Чтение 5–й страницы книги ~Обратная сторона Земли~

кто-то окликает его по имени.

- Князь! - Голос был странно знакомый. - Хозяин меча, ответь.

Князь вспомнил. Ночь. Безлюдный музей. Меч, разрубающий колдовской
узел. Фогель - старик-смотритель, которого Князь освободил мечом от
заклятья и которому возвратил покой. Фогель - это был он.

- Где ты, ответь? Князь! Назови себя, чтобы я не потерял направление.

- Я здесь, - закричал он в ответ невидимыми каменными устами. -
Здесь, у дороги, меня превратили в камень.

Ждать пришлось еще долго. Туман стал понемногу спадать, и в путанице
мокрых ветвей, оплетающих ночную поляну, робко заговорили птицы. Фогель
его больше не звал, но удары делались громче. Князь зорко всматривался в
темноту и вскоре у края низины заметил в траве движение. Земля вздыбилась
широким горбом, лопнула во многих местах, полетели влажные комья, и в
редеющем на заре тумане из земли показался гроб. Большой, разбухший,
тяжелый, облепленный рыжей глиной и оправленный в стальную решетку.

На секунду все стало тихо, потом крышка медленно отошла и,
отплевываясь от серой пыли, из гроба выбрался Фогель.

- Смотри, что они со мной сделали. Надели смирительную рубашку.
Думали, раз душа не досталась, то хоть тело прибрать к рукам.
Накось-выкуси, Тимофеев! Не просто старого Фогеля усмирить. Живого-то не
смогли, а мертвому сам Бог помогает.

Он потряс в воздухе кулаками и, схватившись за металлический прут,
согнул и закрутил его в узел.

- А ты, я гляжу, влип. - Старик уже стоял на траве, стряхивая с себя
присохшую бетонную корку. - Крепко сел, это плохо. Негоже господину меча
попадать в такие истории. Я знаю, кто это сделал. Это Каменный, слуга
Тимофеева. Когда-то Тимофеев наказал Каменного за кражу золотой табакерки,
превратил в придорожный камень. Кабы ты не помог, так бы ему и лежать в
пыли у дороги.

Старик огляделся.

- Эге, тут и болотце. Гнилая, а все вода. - Он подошел к низине и
принюхался к стоячей воде. - Однако Мокрым попахивает. Ты здесь никого не
встречал? - Старик выдернул из зарослей камышину, размахнулся и запустил
ее, как копье. - Молчит. Ну и пес с ним. Пора заняться тобой.

Фогель подошел к камню и погладил шероховатый верх.

- Хорошо, что я не весь ушел на покой. А еще спасибо Вдовцу - есть
такой дурень из тимофеевских, - поленился сходить за водицей к Змееву Яру.
А облил бы - так эту медвежью решетку никакими зубами не перегрызть. От
той водицы любой металл каменеет. Слава тебе, лень-матушка, что наперед
нас родилась. Не ты бы - лежать нашему Князю камнем до второго пришествия.

Старик опять тронул камень и покачал головой.

- Меч здесь не поможет, нужна кровь. Немного, хватит и капли. Как же
быть? Кровь, кровь... Моя - черная, не годится. Придется тебе потерпеть.

Старик обхватил камень руками и изо всех сил стал сжимать. Князь
почувствовал, как перехватывает дыхание. Фогель сжимал все сильнее, от
боли Князь едва не кричал - в мертвых стариковских руках, с виду высохших
и невзрачных, скрывалась такая сила, что Князь скоро не выдержал:

- Не могу больше. Отпусти.

- Терпи. - Старик сжимал и шептал: - Мертвое одолей живое, мертвое
одолей...

Перед глазами Князя закрутились радужные круги, он подумал, что
умирает, и когда терпеть стало вовсе невмоготу, старик впился в камень
зубами и на белой зернистой поверхности выступила алая капля. Старик
перестал давить и, омочив палец в крови, поставил на валуне крест.

Роща наполнилась шумом, заговорили птицы, туман растаял. Князь лежал
на траве и чувствовал, как оживает тело. Встал он не сразу, а когда встал
- покачнулся и едва не упал. Камня под ивами не было, оставалась одна
глубокая вмятина.

- Светает. - Фогель посмотрел на восток. - Скоро солнышко выкатится.
Значит, пора до дому. Ну что, горе ты мое бородатое, ожил? Поди умойся.

Князь медленно, качаясь как пьяный, сделал два шага к болотцу.

- Иди, иди, - поторопил его Фогель. - Пока я здесь, Мокрый тебя не
тронет.

- Мокрый? - Князь посмотрел на низину, но спрашивать старика не стал.
Подошел к воде, зачерпнул ладонью и обтер измученное лицо.

Старик уже собирался.

- В любом несчастье есть своя хорошая сторона, - сказал он, спрямляя
погнутые прутья решетки. - Ты прошел испытание камнем, это тебе
пригодится. Тимофеев, конечно, умница, но и дурак большой. Сам себе яму
роет. Ты тоже хорош. Мог наперед подумать. Вспомни-ка, что говорится в
книге: "Сторонись придорожного камня, сторонись зацветшей воды, беги
красного человека." Ты, Князь, хоть и великий читатель, а прочел - ничего
не понял. Все в книге - что было, есть и что будет, - я уже тебе говорил.
Хорошо, я был под боком, а кабы меня не было? Есть такие места, куда мне
пути заказаны. А тебе их пройти придется.

Пахло серой и йодом, и чем выше поднималась волна, чем жарче она
кипела, тем громче кричали птицы, выхватывая из бурой пены больших
красногрудых рыб.

Лицо хозяина города было белее мела, а глаза в коричневых впадинах
горели злее огня. Он раздавил подошвой семенящего по песку краба, но легче
ему не стало. Наверху на каменном рубеже скрипели старые ели. Их выеденные
солью стволы протянулись в небо, как струны, и на игольчатых остриях,
огромные, словно головы великанов, висели круглые облака. Пригнув тяжелые
плечи, Тимофеев пошел на волну. Та вздохнула и отступила.

- Фисон, геон, тигр, ефрат, - сказал он, взмахивая плащом. - Пусти
проход.

Вода раздалась на стороны, открывая желтое дно и мягкую колею дороги.
Дорога шла под уклон. Тимофеев зашагал по проходу, под ногами ссыхались и
гасли зеленые петли водорослей. Блестели пятна медуз. Хрипели, хватая
воздух, не успевшие отступить рыбы. Он шел, не глядя по сторонам и не
оборачиваясь. Стены, словно живые, дрожали от скрытой силы. Когда он делал
полшага, они беззвучно смыкались, и где-то там, наверху, взметывался белый
бурун.

- Руки дрожат, сердце дрожит - трясавица. Пелыньки бы отварить.
Вернусь, накажу старухе.

Дорога стала выравниваться. Теперь она тянулась полого, и ущелье
среди водяных гор делалось светлее и шире. Белая полоса наверху - все, что
оставалось от неба - мерцала фосфорным светом; она то гасла, съеденная
ветром и непогодой, то с высоты срывалась бледная световая струя. Тогда
Тимофеев морщился и низко пригибал голову.

Шел он долго, час или больше. Почва сделалась зыбкой, но не от
придонного ила, а от желтых кружков монет, в беспорядке разбросанных по
песку. Монеты холодили ступни. Это было приятно, и Тимофеев выжал из губ
улыбку.

Наконец он вышел на ровное открытое место. Вокруг была все та же
вода. Она блестела, как уголь, наполняя пространство холодом, и в
непрозрачной угольной темноте проступали то здесь, то там зыбкие белесые
пятна - глаза подводных чудовищ.

На этом пустом пространстве ровно посередине поднимался и пропадал в
темноте широкий каменный столб.

Он подошел к стене и ударил кольцом о камень. В стене открылся
проход, и Тимофеев, стуча по плитам, прошел под низкие своды. Он оглядел
исподлобья стоящие вдоль стен сундуки, пнул ногой лежащую на боку
табуретку и отер рукавом лицо. У стены на высоком помосте сидело странное
существо - без возраста, без лица, с жидкими распущенными волосами.
Беззубый рот его шевелился, а черные от графита пальцы зажимали сточенный
карандаш.

- Как работа? Что-то не вижу трудового энтузиазма. Раньше ты была
попроворней. Небось, пока меня нет, с Мокрым шашни разводишь?

Она ответила ему равнодушно стершимся, как и зубы, голосом:

- Работа от меня не уйдет. С чем, братец, пожаловал?

- Дерзишь, сестренка. Так-то встречаешь братца. Будто я в своем доме
больше и не хозяин.

- Как пожаловал, так и встречаю. Не больно ты сегодня приветлив.

- Сестренка, сердце дрожит. - Тимофеев поднял табурет и уселся,
обхватив плечи. Глаза его затянулись морщинистой кожей век. - Вот ведь как
вышло. Жил себе жил, а пришел дурак на мою голову, так хоть гроб себе
колоти.

- Дожили - о гробе заговорил. Ты, братец, будто сегодня родился. Что
тебе написано на роду? Служить до скончанья века. Вот и служи, не ной.
Лучше о том думай, как не допустить пришлого к девке. А то - гроб,
сердце... Да пришлый мягкий, как воск, лепи из него хоть черта. Правильно
говорил Каин-Фогель, чтоб его черви съели, - ничего твой дурак не понял.
Такого дурака обхитрить - только ленивый не сделает.

- Каменный был не ленивый.

- Не о нем речь. Фогель вон тоже не поленился. А Вдовый твой - хуже
Фогеля. Тот хоть смердит открыто, а этот из-под хозяйского крылышка.

- Вдового больше нет, я его отправил на пенсию. Знаешь на
Камень-острове большой раскольничий крест? Там он теперь, в кресте.

- Что-то я тебя, братец, не узнаю. Подобрел что ли?

- Перестань, сестренка, - болит. И не болтать я с тобой пришел, а о
деле подумать. Книга - вот мое дело.

- Трудное дело.

- Все дела трудные, легких у меня не бывает.

- Книга ни в огне не горит, ни в воде не тонет. Слова в ней не