после похорон с его старым костюмом, (слава Богу еще, Марье Сидоровне
удалось уговорить его надеть в гроб выходной серый, а то заладил: синий да
синий, а серый импортный, дескать, в комиссионку, ну не срам?) то решает
вопрос, съезжаться ли Марье Сидоровне с дочерью и внуками и приходит к
выводу, что - не сметь! Анна выскочит замуж за какого-нибудь прощелыгу, а
мать окажется без своего угла. Марья Сидоровна ему и так, и сяк: Петя!
Зачем, скажи, эти разговоры? Травмировать меня? Поднимать давление?
Вон, Барсуков: был и нету.
сидит, может, в психбольнице на принудительном лечении.
комнату опечатали, а ты - "неизвестно"! Если не известно, закон опечатать
не даст. Нет Барсукова. И меня не будет, - твердит Тютин, а сегодня и
вообще заявил, что настоятельно желает, чтобы на его похоронах обошлись
без рыданий и кислых слов, потому что в таком возрасте - смерть дело
житейское, вполне естественное и даже нужное, вроде свадьбы, например, или
приводов в армию на действительную службу.
ради, первой помереть!
а Марье Сидоровне пришлось звать Дусю, не могла уж сама накапать лекарство
- руки тряслись.
Марье Сидоровне Тютиной.
после возвращения его из Болгарии на родную землю, а он, как был в первый
день не в себе, так и остался.
ночной бар, тихая музыка, притушенный свет, сигареты "Честерфилд",
коктейль "Мартини", элегантный бармен - друг, не лакей и не хам - нагнулся
к Петухову, щелкает американской зажигалкой: курите. Холл отеля
"Амбассадор" на международном курорте "Златы Пясцы", где Александр
Николаевич прожил три последних дня своей первой заграничной поездки - так
было предусмотрено программой: после заседаний, встреч и приемов - отдых у
моря. Здание Казино, вдоль которого всю ночь стоит вереница машин. И
каких! Мерседесы, шевроле, фольксвагены, тойоты, форды... Огни, огни,
огни... Толпа западных людей в зале казино около игральных автоматов - это
рулетка такая, называется "Однорукий бандит". Петухов сам был свидетелем,
как какой-то джентльмен с бешеными глазами и голубыми ввалившимися щеками
бросил в щель "бандита" серебристый жетон, дернул ручку - и целая груда
этих жетонов со звоном высыпалась в лоток. А мистер Петухов, профсоюзная
шишка, в только что купленном черном кожаном пиджаке и белых брюках, а
одном кармане которых лежали американские сигареты, а в другом турецкая
жевательная резинка, он, причесанный на косой пробор в лучшем салоне
Варны, он, к которому здесь, за границей, все обращались только
по-немецки, мялся в углу, не смея подойти к автомату, поминутно
оглядываясь на дверь: не войдет ли Павлов, руководитель их группы. А уж
потом, чтобы самому сыграть в рулетку, и речи быть не могло. А почему?! И
ведь им, павловым, все равно, - что Петухов, человек с высшим профсоюзным
образованием, знающий два языка со словарем, что это быдло из их так
называемой делегации, жлобы, уроженцы города Саратова или какого-нибудь
Минска, которые в варьете, в ВАРЬЕТЕ! - только и выжидали, когда замолчит
наконец оркестр, чтобы грянуть свои "Подмосковные вечера". Зачем их возят
по заграницам, позорище одно! И изволь сидеть с ними у всех на виду в
ресторане, среди немыслимых двубортных пиджаков или жутких синтетических
платьев с блестками! Изволь улыбаться, пить за то, что хороша, дескать,
страна Болгария, а Россия луче всех. Ну, и сидели бы в своей России, в
грязи и серости по уши! Так нет - им подавай Европу, а ты, как дурак,
веселись тут с ними, лови на себе презрительные взгляды западных немцев,
сидящих напротив. Немцы, кстати, и сидят иначе, и сигарету держат как-то
красиво, и лица у всех культурные. Ведь вот - выпили, а никто не красный,
не потный, не орет и руками не машет.
"Господа! Я не такой, как эти! Я все понимаю, мне смешно и противно
смотреть на них, так же, как и вам! Это, ей Богу, не я покупаю в аптеке
медицинский спирт и напиваюсь, как свинья у себя в номере, а потом начинаю
горланить на весь отель! Не я с утра до вечера дуюсь в холле в подкидного
дурака! Не я под джазовую музыку пляшу в ресторане "цыганочку" или топчусь
в медленном танго, как допотопный сервант. Не я это! Не я!"
выкинули бы сейчас фотоаппараты и кинокамеры, запечатлели бы на память
дикарей. Но - нельзя, неприлично.
вопят на весь зал, пялятся по сторонам и еще шуточки отпускают - у нас,
мол, танцуют лучше и одеваются наряднее. Кретины! Неандертальцы! Толпа!
Родина - мать. Перемать. Россия, сплошь состоящая из них, из этих...
"Глаза есть? Не видите - стол убран? Ах, видите. Так чего садитесь?.. Мест
нет? А у нас - людей нет. Вы к нам работать пойдете?" Сервис!
имеет дело, хамка, да связываться противно, тем более, был не один, с
начальством. Еще, слава Богу, ему, Петухову, теперь не нужно стоять по
очередям за продуктами, на дом возят...
паршивого кофе! Да, если уж на то пошло, насрать ему на их растворимый
кофе и лососину! Да и на икру, если на то пошло! Не хлебом единым! Орут
везде, что у нас - права человека, а в городе ни одного ночного бара.
Только на валюту, на доллары. В занюханной Болгарии, тоже мне еще - Запад,
сколько угодно этих баров! И девочки! Только не для нашего брата девочки,
для нашего брата - руководитель Павлов, он тебя и...
Штаты...
третий раз явился домой в половине восьмого.
Петухов. - Сдалась мне их поганая "Волга"! И пайков больше не будет,
поняла? Попили кофеев, хватит! Обойдешься чаем "Краснодарским" сорт второй
и городской колбасой!
Плевал я! Принципы надо иметь! Дешево купить хотите, граждане-товарищи!
лозунги о демократических свободах, о том, что никому не позволит душить и
попирать. Потом улегся на диван с транзистором и на всю квартиру включил
"Голос Америки".
что в субботу в магазине "Океан" с утра будут давать баночную селедку.
Новый год был уже вот-вот, и поэтому Наталья Ивановна с Дусей Семеновой и
недавно прощенной Тоней Бодровой за час до открытия отправились занимать
очередь. Марья Сидоровна, которой тоже предложили, сказала, что ей не до
селедки, плохо себя чувствует, и женщины решили взять две банки и
разделить: по пол-банки Тютиным, они старые люди, надо помочь, и пол банки
Дусе. Антонине хорошая селедка очень бы кстати, так как Анатолий все же
обещал первого зайти. Это надо: с лета ни разу не вспомнил, а тут... нет
слов, одни буквы. А Валерку тогда заберут к себе с ночевкой Семеновы.
десяти часам все трое, довольные, стояли с банками на трамвайной остановке
напротив метро "Площадь Мира". Погода была ясная, светило солнце.
кто-то должен проехать из аэропорта, не то король, не то кто из наших, и
движение - перекрыто. Минут через десять появилась милицейская машина,
принялась кричать в мегафон, загнала всех на тротуар, давка началась
невероятная. И в этой давке Антонина внезапно почувствовала, что в глазах
у нее темнеет, ноги отнимаются, кругом зеленая мгла, как с хорошей
поддачи, и что она не соображает, где находится и зачем.
сказать не могла, но, когда очнулась, увидела, что сидит на скамейке около
автобусного вокзала, а рядом с ней сидят и Наталья Ивановна, и Дуся, обе
бледные, не в себе и без сумок.
ответили. Как выяснилось, ответить ей и не могли, потому что ни Семенова,
ни Копейкина не знали, что и с ними-то произошло, как, например, попали
они с остановки на эту скамейку, а главное, где их сумки с деньгами и
банки с селедками. Обе они, как и Антонина, оказывается, видели только