Чтение 5–й страницы книги ~Приключения Стора~

Скорчившись за письменным столом Мэтро читал свежие газеты.
Проклятие! Уже и "Монд" пишет о протестах комитета по защите Алешина.
Недавно русские послали президенту Италии триста тысяч открыток с
протестами и осуждением Мандзони. Открытки были опубликованы в журнале...
как же это читается-то, непонятно... А, "Мо-ло-дая квар-тия".

В детстве Мандзони считался неспособным к наукам. И не зря. Рос он
тугодумом, лентяем, хулиганистым и непослушным. Тем только и занимался,
что воровал маслины в чужих садах, да бил стекла в доме старенького
священника. И лишь в тридцать лет прорезались у Мэтро блестящие
способности к физике. И какие! Профессора в университете почитали за честь
пожать руку удивительному студенту.

Отхлебывая кофе из глиняной пивной кружки (Мэтро был оригиналом во
всем) ученый смотрит на прикрытую полиэтиленом модель в углу кабинета. Вот
оно, детище всей его жизни. Межзвездный велосипед. И вдруг оказалось, что
еще девяносто лет назад безвестный русский гений предвосхитил его
открытие.

Странный народ, русские. Все они придумали первыми в мире, вот только
делать не торопятся. И рентген изобрели еще в средневековье - сам Иван
Грозный писал беглому князю Шуйскому: "Я тебя, Васька, насквозь вижу".

Пустая кружка летит в угол. Мэтро встает. Кричит:

- Паола! Иди на почту, отправляй телеграмму в Москву. "Я, Мэтро
Мандзони, признаю приоритет Алексея Алешина, и желаю продолжать свои
работы в Московском университете имени..."

4. Испытание. (Борис Буханкин)

Борис Буханкин был настоящим октябренком. Когда подрос - пионером.
Потом - хорошим комсомольцем, умеющим говорить слово "есть". Он осваивал
целину, покорял космос, расщеплял атом. Потом, перестроившись, осудил
волюнтаризм, высокие расходы на никому не нужный "Буран", и соорудил
саркофаг вокруг реактора на Украине.

В возрасте тридцати пяти лет физика Буханкина, прозванного за
моральные качества Пастором, или проще - Стором, направили для испытания
первого звездохода. И это - все о нем.

5. Встреча (АПМБ-4)

Не было долгих прощаний, не было оркестра и шампанского. Суровый и
строгий Поспелов, председатель госкомиссии по приемке первого звездохода,
хлопнул Бориса по плечу, и ласково произнес:

- Если что - будем считать тебя коммунистом.

- Это когда? - поинтересовался Боря-Стор, раскручивая педали
звездохода. Тихо гудело динамо, вырабатывая ток для нейтринного
генератора.

- Ну... Ежели воспаришь, а на Землю уже не вернешься.

- Эт-то верно, в таком случае - считайте, - тяжело выдохнул Борис. В
сторонке, на деревянной табуретке, тихо наблюдал за ними Мэтро Мандзони.
Старик уже неплохо говорил по-русски, и сейчас бормотал что-то себе под
нос, посасывая чай через коктейльную трубочку. Делая последние, решающие
обороты, Борис уловил слова:

- Но как, Святая Мадонна, Алешин мог предсказать идею тахионной
флюктуации? Святая Мадонна... Но как?

Чисто выбеленные стены испытательного павильона заколебались,
исчезая. Мгновение - и перед Буханкиным уже другая картина. Лес. Голубое
небо. И улыбающийся юноша с букетом голубых цветов.

- Привет, - просто сказал юноша. - Мы рады тебе на нашей планете.

Буханкин машинально кивнул.

- Тебе, - продолжал юноша, - как первому землянину, мы преподнесем
подарок. Омолодим тебя на тридцать лет.

Сильные руки подхватили Борю, вынули из седла звездохода. И понесли
навстречу омоложению, навстречу счастью. На этом мы и закончим рассказ.
Ведь то, что было дальше, вы знаете и сами. Любой сейчас может сесть в
свой звездоход, свой АПМБ-4, названный в честь великой четверки землян.
Сесть, и покатить навстречу молодости. Главное - не забывать сигналить.

- Бип! Ту-ту! Бип!

И все будет в порядке.

СКОВАННЫЕ ОДНИМ ЯЗЫКОМ

(Сергей Переслегин)

Дальше идти нельзя, дальше каталептическое

состояние, опьянение Пифии, шамана, дурь

вертящегося дервиша, дурь вертящихся

столов...

А.Герцен

Часы сломаны.

Стрелки сгнили, и рассыпались в прах. Тени цифр въелись в фальшивое
золото циферблата. Но стальная пружина еще сжата в тугой узел. Зубчатые
шестерни готовы перемолоть песчинку, попавшую в механизм.

Но - часы сломаны.

1. Имя

"Роза без шипов превратилась в шипы без розы."

Это красиво. Более того.

"Звали человека..."

Имя... Вспомни свое имя. Если ты - человек. Человек, а не роза.
Человек, а не шип.

Мы бредем по дороге, у которой нет начала. Мы идем к цели, к которой
надо идти бесконечно. Но мало того - мы идем не в том направлении.

"Конечно, если на вершине гнилого дерева кто-то был."

Собственно говоря, дороги нет. Но нам легче идти, считая, что дорога
под нашими ногами. Нам приятнее видеть бетон и асфальт, чем траву и камни.
Но!

Под чьими ногами?

Кто идет вперед?

Грив? Гривин? Гривно? Гривенко?

А может быть - Гривинштейн и Гривадзе? А может быть - Гривайс и
Гривер?

Или - человек?

Это лишь маски. Камуфляж песчинки, попавшей в часовой механизм.

"А, Селенушка?"

"Дианушка..."

Мы начинаем понимать. Значит пора менять тему.

2. Темные судьбы

"Входя в тюремный шлюз, Стор был ребенком. Он вышел почти стариком.
Темнота ночи повисла в этой душе."

У них есть знаменатель - общая линия, пронзающая темные судьбы. Опять
же - Имя. Стор.

Стор.

Но мы говорим уже не о имени - о судьбах.

И о темноте.

Путь темноты короче пути света. Темнота умеет находить согласие в
отрицании. Темнота - просто отсутствие света. Но свет вовсе не отсутствие
темноты. Диалектика умерла. Взаимности отрицаний нет. И спасения нет тоже.

Нет.

Чем чаще начинаешь новую строчку...

Тем большим выходит объем.

Спасения нет - но есть надежда. Судьбы нет - есть тьма. Нет и книг, о
которых я пишу. Но так ли это важно? Достаточно послесловия.

Телефоны - для глухих.

Пикник - для муравейника.

Книга - для читателя?

"А какое имеет значение, чему поклоняются те, у кого нет истинной
веры?"

Это сказано в книге, которую мало кто из вас читал. Поэтому я даже не
стану указывать в какой именно. "Нет истинной веры?"

Да.

Но есть надежда.

Не совсем понимаю, о чем я сейчас пишу. Но тем интереснее будет
читать вам. И каждый найдет свой собственный смысл.