Чтение 5–й страницы книги ~Дорога на Веллесберг~

- Конечно, без случайностей не обходится... Ты имеешь в виду что-то
конкретное?

- Я имею в виду вашего сына.

У Игоря глаза полезли на лоб. Он-то ничего про Тимми не знал... У
мистера Эванса исказилось лицо.

- Да, Тим - психокинетик. И разрешение на генную операцию давал я. Но
ничего плохого ему эта способность не принесла.

- Вы видели взрослых психокинетиков? - тихо спросил я.

Он покачал головой.

- А я знал одного. Почти полная потеря зрения, руки в язвах до самых
локтей. Ему было двадцать семь, он выглядел на пятьдесят.

Мистер Эванс прикрыл глаза. Сейчас и он выглядел на пятьдесят, не
меньше.

- Я знаю. Слышал... Да меня и предупредили врачи из Центра. Это
бывает, если очень сильно перегружаться. Очень... Но что я могу поделать?
Вы же теперь все взрослые... Не надо дожидаться пятнадцати... или сколько
там было раньше, лет. Сдал экзамен - и можешь распоряжаться собой. Если вы
сможете уговорить Тимми - я буду только рад. Пусть оперирует хотя бы
два... Ну, три раза в неделю.

- Оперирует? - Игорь вскочил с кресла. Непонятная реакция. Всем
известно, что психокинетики становятся, в основном, хирургами. Только они
способны выдрать, вытащить из человеческого тела запущенный рак со всеми
его метастазами или вылечить порок сердца у еще не родившегося ребенка.
Игорь повторил: - Оперирует? Но ведь для этого необходима вторая ступень.
Право на коллективную ответственность...

В полной тишине мы смотрели на то, как отец Тимми достает из ящика
стола знак самостоятельности. Такой же, как у нас с Игорем. Только слова
на нем другие: "Достиг возраста коллективной ответственности".

- Он его не любит. Отдал мне на сохранение.

- Ну я дурак... - отчетливо прошептал Игорь. - Дурак.

Он поднес знак к глазам, словно не веря. Потом быстро вышел из
комнаты.

- Если бы их было больше... - как-то безнадежно произнес мистер
Эванс. Ухода Игоря он, похоже, не заметил. - Тим ведь понимает - если он
не поможет человеку, тот умрет. Вот и делает по три операции в день...

"А в редкие выходные развлекает своими способностями любопытствующих
роддэров", - подумал я.

- Это ведь оказалось не очень и сложно - телекинез. Синтезировали
какое-то вещество, оно позволяет любому стать психокинетиком. Но выпуск
его наладить не могут, приборы не позволяют добиться чистоты раствора.
Кажется, оно называется псикиноверрином...

- Псикиноферрином, - автоматически поправил я. - Там молекула гема в
цепи. ПКФ встраивается в эритроциты.

...Боль. Дикая, запредельная, невыносимая боль. Выворачивающие все
тело судороги. Фиолетовый туман, в котором плавают раскаленные добела
шарики. Вот такой он - запах ПКФ для моего "суперобоняния". Длинный
коридор. Белые стены. Режущий глаза свет. Я ползу по гладкому холодному
полу. Навстречу уже бегут - проклятые, ненавистные белые халаты, такие же
холодные и чужие, как эти стены. Меня тошнит, вместе с блевотиной
выплескиваются сгустки темной крови прямо на чистые халаты, в
сочувственные, встревоженные лица. И я кричу, выгибаясь в поднимающих меня
руках: "Забирайте свое дерьмо! Забирайте! Я доварил вашу похлебку,
пробуйте! И это, это жрите! Жрите..."

В Веллесбергском Центре Совершенствования я работал полгода. Уходя,
сказал, что не хочу делать других такими же несчастными, как я сам.
Соврал... Меня погнала в роддэры боль.

Дверь распахнулась, едва мистер Эванс собрался начать расспросы.
Откуда это роддэру известно точное название препарата? Но в кабинет
ввалились Дэйв с Тимми, и мистер Эванс мгновенно переменился.

- Пап, пошли купаться, - выпалил Тимми. - Покажешь нам, как плавать
на спине.

Оба они - и Дэйв, и Тимми, были мокрые, взъерошенные и абсолютно
счастливые. Похоже, мистер Эванс это понял. Он быстро встал.

- Пошли. В тридцать третий раз буду тебя учить.

Тут Тимми заметил меня. Неуверенно кивнул, видимо раздумывая,
интересно ли настоящему роддэру бултыхаться в десятиметровом пруду. Я
усмехнулся и с беззаботным видом поднялся с кресла. Пообещал:

- Сейчас я найду Игоря, и мы покажем вам настоящий класс.

После устроенной беготни я спал, как убитый. И проснулся лишь когда
моя кровать начала ездить по полу.

Возле дверей я оказался, наверное, в один прыжок. Мне доводилось
видеть разрушенные землетрясением дома... Но вокруг все было спокойно.
Лишь дергалась, как в конвульсиях, кровать. Потом лежащая на столе книга
поднялась в воздух и зашуршала перелистываемыми страницами. Я еще ничего
не понимал. И только когда Тим глухо застонал во сне, до меня дошло...

В полутьме не было видно его лица. Я присел на кровать, взял Тимми за
руку. Ладонь была горячей и напружиненной, словно он держался за что-то,
мне не видимое.

- А ну, кончай, - тихо сказал я. - Все хорошо. Заканчивай.

Затрещала разрываемая книжная обложка. Я легонько похлопал Тима по
щеке.

- Тимми, все хорошо... Просыпайся. Или смотри другой сон. Тимми,
успокойся...

Я уговаривал его минут пять. Наверное, надо было просто разбудить
пацана. Но мне не хотелось этого делать...

Когда книжка тяжело осела на пол, а Тимми задышал ровнее, я тихо, не
включая света, нашел свою одежду. Быстро оделся. Посмотрел еще раз на
Тимми - теперь он спал вполне безмятежно. И вышел.

В кабинете горел свет. Я чуть поколебался и сказал вполголоса:

- Мистер Эванс, до свидания.

Я был почти уверен, что он меня не услышит - за дверью слабо жужжало
печатающее устройство компьютера. Но звук исчез, а еще через мгновение
мистер Эванс недоуменно посмотрел на меня.

- Вы уходите?

Я кивнул.

- Жаль... - Он беспомощно улыбнулся. - Честно говоря... Тимми вчера
так здорово развеселился, когда играл с Дэйвом.

- Пусть и дальше играют.

Он понял. И кивнул - не соглашаясь, а скорее с благодарностью. Потом
вдруг шагнул ко мне и взял за руку.

- Скажи, если, конечно, тебя не задевает мое любопытство. Ты тот
самый мальчишка, который однажды довел до конца синтез ПКФ?

- Я принимаю ваше обращение применительно к биовозрасту. - Я
попытался улыбнуться. - Да, тот самый.

Он кивнул, ничего больше не спрашивая.

- Это очень трудно, - тихо сказал я. - Понимаете, человеческий мозг
не рассчитан на то, что со мной сделали. Ему не хватает каналов
восприятия. Ну, он и выкручивается, как может, превращая запахи в свет,
звук... Иногда и боль. Очень больно, честное слово. А если просто лишить
меня обоняния - я ослепну и оглохну. Все слишком тесно связано...

- Я верю.

Он ни о чем не просил. И от этого было еще тяжелей.

- Я вернусь в Веллесбергский Центр, - торопливо сказал я. Мне
показалось, что он уже готов уйти. - Я тогда был младше, чем Тимми. А
сейчас, наверное, выдержу... Ведь все равно, что бы я ни делал, моя дорога
туда. И с нее не свернуть, я понимаю.

- Тебе очень трудно?

Я молча кивнул и спросил сам:

- Тимми выдержит год?

- Да. А почему год?

- Не знаю. Просто думаю, что за год успею. Игорь не сможет, никогда
не сможет работать так, как вы - в миллионную долю. Только не обижайтесь.

- Я не обижаюсь.

- У него характер такой. Ему надо быть или первым, или хотя бы в
первом ряду. Если он не найдет своей дороги, то так всю жизнь и останется
роддэром. Лучшим роддэром в мире. И многим задурит головы, не со зла, а
так... Но это не нужно, роддэры ведь не форма протеста и не поиск нового
пути. Мы - боль. Форма боли в середине двадцать первого века. Такие, как
я, у которых боль внутри, и такие, как Игорь. Середина, не желающая ей
оставаться. А я все верю, что помогу ему найти свое место.

Мистер Эванс посмотрел мне в глаза. И сказал:

- Теперь я знаю, что ты вернешься в Центр.

Я улыбнулся и сделал шаг к спальне. Попросил:

- Потушите на пять минут свет. Пусть Игорь думает, что мы уходим, как
настоящие роддэры - не прощаясь, тайком.

Мистер Эванс улыбнулся. У него была красивая улыбка, сильная и
добрая. Знаю, что про улыбки так не говорят, но мне она виделась именно
такой.

- Ветра в лицо, роддэр, - сказал он.

Я кивнул. И подумал, что иногда не нужно даже логем, чтобы понять
друг друга.

Мы шли на восток, и солнце медленно выкатывалось нам навстречу. Игорь
насвистывал какую-то мелодию. Сумка с продуктами и всякой полезной мелочью
болталась у него на плече.

- Не обижаешься, что я решил оставить Рыжика? - спросил он меня,
когда дом скрылся из глаз.