обернулся, смерил Зау недоброжелательным взглядом.
сокрушительный удар. Медная полоса над ваннами била беспощадно. Пока Зау
поднимался, рабочий ушел в другой конец помещения. Зау, спотыкаясь,
побежал следом. Он не понимал, почему незнакомец так безразличен к его
боли, душу Зау заливала обида, но выше боли и обиды было желание самому
научиться делать металл.
глубине ящика оглушительно треснули искры, и сразу наступила тишина.
Несомненно, он был взрослым, хотя ростом превосходил Зау едва ли на палец.
Вид у него был неважный: воспаленные глаза, нездоровое дыхание, изрытая
оспинами кожа с редкими, неправильной формы чешуйками. Хвост он держал на
весу, словно собирался бежать. Зау не сразу понял, что хвост "изрытого"
покрыт язвами от едкой дряни, выплескивающейся из ванн.
следом.
ног сбивал сам факт, что его ударил говорящий.
мыслей - мешало электрическое гудение невыключенных где-то машин. А ведь
сегодня ему предстояло осмыслить самое невероятное: старший брат, такой же
говорящий, как и Зау, не услышал его, не понял его боли, усталости и
голода. Это было почти так же невозможно, как молочник.
улиток, но раздумал - вода скверно пахла, по поверхности плыли нефтяные
разводы; даже если здесь водятся улитки - есть их нельзя.
из города. Но постепенно к нему вернулась решимость узнать о городе все.
Утром, едва потеплело, Зау пришел на площадь. Изрытый появился чуть позже.
Он шел, не глядя по сторонам, и поднял голову, лишь когда Зау преградил
ему путь.
проворчал:
электрического тока, хотя истошный вой находящихся под напряжением
проводов по-прежнему выводил его из себя. В памяти словно сами собой
всплыли понятия, как под действием тока выделяется из раствора металл.
Через месяц Зау управлялся с электролизными ваннами так ловко, что мог
делать работу совершенно недоступную его туповатому учителю.
менее странен был и Изрытый. Зау так и не узнал, как его зовут, а может
быть, сам Изрытый не захотел выбрать себе имени. Порой Зау сомневался,
говорящий ли его напарник. Старик Хисс тоже почти всегда молчал, но в нем
угадывалась мощная работа интеллекта, которую Зау по малолетству не умел
понять и лишь удивлялся тяжеловесной неповоротливости того, что долетало к
нему. Изрытый не думал ни о чем. Дневной труд был ему неинтересен. Он
любил много и вкусно поесть, но нажравшись, терял интерес и к еде. Задолго
до наступления прохлады он замирал, затянув веками воспаленные глаза, и не
думал ни о чем. Вместо мыслей он издавал негромкое жужжание, тягучее и
монотонное, почти не модулированное по амплитуде, примитивное, как вой
электролизера. Причем Изрытый был не один такой. Где-то в соседних домах
начинали зудеть другие пустоголовые, и в этом подобии общения, ничего в
себе не содержащем, Изрытый находил наркотическую сладость. Когда с
приходом тьмы раздавались голоса подлинных говорящих, Изрытый находился
уже в полном трансе и не слышал ничего.
совершенно невозможно. Тем более опасно оказалось проводить ночь в воде
залива, куда сбрасывались стоки мастерских. Несколько ночей Зау промаялся
без приюта, а потом нашел дом. Говорящий, поселивший Зау в доме, объяснил,
сколько он должен работать, чтобы иметь право здесь жить. В системе оплаты
Зау разобрался довольно быстро, не понимал лишь, зачем она нужна вообще,
но познакомившись поближе с Изрытым, понял и это. Если бы Изрытый мог
получить кров и пищу даром, то он нигде бы не работал, лишь стоял бы под
струями теплой воды, бегущей с потолка, и, закрыв глаза, гудел.
Необходимость за все платить заставляла его работать. Та же система
распределения была, оказывается в поселке, но Зау попросту не заметил ее,
поскольку брал со складов много меньше, чем полагалось им с Хиссом.
вторая, поменьше, где из труб под потолком лилась вода. В душе Зау
проводил чуть не все свободное время. Днем и ночью, летом и зимой в доме
было одинаково тепло. Деревенские дома согревались пузатыми газовыми
реакторами, в которых бродили всякие отбросы. Реакторы грели слабо, и их
приходилось то и дело чистить. Здесь тепло подавалось по трубам, и Зау не
знал, откуда эти трубы идут.
неприветлив. Изрытый предпочитал однообразную работу, он мог часами
следить, как медленно вытягивается из ванны наращиваемая труба. Зау
нравились хитрые многоконфигурационные детали, которые еще не сразу
догадаешься, как делать, поэтому работу они делили мирно. Лишь иногда
Изрытый, глядя на старания Зау, презрительно произносил:
служило для обозначения всего ненужного и непонятного.
начинают болеть. Обожженная разлитыми реактивами кожа трескалась, чешуйки
на хвосте расслаивались. Тогда Зау заказал в столярной мастерской широкие
деревянные решетки, которые было легко мыть. Ходить между ванн стало
безопасно. Но Изрытый, увидав решетки, устроил Зау скандал.
обходился!
половину сделанного. Все равно ты уже давно ничему меня не учишь. Изрытый
размахнулся и хотел ударить Зау, но тот отскочил, и Изрытый упал. С этого
времени они больше не разговаривали и даже работу делили молча.
заметна. Зау вырос и сильно превосходил ростом Изрытого. Теперь Изрытый
уже не пытался драться, а молча признавал превосходство бывшего ученика. В
остальном их отношения не улучшились. Изрытый механически исполнял свои
обязанности и при первой возможности уходил домой, запирался там, купался,
жрал и жужжал. Он больше не восставал против нововведений, что время от
времени изобретал Зау, но относился к ним с нескрываемой враждой, даже
щипцы, которые Зау собственноручно смастерил, Изрытый не принял и
продолжал лазать в ванну изъеденными кислотой руками.
напарник работает именно здесь, а не отправился, например, в деревню или,
как когда-то сам Зау, на рыбные садки. Сначала Изрытый хотел по
обыкновению пройти молча, но взглянул на повзрослевшую фигуру Зау и
ответил:
Здесь у меня дом - лучше не бывает. У меня все есть. Ты на садках хоть раз
пробовал печень плезиозавра?
прибавила. Зау продолжал жить один, перекидываясь несколькими словами лишь
со служителями на складах, когда раз в неделю сдавал работу, получал новое
задание и заодно набирал на неделю вперед продукты и немногие нужные вещи.
Больше он не говорил ни с кем - заговаривать со встречными в городе было
не принято. Если бы не ночной хор, Зау вообще мог бы разучиться говорить.
разговаривать, но возле домов, там, где жили разумные, их не было, и
каждую ночь, когда в мире темнело, и ослепшие глаза могли различать лишь
точки звезд и слабое пятно Луны, Зау, замерев от предвкушения счастья,
посылал неведомым собеседникам привет.
голоса. В этих беседах тоже больше всего беспокоились о конкретных
проблемах, но это были интересные проблемы. Зау и сам не раз спрашивал,
как устроить то или иное новшество, и получал если не ответ, то дельные
советы. Порой Зау отвечал на чужие вопросы, и это случалось все чаще. Но
среди внешних разговоров звучали и иные речи. Говорили о глобальном: о
смысле жизни, о тайнах мира.
непредставимо огромном расстоянии. Тогда им отвечали другие говорящие. Они