темное пятно будки, рядом с которым в редеющем тумане проявлялась, как на
фотобумаге, смутная фигура охранника.
кивнула. Он порылся в карманах, достал несколько бумажек и мелочь.
Отстегнул от запястья браслет.
пальчик. Сувенир на память. Заговоришь ему зубы, не мне тебя учить, как
это делается. Канючь, скули, что хочешь делай, хоть отдайся ему на снегу,
но десять минут мне обеспечь. Ясно?
меня на космодроме возле касс, а будет шухер - жди на смотровой площадке.
Я тебя найду. Поняла?
она сейчас спросит. На душе стало пакостно.
Иди и делай дело.
пошла решительно, все быстрее тая в тумане. Сейчас охранник заметит ее, и
заметит не инфракрасной оптикой - а глазами, и глаза у него вылупятся, а
пасть осклабится. Прощай, девочка, с тоской подумал Пескавин. Ничего не
поделаешь, так уж получается. Если выберусь и если ломтики не ждут на
космодроме, тогда - может быть, но это уже два "если". Хватило бы и
одного.
мутный, тающий на лице и заползающий за воротник. Пескавин отряхнулся. Он
был один. Сначала, оглядываясь, он еще видел темное пятно, о котором знал,
что это та же будка, и выверял по ней направление, потом будки не стало
видно и уж тем более нельзя было рассмотреть, чем там заняты Анна и
охранник, зато это можно было себе представить. Он представил и смачно
плюнул. Ведь сучка же, сентиментальная "не сомневайся" и больше ничего,
пальчики, видите ли, сама ломать не может, так почему я должен казаться
себе таким подлецом? Когда это со мною в последний раз было? Забыл. Место,
что ли, такое? - Он осмотрелся. - Место и вправду незнакомое, не шел я
здесь, и вообще здесь никто не шел, ни одной мумии на этом уклоне, а
почему? Может, здесь под снегом каменная осыпь, помню, как мы обходили
какие-то камни, и еще помню, что был водопад, но водопад не здесь, а
дальше, почти у самого перевала, он теперь иссяк. Где-то там должен стоять
я, подумал он тоскливо. Значит, мы почти дошли. Я и мама. Мне было шесть
лет, и мама обещала мне подарок ко дню рождения, но в тот день привезли
папу и мама сидела какая-то чужая, непохожая на маму, а я смотрел
исподлобья и с недоверием, потому что знал точно, что папа воюет,
управляет боевой машиной, стреляющей по ракетам, что падают по ночам, а
раз управляет, то никак не может быть в этом глупом железном ящике.
Соседки утешали маму и говорили, что маме еще повезло, другим посылают
просто землю, подобранную на полях сражений, но я их не слушал, потому что
уже знал твердо: папы там быть не может, с чего бы папе лезть в этот ящик?
- и я восторженно запрыгал, крича: "Сколько у нас гостей, как здорово!" -
а мама вдруг ударила меня по затылку, закричала, забилась об этот ящик, и
я тоже заревел, сначала от подзатыльника, а потом от страха за маму. И все
равно я знал, что папа жив, ведь в ту ночь не упало ни одной ракеты, и я
показал язык соседкам, смотревшим на меня кто гневно, а кто с жалостью.
Вот вам! Вот папа научит и меня стрелять по ракетам, и тогда уж точно ни
одна не свалится на ваши глупые головы... А через неделю всем пришлось
уходить, потому что на город все же упали три ракеты и вокруг говорили,
что это не обычные ракеты и что теперь в городе жить нельзя, а надо
уходить. И мы шли вместе со всеми, мама катила тележку с вещами, а я
радостно скакал впереди, пока не устал, и тогда мама посадила меня на
тележку поверх вещей, но уже в Ущелье у тележки отскочило колесо, и ее
пришлось бросить. И еще я тогда очень устал и хныкал, но мама не давала
мне отдохнуть и говорила, что надо спешить, а вокруг все действительно
спешили, многие обгоняли нас с мамой, и лица у людей были серые...
было скопление мумий, в погожие дни экскурсантов доводили до этого места.
Здесь нетрудно было встать так, чтобы мумии загородили от любой оптики для
туманов, - а потом к перевалу, к перевалу!
склонившаяся над ребенком. Ко входу не потащили, оставили туристам на
десерт. Он обошел мумию кругом. След от резака, забитый снегом, выглядел
белым шрамом. Как ей хочется распластаться, защитить, закрыть собой
ребенка в проснувшейся вдруг острой надежде, что это удастся. Немолодая
уже, изможденная женщина. Может, бабушка? Нет, наверное, все-таки мать.
Поздний ребенок, долгожданный, единственный. Здоровый обормот, мог бы идти
и сам, а не виснуть на шее матери. Сколько этому лентяю - лет шесть? А
если...
деревянно шагнул вперед. Не может быть, подумал он вслух. Это не я.
Пальцы, пальчики проверить... Если все целы - тогда это не я, это кто-то
другой и держит его другая женщина. А если нет?.. Он вспомнил зудящий визг
резака и, холодея, смахнул с мумии снег.
Пескавин шумно выдохнул воздух и нервно рассмеялся. Значит, мимо... Он
весело выругался. Пентюх, барышня! Мерещится ему, поверил! Ха! Экскурсанты
вот тоже верят, но по-умному, и чем дороже им вышла поездка, тем охотнее
они верят. Надо смотреть - смотрят, за тем и едут, надо ужасаться -
ужасаются, картинно и с удовольствием, закатывая глаза и соря
междометиями. Всюду свои игры. А потом они разъедутся, пополнив свою
память приятной жутью зрелища, и станут размышлять, куда бы поехать еще, -
трухлявые пни, вошедшие во вкус, рассчитывающие в обеспеченной старости
всласть отыграться за жизнь, без толку вымотанную на добровольной каторге
Системы Общественного Блага. Добропорядочные граждане.
это, стало быть, я на ней так повис? Он отступил на шаг и сморщил нос.
Н-да. Нужно быть неврастеником, чтобы увидеть маму в случайной мумии - или
нужно раз в жизни попасть под удар летаргатора. Одно и то же. Экая
трагедия, подумать только! Страсти по Текодонту. Во-первых, и не похож
вовсе, абсолютно ничего общего, не таким я был в шесть лет... - он
запнулся, осознав, что совершенно не помнит, каким был в шесть лет, и
помотал головой. Ну, ладно. Зато все пальчики на месте... гм... один, если
всмотреться, какой-то подозрительный, но главное, что он налицо, тут -
или-или. Это во-вторых. Говорят, правда, что мумии способны к регенерации
- вроде бы по миллиметру в полгода, - и такие, как Детка, свято в это
верят, равно как и в то, что мумии могут двигаться и общаться между собой.
Ну, Детка - это особый клинический случай, дурак он, родился дураком, им
же, как видно, и помрет, коли, как рассказывал Пупырь, прячет где-то пяток
пальцев от разных мумий, терпеливо ожидая, когда они срастутся в единую
кисть - спрос-де нынче на пальцы уже не тот, рынок насыщен. Что взять с
кретина, его и ломтики не трогают, убогого. Пескавин хмыкнул. Зато
в-третьих - и это уж наверняка - не может здесь быть наших мумий, скорее
всего их давно уже не существует, раз до них добрались задолго до
официального объявления об открытии Ущелья. И здесь нет разницы, кто
добрался: небритый дядя с рюкзаком и карабином за плечами, хмурый
предшественник нынешних ломтиков, - или сразу сотрудник спецслужбы, бойкий
и усердный, рыщущий по заданию начальства. Любопытное было времечко, пока
не поднялся шум. "Что?" - "Где? На Тверди, в этой дыре?! Да не может
быть!" - "А чем там заняты спецслужбы?" - "Ну как же... Надо же
понимать..." - "Обеспечить охрану! Преградить путь мародерам!!" Это был
уже лозунг. Под него входы в Ущелье обнесли проволокой, был создан патруль
и некую группу заезжих зевак, опрометчиво обошедшую контрольный пост,
скопом гоняли по всему Ущелью, не слушая их воплей и постреливая - долго
не могли попасть. Случай разбух до шумного скандала, и тогда - под вопли и
лепет, под рык и брызганье слюной в неведомых кабинетах - родился
известный нарост по имени Заповедник, и общественное мнение поуспокоилось.
вспыхнула, и сразу закололо в сотне точек. Пескавин вытер руки о куртку.
Чего это я стою, подумал он с недоумением. Работать же надо, работать!
Время идет, Анна, должно быть, еще держит охранника, но вечно это
продолжаться не может, рано или поздно он ее раскусит. Пора. Кто у нас
будет первым? Пескавин огляделся. Вы? Или, может быть, вы? Да-да, я вам
говорю, который с подпоркой... А вы не хотите уступить очередь даме с
ребенком? Не хотите? Нет, и не надейтесь, за вами я приду в следующий раз,
а вы пока стойте смирненько, вы очень хорошо стоите, как раз в той стороне
должен быть ближайший локатор, если я ничего не напутал, и дай мне бог
ничего не напутать... - он бормотал, уже сознавая, что боится, что руки и
ноги у него ватные, и все эти избыточные словеса, эти "во-первых",
"во-вторых" и так далее - всего лишь барьерчик, хлипкий самодельный
плетень, имеющий целью отвлечь, и не более. Забормотать страх. Он
чувствовал, что уже не может отойти от мумии. Неужели все-таки она?
Конечно, не она, настолько не она, что не она совершенно, я же так хорошо
себе объяснил... А вот мы сейчас проверим, и долой умозрительные
построения. Вот мы сейчас подойдем... - по его телу бежали мурашки -
...да-да, именно подойдем и заглянем ей в лицо. Только-то. Тогда мир снова
станет прост и понятен, и окажется, что я зря теряю время и должен бы быть
уже на подходе к перевалу. Это начало. А потом - бросок к космодрому,
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Круз Андрей
Кервуд Оливер Дж.