзья? Жена? Да чем же она поможет, жена?..
начале ее у костра появился комиссар.
занять свои боевые позиции.
придерживая оружие, поднялись и один за другим растворились в темноте.
осталось, - подбросили, гады, записку. Обещают шомполами всех, кто в живых
останется. Так сказать, программное заявление.
огню, рассмотрел, потом текстом же прижал к куртке.
записку? На кого падает подозрение?
усмехнулся комиссар, глядя куда-то в сторону от марсианина.
шикарного сапога чадящую головешку. - Значит, на меня.
Струмилин молчал.
болот. Так я решил, пока мы тут беседовали с вашими товарищами. Они мне по
душе. Я сделаю это, и настроение мое, черт возьми, наконец вернется ко
мне. ...Когда я улетал от своих, - марсианин ткнул пальцем вверх и быстро
отдернул руку, точно ожегся о что-то, - когда я улетал, настроение у меня
было висельное. Я его поставлю на место. Я посчитаюсь с их настроением. -
Палец его снова взвился вверх. - Оптимистическую трагедию вам подавай? Вы
ее получите, уважаемые зрители! Программное же заявление передадим углям.
Как это у вас там сказано, из пепла возгорится искра?
обратилась в длинный и чистый язык пламени. В коротком свете Струмилин
увидел, как губы марсианина сложились в твердую и мстительную усмешку,
какая бывает у человека безоружного, уже оцепленного врагами и вдруг
почувствовавшего в руке холодную сталь револьвера.
Там-то тьма была материальна, так сказать, очевидна. Кроме нее, ничего не
существовало там, только звуки. Здесь же, на краю свободного пространства,
тьма полнилась намеками каких-то контуров, голубоватыми залежами света,
осевшего с кривого и тонкого лезвия месяца.
замер перед лицом необъятных трясин. Шеренги, плотно собранные одна за
другой, едва угадывались в пыльной осыпи звездного сияния, стояли
призрачно, как воинство из баллады, чти ждет не дождется полночного смотра
любимого императора. Только иногда идиллия нарушалась: где-то скрипела
телега, лошадь пыталась ржать, и слышался матерный шепот, вразумляющий
непокорное животное.
колонны, уже в самом болоте, так что под ногами чавкала и выдыхала,
отпуская сапог, мясистая жижа.
объяснял марсианин Струмилину. Остальные тоже слушали крайне внимательно,
стараясь не пропустить ни одного слова перебежчика. - Так вот, это поле
окружает меня со всех сторон. Ни пуля, ни осколок не пройдет через
невидимую защиту. Вот смотрите, я расширяю сферу действия поля.
полицейский, с треском за шиворот, а как влечет крупная и ленивая морская
волна.
поставила людей на прежние места.
проследуете километра три через самую топь, а дальше сами выберетесь, не
маленькие. Там уже можно. Все ясно?
тотчас повалил густой ядовитый пар, и в клубах пара высветилось тонкое,
как папиросная бумага, полотно обещанной дороги. Захрипели кони, закричали
ездовые. Только полк по-прежнему молчал.
ногу, пробуя каблуком на крепость, а потом прыгнул и, осыпанный искрами,
оказался на ней во весь рост.
перебежчик.
темноте, перестраиваясь в походные порядки, и вот уже первое отделение
встало у самого края лунной дорожки, пропуская вперед себя повозки с