тошноту. Но это не остановило его. Медленно, очень медленно двигалась его
рука к карману комбинезона, где лежал пакет НЗ. Через каждые пять минут он
разрешал руке отдохнуть. Вытащив пакет и надорвав пленку, он уже не сумел
поднести его ко рту: тяжесть пакета превысила его силы. Пакет выскользнул
из пальцев и глухо стукнулся о стенку, прилипнув к ней, - такой огромной
была сила, тяжести.
наклонился к пакету и вцепился в него саднящими зубами. Ему
посчастливилось достичь цели, и он жадно впился в сочную, ароматную массу
хлореллы. Превосходная пища, насыщенная витаминами, быстро восстановила
его силы, и Стафо почувствовал себя немного лучше. Затем ему удалось
высосать из плоского термоса несколько глотков крепкого кофе. Он поднял
голову, она не была уже такой тяжелой.
рубки управления и проверить, как работают механизмы>, - решил он.
него воздух. Он отлично понимал, что только благодаря сжатому воздуху все
еще переносит перегрузки. А ускорение силы тяжести - штурман это ощущал -
продолжало возрастать. И потому надо было торопиться.
противоперегрузочную систему на полную мощность, Стафо почувствовал
облегчение. Но это длилось недолго. Снова стала мучить огромная тяжесть.
устраиваясь поудобнее. Дышалось тяжело, в груди хрипело.
рубку как ни в чем не бывало вкатился Роб. Выглядел он как обычно, только
движения его стали, пожалуй, более замедленными.
тяжелым языком.
выразил ни малейшего удивления, что видит штурмана бодрствующим, хотя,
конечно же, знал что все члены экипажа <Ренаты> должны в настоящий момент
находиться в глубоком анабиозе. Традиция не программировать роботам
эмоций, Стафо это знал, восходила к седой древности.
лежал ничком: конечности подгибались. Повышенная сила тяжести, - пояснил
Роб.
автоматически приспособился к условиям повышенной тяжести... Права
Антуанетта: как несовершенен человеческий организм!>
со всеми. В состоянии глубокого анабиоза человеческий организм
нечувствителен к перегрузкам.
штурман.
Стафо. Каждое слово давалось ему с трудом.
непродолжительной паузы и выкатился из отсека.
ввалился в штурманскую рубку, таща за собой странное сооружение: во все
стороны от него торчало множество рычагов и трубок. В центре манипулятора
помещалось сиденье, похожее на кокон.
беспомощный Стафо, и помог ему перебраться в кокон.
штурман включил внешнее круговое наблюдение. За время его перехода
ситуация снаружи резко изменилась. Если прежде поле наблюдения было
чистым, то теперь <Ренату> окружало светящееся облако. Оно шевелилось и
потому казалось живым. Близ боковых дюз - из них вырывалось ослепительное
пламя, препятствующее движению корабля, - облака не было: казалось, оно
боится огня. Зато все остальные части корабля, и в особенности нос, были
сплошь окутаны бурой пеленой, которую не без труда пробивали локаторы
<Ренаты>...
пор, как он начал помнить и осознавать себя. Лишенный поначалу, до того
как память перегрузилась, способности забывать, он помнил многое. Потом
память начала слабеть, несмотря на все его усилия. Но все равно он
продолжал непрерывно поглощать информацию. Накапливаясь в его бездонных
блоках памяти, она тихо оседала, подобно илу в ручье, взбаламученном
случайным прохожим.
пору, когда лет ему было немного. Картины раннего бытия настолько прочно
врезались в память, что ему не составляло труда снова и снова прокручивать
их перед мысленным взором, что он и делал. Хуже обстояло дело с более
поздними событиями: когда он пытался вернуться к ним, они вспоминались
смутно, словно в тумане.
себе раб и господин, бесконечно меняющий свой лик, подобно Протею, и в то
же время в сути своей неизменный.
открытий.
космосе? Над этим он не задумывался. Подобного вопроса для него попросту
не существовало. Кому нужно, чтобы сквозь мировое пространство миллионы и
миллионы лет двигались космические лучи? Кому нужно, чтобы планета, на
которой он обосновался, вращалась вокруг материнского светила, а также
вокруг собственной оси? Кому нужно, чтобы день и ночь сменяли друг друга в
вечном круговороте? Кому нужно, чтобы звезды сияли? Мир так устроен...
она слабела с каждым оборотом его планеты вокруг материнского светила, и
это не могло не пугать угасающий мозг.
которое на том же языке определял как <дремотное, летаргическое>. Что
касается языка, то он давно уже перешел на язык машинный, математический,
язык символов и уравнений.
возраста, способствовало еще одно обстоятельство. Из аппаратов, которые он
рассылал в окрестный космос, возвращался каждый раз все меньший процент.
Тем самым струя информации, поступающей извне, непрерывно мелела,
сужалась, и недогружаемый мозг все глубже погружался в трясину апатии.
увязнет в болоте бездеятельности настолько, что уже не сможет из него
выбраться.
к автоматическим фабрикам, на которых монтировались аппараты - от
космических бустеров до земснарядов для работ на поверхности планеты.
планеты. Движение на дорогах было слабым - не то что прежде. Аппараты из
встречных транспортных потоков то и дело сталкивались, калеча и выводя
друг друга из строя. Раньше такого никогда не бывало, отметил он про себя.
правильного восьмиугольника. Со всех сторон ее теснили строения,
воздвигнутые в разное время. В самом центре площади возвышалась башня из
литого хрусталя, нестерпимо сверкавшая под солнцем, В ней располагался
тот, кто положил здесь всему начало, кто и поныне координировал всю
деятельность чудовищно огромного комплекса, объявшего собой всю целиком
планету. Во все концы планеты круглосуточно летели его
импульсы-распоряжения: нечастые - ночью, более активные - днем.
Око с каждым годом слабело...
время от времени записывать на пленку собственные внезапно возникающие
мысли или просто яркие клочки воспоминаний. Человек назвал бы эти записи
дневником.
ему, как и всякой достаточно высокоорганизованной системе, не хотелось,