Верх огромной трубы, как и стены, в мокрых пятнах. На бетонном полу кое-где мелкие лужицы, с потолка срываются тяжелые капли.
Через равные промежутки из стен идет слабый мертвенный свет. Стены вырублены в скальной породе, под ногами бетон. Присмотревшись, она заметила рельсы, утопленные настолько ровно, что здесь могут ходить как поезда, так и автомобили.
Олег двинулся впереди, его широкие плечи и могучая спина заслоняли от нее полмира. Юлия, оскорбленная таким равнодушием, догнала и попыталась пойти рядом. Он резко выставил руку:
— Стоп!.. Меня не обгонять. И вообще… лучше иди сзади.
— Даже если ты мусульманин… — начала она сердито.
Он оборвал:
— Когда будут неизвестные мне мины, пошлю вперед. А пока стой! Замри.
Остановившимися глазами она смотрела, как он упал на мокрый бетон, прополз по-пластунски метра два, поднялся и знаком велел ей сделать то же самое.
Она удивилась:
— Это ритуал?
— Да, — ответил он жестко. — Поклонение лазерному лучу, что перережет тебя пополам, если пройдешь в полный рост.
Она отшатнулась:
— Разве есть лазеры такой мощности?
— Ну тогда пулеметная очередь, — буркнул он. — Для тебя важна разница?
Юлия послушно легла, чувствуя мертвящую сырость этого подземного мира. Проползла эти два метра… даже три, представляя, как это выглядит отвратительно, когда гордая феминистка ползет, как черепаха, виляя поднятым задом под оценивающим взглядом этого… этого самца.
Поднялась, заранее ощетинилась, готовясь срезать за этот оценивающий, но Олег уже отвернулся, за что обиделась еще сильнее. Он двигался все быстрее, почти бежал, она крикнула вдогонку:
— Что за нами гонится?
— Время, — ответил он, не поворачиваясь.
— Такими шлюзами, — прокричала она, — можно отгородиться даже от времени… и пространства — тоже…
Она устала, запыхалась, проклинала себя, Олега, всю эту сумасшедшую жизнь, а он, как назло, удалился настолько, что исчез вовсе. Она припустила со всех ног, запарилась, по спине побежала тонкая гадкая струйка.
Олег… исчез. В страхе она приготовилась сесть и заплакать. Никогда еще не чувствовала себя такой слабой и беспомощной. Едва ли не впервые призналась себе, что этот жестокий мир — мужской мир…
…как вдруг послышался равномерный металлический стук. Из глубины туннеля вынырнула тележка. Стучали не колеса, а вся тележка трещала, звенела и готовилась рассыпаться под весом Олега. Он сидел по-турецки, темные провалы на месте глаз были устремлены в ее сторону.
Она торопливо поднялась, тележка, с виду тяжелая, прижалась к стене. Олег с силой потащил на себя длинный рычаг. Тележка заскрежетала, из-под колес красиво выплеснулись длинные искры, как из-под шлифовального камня.
— Садись, — пригласил он. — Дальше будет проще.
— Ты был дрезинщиком? — осведомилась она ядовито. — С чего бы такое умение…
Тележка ходила под ней ходуном, скрипела. Он выждал, пока она унаседилась, проследил, как ухватилась за металлические прутья, затем его пальцы отпустили рычаг. Под днищем загудело. Дрезина пошла в обратную сторону с нарастающей скоростью. Холодный плотный воздух превратился в мокрый и упругий встречный ветер. Лампы замелькали чаще, потом слились в блеклую линию.
Юлия невольно пригнулась: за спиной Олега ураган не выдирает волосы прядями, хотя стремится вывернуть веки и безобразно раздуть щеки. Колеса почти не постукивают, зато допотопный механизм скрипит и расшатывается все сильнее. Она старалась не представлять, что с нею будет, если… не если, а когда ее выбросит на полном ходу… а выбросит наверняка… уже скоро… прямо на бетонный пол… а если на повороте, то на стену, полную острых камней…
Ровная полоса света начала мерцать, разбилась на быстро мелькающие точки. Юлия успевала заметить толстые кабели в стенах, массивные агрегаты. Наконец пулеметная очередь из-под колес разбилась на мерное постукивание, тележка выкатила на огромную станцию, так померещилось вначале.
Да, так выглядят, наверное, станции метро в последнюю неделю перед сдачей мэру города. Масса техники, правда, все машины молчат, свет почти везде выключен, из-за чего Юлии даже показалось, что она попала в подземный ангар для самолетов, настолько тот был огромен и пугающ: стены уходят в темноту, а едва выступающая из тьмы благодаря тусклой лампочке над входом противоположная стена заканчивается не тупиком, как она втайне страшилась, а сразу тремя дверьми.
На тележке ехали, замедляя ход, до самого конца станции. Олег вытащил ее за руку. Лицо его было смертельно бледное под разводами грязи и неизвестно откуда взявшейся копоти.
— Понравилось кататься?
— Еще бы, — фыркнула она. — Теперь я понимаю, что имеют в виду, когда говорят о шикарных тачках!
— Я рад, что понравилось, — ответил он серьезно. — Тем более, что сейчас предстоит менее приятная процедура.
Все три двери оказались массивнее дверей сейфов, с кодовыми замками, но все же двери, а не глухая стена. А где двери, там может быть и выход из этого страшного места!
Пока она со страхом представляла, как выглядит она, если Олег такое страшилище, его быстрые пальцы пробежали по клавишам в таком стремительном темпе, что она ни за какие деньги не смогла бы запомнить код, как бы ни старалась. Тем более, что код не привычно шестизначный, а не меньше чем двадцати, к тому же явно менял регистры и начертание шрифтов.
Дверь медленно начала открываться. Она открывалась и открывалась, а Юлия видела только, как появляется и никак не появится полностью немыслимо толстый торец. Дверь оказалась не банковско-сейфовой, а, по меньшей мере, противоатомнобомбной.
Блеснул свет. По ту сторону порога оказалось залитое светом помещение. Олег подтолкнул Юлию в спину, она шагнула вперед как завороженная. Дверь закрылась с мягким чмокающим звуком. Ей даже показалось, что из помещения тут же начали выкачивать воздух.
Она ошеломленно оглядывалась. Это был зал, где под потолком празднично сверкала многорожковая люстра, пол устлан мягкими коврами, а мебель тоже по-дворянски добротная, богатая, роскошная.
Посреди зала массивный широкий стол. Юлия тут же представила на нем расстеленную карту, над которой склонился вождь всех народов. Взгляд зацепился за массивный предмет на столе, ноги сделали пару шагов, сознание сделало тысячи примерок, пока в памяти не всплыло: чернильница! Мраморная или малахитовая, она не знает, что такое малахит, но где-то читала, что у вельмож на письменном столе находилась именно малахитовая чернильница. Даже у Пушкина, наверное, малахитовая.
— Это что? — спросила она потрясенно. — Когда это Зимний дворец перенесли под землю?
— Зимний в Питере, — буркнул он. — А это… Москва.
— Ну, Кремлевский!
— Куда зачуханyому Кремлевскому…
Он ходил вдоль стены, открывал и закрывал стенные шкафчики. Иногда Юлия видела, как отворял тяжелые сейфовые дверцы, но ничего не брал, бурчал что-то под нос и переходил дальше.
Наконец вытащил пачку шоколадных плиток. Она поймала на лету чуть ли не пастью, жадно сорвала обертку. Тонкие ломтики захрустели на зубах. В измученное тело с каждым проглоченным ломтиком ринулась молодая сила. Последний раз ела едва ли не в обед, домой неслась, мечтая восполнить сожженные в шейпинге калории, но теперь и курица в микроволновке, и кофе…
— Ты хоть кофе выключил? — спросила она.
— Я и не включал, — ответил он, и она ощутила странное тепло, что он сразу понял, о чем она подумала. — Я ждал твою хваленую курицу.
— Сожрут другие. Или засохнет, как мумия.
Шоколад, как она заметила сразу, не простой солдатский, толщиной в палец и размером с крышку табуретки, а словно бы его сложили здесь в ожидании красивой женщины.
Олег оглянулся, спросил удивленно:
— Ты что, с оберткой жрешь?
Высокий, с выпуклой грудью, он в недоумении разводил широкими руками, приглашая ее полюбоваться на перевивающие их мышцы, на могучие косые мускулы, ровные квадратики живота. А пробитые, словно пулеметной очередью, джинсы зияли столь откровенными дырами, что она молча фыркнула, наморщила носик и с трудом оторвала взгляд.
— Кстати, — сказал он благожелательно, — здесь есть ванная.
Она оглядела себя, поморщилась:
— Это было бы кстати, но… Это не то же самое, что принимать ванну посреди Большого театра?
— Не важно, — буркнул он. — С твоей фигурой — почему нет? Ты ванну обожаешь. Даже стерильно чистенькая лезешь под душ.
Запах, что шел от ее одежды, показался ей удушливым смрадом. В ванную захотелось до писка в желудке, но все же спросила подозрительно:
— Выйдя из ванной, я снова споткнусь о запейтболенные трупы?
— До трех раз, — проворчал он, — до трех раз…
Она вскинула брови:
— До или включительно?
— До, — ответил он. Оглянулся. — Ты еще здесь?
Она не стала спрашивать, где ванная, хотя здесь ее отыскать явно труднее, чем в апартаментах Националя, пошла наугад, и — слава женской логике! — почти сразу наткнулась на красивые двери из незнакомого материала. Толкнула, не поддались, потянула на себя — дверь с готовностью открылась.
Хорошо, что она вовремя задержала дыхание. Вопль остался внутри, колотился, как эхо, о ее ребра. Огромная ванная, роскошная, отделанная так тщательно и со вкусом, словно над ней потрудились лучшие дизайнеры… сейчас в пятнах плесени, везде желтая пыль, словно здесь работали шахтеры!
Кран поддался с огромным трудом. Она уже собиралась прекратить борьбу, но вода все-таки полилась, темно-коричневая, дурно пахнущая, словно злорадно ждала этого момента в трубах сотни лет. Стена настолько серая, что Юлия сперва решила, что из матового стекла, но, когда провела пальцем, под толстым слоем пыли обнаружилось огромное, как в зале для тренажа балерин, зеркало.
Пока вода сбегала, постепенно превращаясь из коричневой в желтую, а затем в почти чистую, Юлия поспешно вычистила поверхность зеркала. Сейчас там отразилась женщина с нахмуренными тонкими бровями и решительным лицом, запачканным, с комочками копоти на ресницах, но лицо умной, решительной женщины, в меру загорелое, косметики чуть-чуть, не зря же татуашь подновляет каждые полгода, глаза обрамлены натурально длинными ресницами, густыми, чуть загнутыми на концах. Рыжие волосы красиво падают на лоб, почти до бровей, тонких и изящно приподнятых на концах.
Едва ли не впервые с момента взрослости она засомневалась: достаточно ли хороша? Нет, что хороша — это известно, все male-pigs выпадают в осадок, когда она в шортиках выходит к киоску купить кока-колы, но хороша ли, чтобы и этот шпион… или кто он на самом деле, пошел за ней, как гусь к водопою?
Хотя этот рыжеволосый не говорит, из каких он структур, что понятно, но, как ей с холодком чудится, он не совсем из НКВД… или ФСБ. Может быть, даже из ЦРУ, Моссад или какого-нибудь Сюрте. Она не помнила, что такое Сюрте, но слышала, что такая существует и что она даже круче, чем рекламная ЦРУ. Правда, непонятно, что это у них за игры такие с пейнтболом, но наверняка скоро все расскажет, надо только суметь подлащиться.
Оглянулась на дверь, по ту сторону тихо. Почему-то показалось безразличным, из какой он организации. В конце концов, мир стремительно сближается. Благодаря Интернету люди чувствуют себя в одной квартире, знакомятся и женятся через континенты, а вот вскоре на всей планете воцарится один язык, одна культура… Понятно, какой язык и какая культура, но об этом говорить неприлично, как будто признаваться в чем-то постыдном, а вот так — один язык, одна культура — звучит и возвышенно, и со всех сторон правильно. Так что если он из других организаций, то это как раз он ускоряет слияние отдельных народов в единое человечество. Надо перестать смотреть с точки зрения человека замкнутого племени, когда всякий чужой — враг…
Да ладно, она не единственный человек в России, кто мечтает о добротной оккупационной армии. Сейчас две трети населения настолько ненавидят изворовавшееся правительство, что приняли бы вступление войск НАТО аплодисментами!
Вода уже бежала тонкой чистой струйкой. Правда, только холодная, но после этого жаркого бега кожа впитывает влагу, как бедуин после перехода через Сахару. В широких углублениях на краю ванны отыскались пакеты с мылом, каким-то странным, непривычным, в грубой некрасивой обертке.
Юлия медленно намыливалась, вспоминала суровое и постоянно напряженное лицо этого Олега. Да и какой он враг? Для женщин врагов нет. Для них враги — только более красивые женщины, а мужчины… это существа, из которых одним можно позволить заронить в себя семя, а других нельзя подпускать и на пушечный выстрел.
ГЛАВА 7
Когда Юлия скрылась за дверью ванной, Олег торопливо задрал рубашку. На правом боку намечается выпуклость, словно изнутри к поверхности поднимается мяч для тенниса. Но вдобавок разбухает, наливается как горячим свинцом. Если бы не приступы боли, можно бы и не обращать внимания, но это если бы…
Он вошел в Интернет, и шарил по нудным сайтам, меняя пароли, когда Юлия вышла из ванной сияющая и благоухающая. Стремясь смыть дурные запахи, она вылила в воду, а затем и на себя, содержимое всех флакончиков, что отыскала. Олег уже был в рубашке и брюках, довольно мешковатых, сразу скрывших все великолепие его фигуры. На этот раз он показался ей играющим тренером сборной по хоккею. Она присела рядом, счастливая, что смыла пот и грязь, вытравила дурные запахи. А ее кожа, она знала, пахнет волнующе и нежно.
— Что это за место?
— Бункер, — буркнул он.
— Что?
— Бункер. На случай ядерной войны.
Она огляделась, брови поползли вверх.
— Так вот, значит, почему такая смесь милитаризма с роскошью… Генералы собирались отсиживаться, пока мы там наверху будем дохнуть от радиации?
Он искоса взглянул на нее. По губам пробежала едва заметная усмешка.
— Это старый бункер. Тебя тогда на свете не было.
— Да? Значит, уже не прячутся?
— Прячутся. Только те бункера поглубже. И снабжены получше.
Она огляделась, теперь понятно, почему здесь ни одного предмета моложе ее самой. А допотопные чернильницы так и вовсе чуть ли не со сталинских времен. Или ленинских. Только тогда вроде бы атомных бомб не было…
— Сюда не заглянут?
Он успокаивающе качнул головой:
— Не трусь. Отсюда уже выгребли все, что могли. Ну, продукты перевезли в новый, для слуг и денщиков… А мебель, понятно, оставили. Со времен позднего Сталина… а строить начали еще тогда, мода на многое изменилась. Этот бункер предназначался для Хрущева с его окружением, там еще один рядом
— для Генерального штаба, но тот заброшен тоже… Заглядывают и регулярно меняют продукты только в новейших, их начали при Брежневе, а закончили всего пять лет тому.
Она удивленно вертела головой:
— И это все богатство… брошено? Или сюда пустят пережидать ядерную зиму каких-нибудь инженериков? Ученых?
Он покачал головой. Лицо было угрюмым.
— Нет. Для сохранения секретности сюда не попадет ни один из… простых, скажем так. Это все просто брошено.
Похоже, подумала она с тайным удовлетворением, ее герой не последний в их организации. Уж точно не сержант! Где-то читала в газетах, что элитные части вообще сплошь из офицеров. От них требуется не только умение стрелять и бесшумно давить, как они говорят, объекты, но и некоторый интеллект, а то даже знание языка и обычаев страны, куда посылают…
А этот же, судя по его свободе, вообще не ниже полковника, если у них есть полковники. За все время никому ничего не доложил, не отчитался, не попросил инструкций…
Как будто его нацелили на дело настолько грязное, что руководство вовсе делает вид, что нет ни такого дела, ни такого агента и что вся страна хором поет рождественские гимны!
Уже без прежней подавленности прошлась вдоль стен. Теперь больше бросалось в глаза, что потолок полусферой, металлический, составлен из широких колец. Собственно, они из толстой трубы туннеля попали в действительно толстую, огромную, исполинскую!
Олег все еще за компом, пальцы настукивают команды, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты к переносице. Юлия вернулась, присела на край стола. Зеленые глаза зыркнули в ее сторону с неудовольствием, но взгляд смягчился, как она заметила, с тайным удовлетворением, когда с ее тугих ягодиц медленно поднялся на тонкую талию, жировых складок на боках почти нет, прошелся по спине выше, она отчетливо чувствовала его прикосновение, перешел на бок, затем ощутила горячее прикосновение на груди, там сразу потяжелело, налилось, а кончики затвердели и прожигают тонкую блузку, которую натянула на голое тело мокрой.
Наконец их взгляды встретились. Она видела в зеленых глазах искорки, которых не замечала раньше.
— Олег, — проговорила она тихо, кровь прилила к ее щекам, она все еще чувствовала его взгляд, который держал в поле зрения не только ее лицо. — Олег… Раз уж так получилось, что я попала в ваши шпионские игры… Тебе не кажется, что мне можно рассказать несколько больше?
Он поморщился:
— Разве не слышала о правиле шпионов — знать только то, что положено? Не больше. Чтоб не проговориться. К примеру, под пытками.
Она побледнела. Кровь отлила не только от щек, даже тугая грудь несколько обвисла. Юлия поспешно сменила позу, голос сам по себе стал льстивым и перепуганным:
— Но хоть что-то… Я не была бы женщиной, если бы не пыталась узнать больше! Как говорят французы…
Олег скупо усмехнулся:
— Ты мой красивый дикаренок. Французы, англичане, малайцы… Старое медленно уходит из обихода… Куда ни глянь, везде проглядывают древние времена и стены каменных пещер. Уже нет никакой Франции, Англии, России и прочих варварских королевств! Да, для большинства населения они вроде бы еще есть, вчера где-то писали о свадьбе не то короля, не то принца… но это лишь старая обертка… На самом же деле миром правят не короли или президенты стран, а совсем другие люди. Я говорю о международных банках, транснациональных компаниях, международных трестах и прочем, что не так заметно, как заметны поп-звезды, опереточные короли или карликовые армии. Увы, мир стремительно двигается к единству! Но в этом единстве невидимая миру борьба. Мир еще не объединился, а его уже пытаются разъединить по новым принципам. Каким? Да самым разным. Кто-то придумывает новую религию, кто-то создает общества для того, чтобы вернуть Африку его законным обитателям — пингвинам… Ты когда-нибудь слышала про масонские ложи?
— Еще бы! — воскликнула она. — Даже читала!.. Пушкин был масоном!.. Грибоедов… или Чернышевский — не помню. Это такое тайное, красивое, богатое, таинственное, вроде Зорро и Гарун аль-Рашида под масками… Шпаги, кинжалы, бриллианты, золотые серьги, дорогие духи…
Он вздохнул:
— Да, все точно. Так вот, масонские ложи действуют и сейчас. Ага, знаешь. Кроме масонских, есть еще рыцарские ордена. Самые известные — это рыцари мальтийского ордена и иезуиты с их противоположными уставами. Первые — на полной свободе воли, вторые — на слепом подчинении Главному. Но, как ты уже догадываешься, есть рыцари и третьего ордена…
Она о таком не догадывалась, но если он считает ее такой умной, то почему бы не кивнуть и посмотреть строго и внимательно, с некоторым нетерпением в ее красивых глазах: это все понятно, переходи к главному.
— Устав нашей организации прост, — сказал он. — Все для блага человека, все во имя человека. Правда, здесь есть толкования…
— Какие?
— Одни толкуют человека как индивидуальное существо, другие — как биологический вид. Из-за этого возникают некоторые трения…
— Некоторые, — уточнила она, — это когда автоматная очередь в лоб? То, что ты называешь пейнтболом?
— Ну, не всегда так резко…
— Не вешай мне лапшу на ухи, — посоветовала она. — Я уже надрожалась! После всех этих труб и дрезин ваш пейнтбол, когда мозги летят на стенку, — для меня вчерашнее кино.
Олег запнулся на мгновение, но продолжал тем же невозмутимым тоном:
— Но все сходятся в том, что ресурсы планеты Земля принадлежат всему человечеству, а не только тем народам, которые оказались на месте их залегания. Так что местному населению, к примеру, неча загребать больше, чем могут слопать. В то же время образованию за океаном поумерить бы аппетиты, а то жрут больше половины всех потребляемых ресурсов. Ну, все также согласны, что надо резко поднять уровень здоровья всех людей, так как генофонд загрязнен… Еще не спишь?.. Это значит вспомнить о евгенике, почистить уже существующие лечебницы по идиотам…
Он внезапно оборвал речь, словно сболтнул лишнее, она в самом деле насторожилась, у нее вырвалось:
— Так это же фашизм…
— У тебя на все есть ярлык, — ответил он. Швырнул карандаш на стол, поднялся, потянулся. Зеленые глаза оглядели ее оценивающе. — Да, посвежела. Ползание по трубам поднимает тонус, как вижу.
Она вспыхнула:
— Да иди ты…
— В ванную, — закончил он. — Там хоть мыло есть?
— Какое-то собачье. Шампуней нет.
— Их тогда не существовало, — объяснил он наставительно. — Разве я не сказал, когда это все готовилось?
Но отправился не в ванную, а снова порылся в просторных ящиках. С изумлением она узнала в них допотопные холодильники. На стол полетели массивные банки. Яркие этикетки объясняли, где курица с горошком, где ветчина, где телятина. Красная и черная икра в таких же трехкилограммовых банках.
— А где консервный ключ? — спросила она.
— Ты что, — удивился он, — собралась есть на ночь? Ты знаешь, сколько сейчас времени?
— Полагаю, — огрызнулась она, — уже утро. А утром я всегда ем!
В его руке появился длинный нож устрашающего вида. Она вздрогнула, лезвие с легким стуком вошло в банку чуть ли не по рукоять. Тремя молниеносными движениями он вскрыл, криво и с рваными краями, но запах оттуда вырвался на волю одуряющий. Она сразу вспомнила, что после занятий шейпингом маковой росинки во рту не было, а курица в микроволновке… похоже… совсем изжарилась.
— А тарелки здесь есть? — спросила она на всякий случай.
— Есть, — ответил он.
Но Юлия уже поддела на кончик ножа ломоть ветчины, жадно впилась зубами. Сладкий сок сразу потек в горло, она даже застонала от наслаждения. Олег ел отвратительно степенно, сдержанно, еще чуть, и вовсе мизинчик оттопырит, а Юлия махнула рукой на все манеры, на пикниках и то держалась раскованно, а здесь далеко не пикник.
— У тебя хороший аппетит, — заметил он. — Жрешь, как голодный крокодил.
Она мычала от удовольствия:
— Какие мы дикари… Какие дикари! С ума сойти. А сладкое здесь есть?
— Все есть, — сообщил он. — Даже шампанское, хотя здесь это совсем дикость.
— Дикость? — удивились она. — Это ж цивилизация! Это культура. Где ты видишь шампанское?
Олег молча раскрыл дверки неприметного шкафа. Чутье подсказало Юлии, что этот рыжеволосый из тех, кто в состоянии назвать по именам все звезды на ясном небе, но не сумеет красиво откупорить игристое вино.
— Дай-ка я! — сказала она повелительно.
Он послушно протянул тяжелую бутылку. Юлия умело сняла проволочную сетку, потащила затычку, но та, настоящая, из пробки, заупрямилась. Юлия взболтнула, покрутила, пробка пошла вверх. Юлия не стала ее придерживать, пробка бабахнула на другую сторону комнаты.
Праздничная пена полезла с таким напором, словно последней оставшейся капле грозило немедленно превратиться в уксус. Юлия поспешно наполнила фужеры. Оранжевая жидкость плеснула на стол, залила скатерть.
Олег сказал иронически:
— Тебе, в самом деле, кажется, что далеко ушла от тех диких времен?
— Конечно!
Шилова Юлия
Березин Федор
Мацумото Сэйте
Орлов Алекс
Вронский Константин
Апраксина Татьяна