и, прищурившись, взглянул на меня, катая по столу недоеденную горбушку.
ласково спросил Кузя. - Зачем она тебе? Подари ее приятелю...
больше. Кузя пристально смотрел на меня, уже не улыбался, и я вдруг понял,
что он совсем не пьян. В наступившей тишине раздавалось лишь негромкое
урчанье холодильника.
подмигнул мне. - У тебя не убудет, а приятелю польза.
выдавил я, совершенно отчетливо осознав, что в квартире, кроме нас, никого
нет, и помощи ждать неоткуда; я сомневался, что смогу справиться с тем,
кто сидел напротив...
собеседник широко улыбнулся, но глаза его отнюдь не улыбались.
прислонившись спиной к стене. - Не хочется ему книжек, телевизор ему
хочется смотреть.
- По башке - и в колодец? Или как?
него был взгляд, нехороший.
поближе к себе недопитую бутылку; ничего другого, увесистого, для
самообороны, под рукой не было.
прежнее место.
Подарил бы - да и дело с концом.
делая меня более храбрым, чем я есть на самом деле. Я положил руки на
стол, подался к Кузе, к тому, кто прикидывался Кузей, кто принял облик
Кузи, и медленно произнес:
говорит о нечистых намерениях. Ни отдавать, ни дарить его я никому не
собираюсь. Вот так. Я сказал! - И я повторил знаменитый жест Глеба
Жеглова-Высоцкого.
- Что ж, нет так нет. Но учти: и у тебя, и у твоих близких могут быть - и
будут - большие, скажем так, неприятности. Уж будь уверен.
лица перед этим потусторонним засранцем.
тебе и "подарок"! Это же запугивание уже получается, принуждение... Может
ли считаться настоящим подарком подарок принудительный?
Просто вскоре ты увидишь, прочувствуешь и осознаешь, сколько неприятностей
ты нажил, и сам от всего сердца возжелаешь сделать подарок. И ничегошеньки
не потеряешь. Кроме неприятностей, конечно. И вот когда ты надумаешь
сделать подарок - просто скажи. Тебя услышат.
губы кривились. - До встречи, Дрюня!
его. "Дрюней" называла меня только Алена... и та, вторая... Откуда этот, в
обличье Кузи... значит ли это?..
бить меня по голове или живьем поджаривать на газовой плите. - А одежду
свою не заберешь, трусики-лифчики?
руками в подоконник, но из подъезда так никто и не вышел. Вполне возможно,
что некто или нечто, скопировавшее телесную оборочку моего бывшего
однокурсника Валерки Кузнецова, просто превратилось в муху...
водку, и мое душевное состояние становилось все ужаснее, хотя ужаснее,
кажется было некуда, и в памяти всплыло какое-то липкое, неприятное,
угрожающее слово, похожее на шипенье змеи: полиморф. Полиморф-ф... Вот с
кем я, по-видимому, имел дело.
понимать под большими неприятностями? Наверное, самой большой
неприятностью можно считать смерть, но как раз смерти-то я и не боялся -
не мучительного умирания, не предсмертных страданий, а смерти как таковой,
как оборотной стороны жизни. Да, был у меня период жуткого страха,
неприятия, протеста (такой период, возможно, бывает у каждого), но я
ухватился за идею переселения душ, я безоговорочно поверил в эту идею,
потому что очень хотел поверить - и заглушил этот постоянно гнездящийся в
каждом из нас страх... Конечно, трудно было смириться с мыслью о том, что
вновь воплотишься ты уже не здесь и не таким, но я кое-что сказал по этому
поводу самому себе. Раз и навсегда.
скорбишь о том, что в следующем воплощении не сможешь баловаться с
компьютером, пить пиво в июльскую жару и получать удовольствие от прогулок
под осенним дождем. Там все будет другим. Но ведь вполне возможно,
уважаемый, что в предыдущей жизни, в каком-то другом мире, самой большой
для тебя радостью было пожевать слипшихся в комок холодных и скользких
червей, а потом принять ванну из содержимого тухлых яиц, а самым высшим
наслаждением, истинным кайфом, было поковыряться железной иглой в
собственном больном зубе; и ты с горечью думал тогда, что в следующей
жизни будешь лишен всех этих удовольствий... Так не кажется ли тебе,
уважаемый Андрей, что в новой жизни, которая придет на смену этой, тебе и
в голову не взбредет жалеть о компьютерах, пиве в жару и прогулках под
дождем, как не жалеешь ты об утраченных навсегда червях, тухлых яйцах и
игле в больной зуб?.."
оптимизма... но в данном случае под большими неприятностями полиморф мог
подразумевать вовсе не смерть. И вообще дело было не в этом! Полиморф
сулил большие неприятности не только мне, но и моим близким. Дочери.
Алене. Возможно, бывшей жене и бывшей теще. Возможно, нижегородской тетке
по отцовской линии... Я не знал, что такое эти полиморфы, и на что они
способны. И поэтому склонен был предполагать худшее. Но подарить блюдо,
абсолютно ничего не зная о возможных последствиях... для себя... для
других...
совершенно беспредметная злость, порожденная отчаянием, осознанием
тупиковости ситуации. Резко смахнув на пол хлебную горбушку, я выдернулся
из-за стола и направился в комнату.
переместившись с речного дня назад, в мою квартиру. Я снял его, вернулся
на кухню и достал с полки молоток и широкое зубило. Я понятия не имел, из
какого сплава сделано блюдо, но намеревался обрабатывать его молотком до
тех пор, пока оно не потеряет свою форму и не перестанет быть пригодным
для любого применения. Положив на пол зубило, я установил на нем ребром
злополучное блюдо и, придерживая его за край левой рукой, размахнулся и
правой рукой, вооруженной молотком, нанес первый сокрушительный удар.
Потом еще и еще.
грохотом, да и не думал я о соседях; стиснув зубы, я вовсю орудовал
молотком, стремясь, для начала, хотя бы согнуть блюдо. Дребезжала в
сушилке над раковиной посуда, а солонка свалилась со стола, рассыпав все
свое содержимое...
был, наверное, не молоток, а кувалда. Или заводской пресс. Нанеся не менее
полусотни ударов, я добился только того, что на покрывающем блюдо то ли
лаке, то ли эмали, то ли каком-то другом составе появились многочисленные
трещины. Но не более. Положив молоток, я, отдуваясь, сел на пол возле
блюда. И увидел, что кое-где кусочки темно-зеленого покрытия отвалились
после моей яростной атаки и под ними обнаружились пятна кирпичного цвета,
испещренные мелкими тускло-золотистыми письменами, совсем не похожими на
покрывающие поверхность блюда узоры.
и молотка, удалось полностью расчистить эти письмена. Я сидел на полу,
пропотевший от макушки до подошв, разглядывал преобразившуюся реликвию и
думал о том, что, возможно, письмена эти рассказывают о ее предназначении.
Лично мне они, разумеется, ничего не говорили, но я знал, кому их нужно
показать - когда-то я уже показывал блюдо, желая выяснить его историческую
ценность.
появившихся проблем, я был потрясен и подавлен происшедшими событиями;
злость прошла, сменившись безмерной усталостью и ощущением тревоги,
готовой вот-вот воплотиться в чудовищные, зримые формы... Оставив