Чтение 5–й страницы книги ~Катали мы ваше солнце~

- А кому это вы такое везете? - поспешил тот заговорить о
чем-нибудь другом.

На носу прихваченная веревками громоздилась часть какой-то
сложной, видать, махины [Махина (греч.) - снаряд, подсилок.]
Разглядеть ее поподробнее Кудыка так и не успел.

- Князю васэму, Долбосвяту, - любезно известил грек.

- Я те дам Долбосвята! - осерчал древорез. - Столпосвяту, а не
Долбосвяту!..

Но тут пристань кончилась. Кудыка недовольно посмотрел на
удаляющуюся высокую корму и, сердито ворча, пошел обратно.

До кружала уже было рукой подать, когда из проулка, где белыми
медведями [Белый медведь - баснословный зверь, якобы, обитающий в
Черной Сумеречи (прим. ред.).] лежали огромные сугробы, навстречу
Кудыке, тоже опираясь на кол, выбрался синеглазый красавец Докука.
Полушубок, несмотря на мороз, как всегда, распахнут на широкой груди,
русая бородка задорно приподнята.

- Гляди-ка, жив! - подивился Кудыка, мигом перестав ворчать. - А я
уж думал, поймали тебя вчера... Ты не в кружало?

- В кружало, - с достоинством сказал Докука и, оглянувшись,
озабоченно понизил голос: - А кто ловил-то?..

- Да все кому не лень!

Оба двинулись в одну сторону, еле умещаясь вдвоем на узко
протоптанной тропке. Кудыку разбирало любопытство.

- Как же ты их обморочил-то?

- А я дома не ночевал, - беспечно ответил Докука.

- Где ж ты был?

Красавец ухмыльнулся.

- Так тебе все и скажи...

- Да-а... - с некоторой завистью протянул Кудыка. - Верно говорят:
в чужую жену бес ложку меда кладет... Но, кабы не суматоха вчерашняя,
ох, брат, туго бы тебе пришлось...

- Что за суматоха? - не понял Докука.

Кудыка даже остановился.

- Так ты что? Ничего еще не знаешь?

- Да я же только проснулся, - пояснил тот.

- Ну ты прямо как боярин спишь... - только и смог вымолвить
Кудыка. - Чуть конец света не проспал!.. Солнышко-то! На полдня,
почитай, запоздало! А поднялось - смотрим: мать честная! Опять
четное!..

Докука недоверчиво запрокинул голову и прищурился. Однако днем
пятен на солнышке не разглядишь.

- Ладно врать-то... - буркнул он сердито.

- Да чтоб мне печкой подавиться! - поклялся в запальчивости
Кудыка. - А не веришь - давай людей спросим!..

Людей поблизости было двое. У ворот кружала стояли и орали друг на
друга Плоскыня и Шумок. Глоткой Шумок был посильнее, зато в руках у
Плоскыни имелся кол, которым он вот уже несколько раз на Шумка
замахивался.

- Волхвы позорные! - надседался Шумок, привычно пригибаясь в
ожидании дрекольного тресновения. - Посох взял, оберегов на себя
навешал - вот и волхв!.. О чем ни спроси - ничего не знает! Ты ему
дело, а он про козу белу!..

- Ты волхвов не замай!.. - беспомощно тараща глаза, сипел
Плоскыня, успевший сорвать в неравной сваре голос. На левой щеке
красовались четыре глубокие запекшиеся царапины. - Ими наше ремесло
стоит! Кому мы из дерева идольцев режем?.. Кто солнышку жертвы
приносит? Много мы от них зла видели? Одно добро!..

- Вот-вот! Только о своем добре и печетесь! - поддел Шумок.

Тут подошли Кудыка с Докукой.

- Добро, добро, а ноги кривы, - лениво обронил Докука, с насмешкой
глядя на Шумка.

- Ноги кривы, да душа пряма! - не раздумывая, огрызнулся тот.

- Берендеи! - воззвал к спорщикам Кудыка. - Вот, понимаешь, не
верит... Подтвердите, что солнышко-то наше тресветлое... того...
четное опять.

- Было оно тресветлым, - сгоряча бросил Шумок.

Древорезы опешили и воззрились на смутьяна.

- А... какое ж оно, по-твоему?

Шумок зловеще ухмыльнулся.

- А сами сочтите... Нечетное - раз. Четное - два. Где ж
тресветлое-то? Двусветлое получается. Волхвы вам голову морочат, а вы
и верите! Эх!.. Правда-то, она, видать, прежде нас померла...

- Ну ты не больно-то умничай! - обиделся Плоскыня. - Умней тебя в
прорубь летали!.. И ничего. Только булькнули...

- А хоть бы и в прорубь! - отвечал ему бесстрашный Шумок. - За
правду-то!..

- Ну, до правды, брат, не докопаешься, - примирительно заметил
Кудыка.

- Докопаешься, ежели мозговницей потрясти! - заорал Шумок, срывая
шапку и тыча в сильно прореженные слободским людом патлы. Нахлобучил
снова и вскинулся на цыпочки, став при этом Кудыке по бровь, а
Плоскыне с Докукой - по плечо. - Миров у нас всего сколько?.. Три.
Верхний - Правь... - Шумок воздел мохнатые рукавицы к небу. - Средний
- Явь... - Тут он почему-то указал на кружало. - И нижний - Навь [Навь
(берендейск.) - царство мертвых.]. - Притопнул по плотному насту. -
Так?

- Ну, так... - согласились, моргая, древорезы.

- А жертвы кому приносим?

- Солнышку...

- Ну так, значит, капище-то [Капище (берендейск.) - храм
идольский.] должно быть поближе к Прави. К небушку то есть...
Где-нибудь на Ярилиной горе место ему. А оно у них где? В низине!.. А
видели, куда они, волхвы-то, берендейки наши в бадьях спускают? Под
землю, в черную дыру бездонную! В навий мир, в преисподнюю то есть...
Так кому же мы жертвы-то приносим?!

* * *

Убивали Шумка долго и сердито - в три кола. Поначалу он еще
катался по растоптанному снегу, все норовил отползти. Потом устал,
закрыл голову мохнатыми рукавицами и обмер, при каждом новом ударе
дергаясь и ухая нутром. А там и вовсе умолк.

Убивать его стало скучно. Древорезы опустили дреколье, выругались,
плюнули - и, переводя дух, снова двинулись к кружалу, злые и
неудовлетворенные.

У ворот стояли и посмеивались, глядючи на них, двое недавно,
видать, подошедших храбров из княжьей дружины - в кожухах поверх
кольчуг.

- Чего ж не добили-то? - лениво упрекнул тот, что постарше и
побровастее. - Оживет ведь...

- Дык... - беспомощно сказал Плоскыня, оглядываясь на недвижное
тело. - Несподручно в шубейках-то. А скинуть не догадались... Да и
кола жалко. Обломишь об него кол, об живопийцу, а потом иди лешему
кланяйся, чтоб новый позволил вырубить...

- Это да... - раздумчиво молвил храбр. - Теперь не то что раньше.
Раньше кол - тьфу, раньше из них, говорят, городьбу городили. А теперь
- не-ет...

- Может, замерзнет еще, - с надеждой предположил Докука. И тоже
оглянулся. Шумок лежал горбом вверх и признаков жизни не подавал.

Храбры запрокинули ряшки и жизнерадостно взгоготнули.

- Мы его, мил человек, - весело объяснил тот, что помоложе
(курносый, рыло - дудкой), - тоже вчерась дубинным корешком обошли.

- А чего?

- Чего-чего! Допек, вот чего...

- Да нет, чего корешком-то? У вас же вон и железо при себе.

Старший насупился, посуровел.

- Железом - дело подсудное, - крякнув, глухо сказал он.

Кудыка озадаченно поморгал обмерзшими ресницами.

- А колами, выходит, неподсудное? - недоверчиво спросил он
старшего.

Храбр ухмыльнулся.

- Ну, это как посмотреть... Чарку поднесешь - стало быть,
неподсудное.

- Да как же не поднесем, мил человек! - радостно вскричал
Плоскыня. - Поднесем! А там, глядишь, и вторую!..

Толпой они вошли в широкий двор и мимо сушила, мимо омшаника
[Омшаник (берендейск.) - проконопаченный амбар.] двинулись к
приземистому кружалу. За ведро вина желтоглазый хозяин слупил
втридорога, сославшись на то, что дешевле никак нельзя: солнышко-то
вон в небесах опять четное, того и гляди, конец света настанет. Кудыка
с Плоскыней, кряхтя, полезли в глубокие пазухи за идольцами, но
красавец Докука с белозубой усмешкой сделал им знак не суетиться и ко
всеобщему удивлению бросил на дубовый стол серебряную греческую
денежку. У кого ж это он ночевал сегодня? Не иначе, у боярыни у какой.
Слободские-то красавицы серебра не держали, а расчеты на торгу вели с
помощью все тех же резных куколок-берендеек, иноречиво именуемых
"деревянные".

Желтоглазый хозяин расставил ковши, принес ведерную ендову [Ендова