почти вплотную к аварам было поделено на маленькие квадратики. На каждом
квадратике кто-то жил, на колышках была натянута кожа водяных гадов,
защищающая от огня аваров и мозглых туманов, несущих с далайна лихорадку.
Под тентами хранились какие-то вещи, хотя хозяина порой не было видно
рядом - значит воровство процветало здесь не так пышно, как на свободном
оройхоне.
Шооран не понял, что лежит перед ними на драной подстилке. Почудилось, что
это кукла вроде тех, что лепят из грязи во время праздника мягмара,
принося жертву Ёроол-Гую. И лишь потом он понял, что перед ним человек.
Обмотанные тряпками руки, вздувшееся лицо, сквозь трещины обугленной кожи
сочится сукровица. Закатившиеся глаза слепо поблескивают сквозь щелки
опухших век, и лишь прерывистое дыхание указывает, что лежащий жив.
больше, чем получила. Но все равно, - стражник тряхнул бородой в мелких
колечках сгоревшего волоса, - ты шальная баба. Не думал, что такие бывают.
Будете жить здесь. Сегодня или завтра этого стащат в шавар, и все добро
станет вашим. Клянусь алдан-тэсэгом и вечными мыслями Тэнгэра, в первый
раз вижу женщину-сушильщика! Право слово, ты мне нравишься, хоть и
бешеная.
Ёроол-Гуй в приятелях. Давай, парень, вырастешь - в помощники себе возьму.
Мне нравятся наглые. Желаю вам подольше уцелеть.
древком копья за развешанные кожи.
и он сгорел.
я не хочу, чтобы и ты сгорела!
вырастет и, еще не созрев, начинает гнить. Толстые ломкие стебли густо
покрываются рыжей плесенью. Это и есть харвах. Грязные хлопья соскребают с
веток, пока не наберется полная торба - тяжелая и мокрая. Потом мама
прожарит харвах на аваре, и он превратится в тончайшую пыль, без которой
не выстрелит ни тяжелая пушка-ухэр, ни легкий татац, что свободно
переносят двое солдат.
ничего плохого за это время не произошло. Шооран вырос, теперь он сам
собирает харвах, ходит за ним по всему оройхону и не раз доходил к самому
далайну. Больше он не бегает от далайна сломя голову, хотя и понимает, что
разгуливать там зазря - не стоит. Впрочем, этот оройхон почти безопасен
всего побережья в нем - дюжины три шагов, а значит, всегда можно успеть
перескочить границу. Гораздо опаснее в центре - там далеко бежать.
край оройхона, влага еще стекала сквозь груду разбитой живности, и
какие-то мелкие существа, изгибаясь, прыгали на камне, стараясь достичь
родной стихии. На самом краю конвульсивно шевелящейся кучи Шооран заметил
толстое цилиндрическое тело. Зверь был ростом почти с человека, и гораздо
толще. Он шлепал по камню стреловидным хвостом, но сразу было видно, что
толстяк не может сам доползти до уреза влаги. Его гладкое брюхо лоснилось,
словно намазанное жиром.
беспомощный на берегу, но необычайно ловкий в далайне, бывает выброшен на
сушу. Конечно, есть авхая нельзя, но зато у него хорошая кожа. Будет маме
новый жанч.
ухватил его за хвост, покраснев от натуги, волоком оттащил шага на три от
остальных существ. Пускай половина из них уже мертва, стоять рядом все
равно не стоит - чем меньше имеешь дела с тварями из далайна, тем дольше
проживешь. Ыльк в руку вцепится - мало не будет.
же волочить тушу до дома было немыслимо. Придется потрошить добычу здесь,
и бегом, пока кожа не задубела и не стала ломкой, нести ее маме.
харвах, но Шооран в любую минуту мог превратить его в настоящий кинжал -
оружие опасное и запрещенное для всех, кроме благородных цэрэгов. Шооран
достал из пояса тщательно спрятанное лезвие из прозрачной кости, вставил
его в продолбленную выемку на ноже, покачал двумя пальцами, проверяя,
прочно ли оно вошло в паз, примерившись ударил в основание головы авхая и
быстро повел нож вниз к хвосту. Кожа с треском уступила инструменту,
упругая туша сразу обмякла, белая каша внутренностей хлынула наружу,
заляпав все вокруг. Шооран ухватил авхая за хвост, вытащил из зловонной
лужи, тряхнул несколько раз, чтобы из шкуры вылились остатки наполнявшей
ее жижи, а потом свернул еще живого зверя в рулон. Авхай шевелил длинными
усами, обрамляющими беззубый рот, и эти замирающие движения
выпотрошенного, превращенного в вещь тела, наполняли Шоорана гордостью
удачливого добытчика.
скатанного в трубу авхая и поспешил к дороге.
тропа. Шооран выбрал именно этот, более долгий, но зато безопасный путь -
в центре мокрого оройхона, куда редко заглядывали караулы, его запросто
могли ограбить. Не бог весь какая ценность - невыделанная шкура авхая, но
Тэнгэр не думает о тех, кто не желает думать сам. И главное - лишние
четверть часа пути оправдывались тем, что часть дороги проходила вдоль
сухого оройхона.
другая тропа, на которую и свернул Шооран. Теперь слева тянулась земля
воистину сказочная. Конечно, и там, как повсюду, поднимали свои вершины
восемь суурь-тэсэгов, и там каменными горбами выпирали из земли тэсэги
помельче, но нигде не было ни единой капли нойта, во всяком месте можно
было сесть и даже лечь, не боясь испачкаться, обжечься, отравиться. На
узкой, доступной людям полосе огненного оройхона тоже было сухо, но
поблизости от аваров не росло ничего, а здесь землю покрывала нежная,
ничуть не похожая на жесткий шуршащий хохиур трава. У этой травы были
тонкие зеленые стебли, на верхушках которых качались гроздья не то ягод,
не то семян - Шооран не знал, что это, но инстинктивно чувствовал, что
гроздья съедобны, и судорожно сглатывал слюну, набегавшую от одного вида
такого количества вольно растущей пищи.
настоящая вода, которую покупала для него мама. Вода текла совершенно
свободно и, кажется, никуда. В ручье, наполовину скрытые водой, лежали
медлительные толстые звери. Они смотрели на Шоорана пустым благодушным
взглядом и сосредоточено жевали плавающие в воде растения. Даже отсюда
было видно, как беззащитны эти животные, и как вкусно их мясо. Но в то же
время Шооран знал, что их защищает сила более могучая и опасная нежели
самые ядовитые шипы и острые зубы. Здесь и там на делянках виднелись
фигуры работающих, и если кто-то из них поднимал голову, то Шооран
встречал опасливый и ненавидящий взгляд. Все вокруг кому-то принадлежало,
и за одну горсть зерна хозяин, не задумываясь придушил бы похитителя.
Четкие границы, лежащие в основе оройхонов, определили и границы между
людьми. В мирное время лишь цэрэгам и высшей знати дозволялось свободно
переходить с одного оройхона на другой, остальные годами сидели на своем
крошечном пятачке, радуясь, что они здесь, а не на мокром, где в любую
минуту из вздыбившегося далайна может явиться жаждущий крови Ёроол-Гуй. И
ненависть к болотному отребью: грязному, вонючему и оборванному, покрытому
язвами и болячками, но живущему на единую каплю свободнее, неугасимо
пылала в их душах.
сторону дорожки в сравнении с ним живет, словно восседает на алдан-тэсэге,
и окрашенную восхищением уверенность, что так и должно быть, и люди там
особые, еще не отравило сомнение. Но зато гордость в нем уже проснулась, и
Шооран шел, повернув сверток так, чтобы на сухой стороне всем была видна
голова авхая, изредка уныло двигавшая усами. Шооран поступал так почти
безотчетно, и даже помыслить не мог, чем обернется его невинное тщеславие.
тэсэг, Шоорана окликнули:
кто позвал его. Он был значительно старше Шоорана, но вряд ли сильнее -
ухоженное лицо было по детски округлым и глуповатым. В руке он держал
надкушенный плод, один из тех, что украшали крону царского дерева.
мальчишка.
оройхона и теперь поражался их одежде - чистой и мягкой, розовым
необожженным рукам и не по возрасту детскому занятию - дома в великого
вана играли только пятилетки - один приказывал, другие повиновались,
выполняя команды. А здесь сидело и стояло с десяток почти взрослых парней.
Один из них резко взмахнул палкой и выбил из-под руки Шоорана скатанную
шкуру. Шооран наклонился, чтобы поднять ее, но его ударили в спину,
свалили и, заломив руки, подтащили к сидящему толстощекому мальчишке.
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Каменистый Артем
Акунин Борис
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия