Чтение 5–й страницы книги ~Империя зла~

- Ладно, мы уже оценили вашу скромность. Итак, я предлагаю вам назначить Государственную премию... за компьютерные игры.

Я не успел договорить дальше, Коган откровенно расхохотался, Яузов фыркнул, как огромный боевой конь времен крестовых походов, остальные заговорили, перебивая друг друга.

Кречет вскинул брови:

- Вы это серьезно? Или от хорошего настроения?.. Так сказать, вместо психотерапевта.

Я развел руками:

- Смейтесь, смейтесь. Потом локти будете кусать, когда через пару лет какая-нибудь американская ассоциация додумается. Нет, сама не додумается, но кто-нибудь из наших подскажет. Это же лишь полные идиоты, у которых слюни текут, да некоторые из членов правительства... очень занятых, конечно, полагают, что слово "игры" все перечеркивает. Во-первых, это уже давно не игры. Во-вторых, в прошлом году Голливуд затратил на фильмы семь миллиардов долларов, а на создание игр было потрачено девять. В этом - ожидается втрое больше. В-третьих, этот новый вид искусства, дураками по старинке именуемый играми, становится более мощным инструментом воздействия, чем даже быстро сдающее позиции и устаревающее кино. Другие просто еще не разглядели гиганта в этом малыше... А тот, кто первым возьмет его за руку и введет в большом мир, тот и получит благодарность этого малыша и, в будущем, его поддержку.

Коган сказал скептически:

- Положим, его уже взяли за ручку. И без нас ввели в большой мир.

- Кто спорит? - сказал я. - Но можем перехватить более важное - воспитание. Во-первых, учредить Госпремию с солидным кушем. Во-вторых, учредить ежегодный кинофестиваль... тьфу, фестиваль игрушек, созданных в течение года. С раздачей золотых слонов, статуэток, премий, дипломов, лавровых венков и пачек долларов. С широким освещением в прессе, на телевидении. С бесплатным проездом лауреатам в трамвае... ладно, а вдруг кому-то из них захочется прокатиться на трамвае? Среди гэймеров романтиков больше, чем среди уже все повидавших киношников.

Похоже, посерьезнели, хотя все еще по лицам бродят тени настолько четкие, что я в любом момент могу сказать, о бюджете ли головная боль, о продвижении НАТО или о свободе продажи оружия.

- Господин президент, - добавил я на всякий случай, - это мы, простые смертные, глядя на яйцо, можем видеть яйцо. А вы, господин...или товарищ президент, должны видеть птицу, парящую в небе, видеть размах ее крыльев, длину клюва и даже блох на перьях! Простой человек все еще называет это новое искусство по старинке компьютерными играми, хотя этот птенец уже вылупился, уже разевает клюв и пробует растопыривать крылышки!.. Словом, чтобы не занимать ваше внимание, я предлагаю назвать этот новый вид искусства патиципейтом, от латинского слова participate. Патиципэйт означает участие в чем-то. Все вы помните как совсем недавно появились видеомагнитофоны, и все оживились, получив некоторую власть над фильмом. Можно было остановить, чтобы ответить на звонок по телефону, сбегать на кухню за чайником, прокрутить к началу... Даже смотреть в удобное время для себя любимого, а не когда это хочет телевидение! А искусство патиципейта дало зрителю еще больше власти над зрелищем. Человек, который вовлечен в патиципейт, хватается за сердце и переживает больше, чем при просмотре самого крутого фильма.

Коломиец посмотрел на меня холодно, но не стал унижаться до спора с каким-то футурологом, обратился к отцу нации:

- Почему патиципейт? Опять засоряем язык макаронизмами... Не лучше ли придумать что-то исконно русское?

- А еще лучше - хохляцкое, - добавил Коган с чересчур серьезным видом. Увидел нахмуренные брови Коломийца, поспешно добавил, - что на самом деле и есть исконно русское, ибо хохлы - самые древние русы.

Я пояснил, морщась:

- Лучше бы русское, наш язык велик и могуч, но наш народец настолько привык плевать на свое и кланяться чужому, что... Вы ж видели как показали свой уровень питерцы, выбрав для своего города наихудший вариант, зато пышно-глупо-немецкое - Санкт-Петербург! Так и с новым названием. Боюсь, что весь мир принял бы русское название, но сама Россия не примет, но именно с нее должно начаться победное шествие... так что в интересах дела давайте уж возьмем за основу латынь...

- А не американизм? - спросил Яузов подозрительно.

- Американцы пользуются испорченной основой латыни, - пояснил я. - Но можно дать в печати пару статей, что латиняне и есть древние русы. Ведь, как все мы помним, когда Троя с ее славянским населением пала, в чьем падении сыграл главную роль славянский князь Ахилл, почему-то принявший сторону греков, то часть троянцев-русов с ее великим героем Энеем ушла на берега Тибра, где завоевала местные племена, Эней женился на дочери царя Латина, и тем самым утвердил свою славянскую династию...

Яузов спросил недоверчиво:

- Что, в самом деле так было?

- Да какая разница? - отмахнулся я. - Мы сейчас решаем, каким быть будущему, при чем тут достоверность прошлого? Россия - страна непредсказуемого прошлого! Но мы отвлеклись, по глазам вижу, Коган вон ерзает...

Коган сказал грустно:

- От радости. Это ж иудеи натравили греков на Трою. А когда там остался один пепел, то кочевники, что сорок лет скитались по пустыне, не имея возможность прорваться мимо Трои целыми, наконец-то вышли в Палестину и напали на других ваших предков... Да-да, по Емельянову там тоже жили сплошные русы.

Яузов поперхнулся чаем. Глаза стали круглыми. Сказбуш участливо похлопал бравого генерала по спине, но Яузов, похоже, подавился от открытия, что и вся Палестина, оказывается, была нашей.

Я видел, что разговор опять ушел в сторону, никто все еще не воспринимает серьезность ситуации,

- Ладно, - сказал наконец Кречет отсутствующим голосом, - Степан Бандерович, распорядись, чтобы обдумали, подготовили предложения... Если надо, пусть создадут еще один комитетик. Чтоб нам голову не ломать, а подмахнуть, не читая.

В тарелках остались одни кости, кое-кому приносили по второму разу, работа министра тяжелее работы грузчика, наконец подали горячий кофе, кому-то чай, только Яузов вынужденно цедил смородиновый морс. Кречет распорядился, чтобы ему подавали только полезное, раз уж не заталкиваем обратно в больницу.

Яузов обиженно сопел, широкие ноздри подрагивали, хватая запахи крепкого кофе. В столовой народу многовато, о конкретных деталях лучше не говорить, хотя здесь телекамеры следят за каждым, и если кто-то хоть попытается прислушаться к разговору за нашим столом, его мимику запишут, а психоаналитики подадут рапорт за тремя подписями, что именно тот человек подумал, зачем подумал, и что думают сами по этому поводу.

Краснохарев, обращаясь к Черногорову, пренебрежительно втолковывал:

- Дума не страшна. Не страшна! Даже эти, которые все требуют чего-то... Ну, соколы которые... Радикалы выискались!.. Нет, они не соперники. Несерьезные слишком. На них никто не взглянет. Даже наша Светланочка...

Светлана, молодая и краснощекая как кустодиевская купчиха, нимало не огорчившись таким сомнительным комплиментом, деловито расставляла чашки, Краснохареву налила в его большую с павлином на боку. Краснохарев следил с удовольствием. А вечный оппозиционер Коломиец покачал головой:

- Это вы напрасно. Я - радикал! И горжусь этим. Мы как раз и нравимся женщинам своим радикализмом... или, как теперь говорят, крутостью. Вот вы, Светлана, смогли бы полюбить радикала?

У нее от удивления распахнулся хорошенький ротик:

- Ради... простите, ради чего?

Краснохарев поперхнулся, кофе из его павлиньей выдуло досуха, зато в казенных чашках Когана и Сказбуша прибавилось. Коган в испуге отшатнулся, а Сказбуш холодно посмотрел на главу правительства, движением бровей подозвал официанта:

- Смените скатерть. А мне - другой кофе. В чистой чашке.

Светлана в панике обмахивала салфеткой Когана, на рукаве костюма от Кардена расплылись коричневые пятна, Краснохарев, все еще булькая, как закипающий чайник, развел руками, и, не в силах говорить от смеха, указал на сердитого Коломийца, мол, из-за этого... как его... ради... того, чем он назвался... он виноват, его бейте.

Официант мигом вернулся с подносом полным чашек. За столом все еще царило оживление, и он, опуская поднос на края стола, рискнул спросить:

- Кто из вас заказывал в чистой?

Веселье, в котором попытался принять участие даже официант, однако угасло чересчур быстро. Мне показалось, что все было нарочитым, попыткой поднять дух другим, в то же время не показывать как гадко самим. Краснохарев, Яузов, Коломиец, Коган, Сказбуш, Черногоров... Едят вроде бы с аппетитом, но морды вытянулись, глаза у кого запали, у кого налились кровью и угрожающе выкатились. Работой Кречет изнуряет, верно, но эти могут пахать и больше, здесь другое...

Выдержат ли, подумал внезапно я со смятением. Это я жил как бы в сторонке от мира, из кабинетной пещеры наблюдал за его вывихами, подмечал, а эти все живут в этом мире. Для них это не вывихи. Это для меня смерть Рихтера - потеря для культуры, а для них - смерть известного клоуна.

Краснохарев особенно уязвим, ибо он такой традиционалист, что даже сейчас полагает рок-н-ролл похабной западной новинкой, а брюки дудочкой - стиляжьими. Он и этот рыночный мир принял с трудом, хотя сумел свое производство организовать по его законам на зависть всей Европе. Как же ему трудно видеть, как толстых попов, привычных, как неопрятные подъезды, сменяют строгие муллы и муфтии! Не потому, что попы чем-то близки, а потому что привычны. С привычным можно не считаться, не принимать в расчет, а вот эта странная иностранщина... Странная потому, что иностранным называли все европейское, потом еще и американское, но чтобы арабское...

Не сломался бы, мелькнула тревожная мысль. Что-то задумывается премьер чаще обычного. А западные шпионы крутятся, как мухи вокруг падали. Ждут, чтобы кто-то дал слабину.

Я как угадал, Краснохарев внезапно повернулся ко мне. Глаза из-под тяжелых набрякших век смотрели с откровенной неприязнью:

- И что же, с вашей легкой руки объявляем войну Америке?

Я развел руками, уже как заправский чиновник пытаясь увильнуть от прямого ответа:

- Вот и вы попали на их удочку! Как умело Штаты подменили свое поганенькое "США" гордым "Америка"! Вон и вы, глядя на это больное образование на земле Северной Америки, называете его Америкой, хотя там же в Северной части еще и Канада, Мексика, а в южной части - два десятка государств: Бразилия, Чили, Аргентина, Уругвай... Ни мы им не объявляем войны, ни они нам, а вот Штаты уже давно ведут с нами войну. Мы пока что только отступали, теряя людей, деньги, территории, но сегодня пора попытаться дать отпор... Не Америке, повторяю! Всего лишь Штатам. Уродливому политическому образованию лесорубов, лавочников и кухарок.

Он поморщился:

- Нам что же, вам в угоду пытаться переименовать Америку в Штаты? Да народ уже привык. И не отвыкнет.

- Любой человечишка, - сказал я, - обвинений в неграмотности страшится больше, чем в измене Родины. А моде подчиняется охотнее, чем закону или Кречету. Посему любого, кто называет Штаты Америкой, можно считать малограмотным... что на самом деле так и есть, следует только заострять внимание!.. на такого указывать пальцем... ну ладно, кивком или глазами, о нем можно рассказывать анекдоты, что, мол, он и не то может, вчера брякнул: "другой альтернативы нет", спутал Чайковского с Киркоровым, а "Гамлета" приписал Доценко, единственному автору, которого знает, да и то понаслышке... Будьте уверены, что уже через неделю только грузчики еще будут называть это образование Америкой, а все эти закомплексованные интели, полуинтеллигентики, из которых состоит вся копошащаяся масса российского народа... да не вскидывайтесь, Степан Викторович, что вы так обижаетесь?.. Вон Коган, ничего, не обиделся!.. А для России сейчас Израиль ближе Украины...

Сказбуш беззвучно отхлебывал кофе, настоящий мокко, Яузов смачно чавкал блинчиками с мясом, все поправлялся от ран, кто-то слушал, кто-то только делал вид, а кто и вовсе глазел по сторонам, оценивающе задирая взглядом и без того короткие юбчонки на оттопыренных задницах официанток.

Я уже привык, что на меня в правительстве смотрят как на клоуна в минуты отдыха: ну-ка давай, покажи свои штуки, надо поглядеть, за что тебя наняли! Но я давно перерос мальчишечьи обиды, и сейчас обстоятельно по-профессорски излагал вовсе не секретные сведения, пусть слышит хоть весь мир, что Россия уже созрела для второго рывка. Но дорога идет, увы! - через очищение, ожесточение. Через кровь и жестокость, даже через сужение кругозора, узость мышления, фанатизм... Когда-то существовал могучий Рим, просвещенная Римская империя правила миром, и, казалось, этому не будет конца... И цивилизация топталась на месте, пока по Риму не нанесли удар с двух сторон: изнутри - дикое и фанатичное христианство, а снаружи - дикие и грубые варвары.

Да, Рим был полон театров, там жили и творили поэты, драматурги, философы, там жили величайшие строители, экономисты, лучшие ученые. Конечно же, неграмотные невежественные христиане были отвратительны, они отрицали культуру, знания, и требовали слепой веры в своего бога, других же богов фанатично отвергали, демонстрируя узость мышления.

Конечно же, дикие варвары, сокрушившие могучую Римскую империю, давшую миру лучших в мире юристов, ученых, поэтов, были жестокими и неграмотными дикарями. Но прогресс избрал именно их своими проводниками. Ибо и варвары, и первые христиане, во всем, вроде бы, уступая просвещенному и богатому Риму, превосходили их в одном-единственном: они были чище духом.

Современный западный мир, где моду задает США, абсолютно схож с древним Римом, за вычетом технического прогресса. Та же половая свобода, те же узаконенные гомосеки, лесбиянки, а цивилизация существует только для того, чтобы как можно более полно удовлетворять половые запросы римлян... то бишь, американцев.

А те, на кого мир сейчас с ужасом смотрит как на варваров с их непонятными идеями, странным варварским кодексом чести, и есть те, кого прогресс именно сейчас избрал для разрушения современного Рима, вселенской блудницы, как считали первые христиане, а сейчас считают исламисты и русские националисты.

Один только Кречет выслушал с полной серьезностью. Он же и поинтересовался, не спуская внимательных глаз:

- Да, это я читал в ваших работах. Но сейчас вы повторяете свои тезисы не случайно?

- Да, - ответил я. - Пора действовать. Для начала, эти идеи надо сделать доступными массам. В первую очередь, конечно же, через молодежь. А старшее поколение примкнет по другим причинам, но... примкнет.

Он усмехнулся, смолчал деликатно. Старшее поколение примкнет больше из-за ревности к растущей мощи страны, которой каких-нибудь триста лет назад и на карте не было, а сейчас обогнала, правит миром, хотя еще Менделеев прогнозировал, что в 1960-м году в России будет пятьсот миллионов одних русских, и что она будет править миром...

- Что ж, - сказал он, наконец, - послужим прогрессу...

- Но не по их правилам, - предостерег я. - Не дать им навязать нам, новому миру, правила своего гниющего мира.

- Что вы имеете в виду?

- Добравшись до власти, - - сказал я, - диктатор спешит закрепиться. В наше время лучше всего нанять лучших из продажных литераторов и философов, чтобы те твердили миру: насилие - не метод! Насилие не метод! НАСИЛИЕ - НЕ МЕТОД!!! Знакомо? И вот уже вслед за этой продажной толпой еще и массы полуидиотов с высшим образованием твердят совершенно искренне и бесплатно, что насилие - не метод, что все надо решать экономическими методами, что вот, есть же общечеловеческие ценности. Это "Насилие - не метод" вбивается в головы по телевидению, со страниц газет. Эту жизненно необходимую любой диктатуре глупость всобачивают во все фильмы Голливуда, в сериалы, будь там главным ногомахатель Чак Норрис или кулачный боец Геракл. О том, что насилие не метод, убеждаются на наших глазах ежеминутно сотни людей, кентавров, монстров, инопланетян, вампиров, а уж террористы так и вовсе пачками бросают оружие и сдаются общемировому мнению, которое почему-то в форме американского полицейского. Мы должны противостоять не столько в силе... да какая у нас сила?.. как в натиске этих... мать их!.. общечеловеческих.

Кречет повторил настороженно:

- И что же вы имеете в виду?

- Я ничего не предлагаю, - подчеркнул я. - Я только оправдываю человека, который, столкнувшись с более сильным противником, хватается за все, что попадается под руку. Если сильный начнет избивать, пусть даже голыми кулаками, то слабый имеет право ударить хоть палкой, хоть монтировкой, хоть выпалить из базуки.

Он откинулся на спинку кресла. Глаза были внимательными:

- Это относится и к... запредельным методам?

- Я не называю никаких методов, - подчеркнул я. - Потому что могучая пропаганда США сумела уже кое в чем убедить простого человечка, который сам не привык думать. Убедила занести в разряд недопустимых очень много явлений... и методов, которых страшится сама, а разрешила пользоваться только теми, с которыми у США явное преимущество. Я просто не считаю, что более сильный волен диктовать выбор оружия!

Он снова спросил, не сводя с меня пронизывающего взора:

- Это относится и к экстремальным?

- Это относится ко всему, - подчеркнул я, - а не только к такой крохотной ветви политической борьбы, как та, на которую намекаете. Ко всему! Штаты отныне не должны нам диктовать ни вкусы, ни моду, ни выбор оружия, ни место поединков. Ни время. Иначе проиграем.

Он откинулся на спинку стула. Я чувствовал, как бешено, работает его мозг, привыкший к стандартам, навязанных нам западным миром. С другой стороны он из тех ястребов, что жаждут выдернуть Россию из унижения рывком, а значит - лихорадочно ищет способы. Перебрал сотни вариантов, но все предусмотрены Штатами. Надо искать нестандартные... но я буквально видел, как крупные мурашки, что ползают у него по спине, на глазах превращаются в жуков-рогачей, как только начинает прослеживать реакцию других стран, мирового сообщества...

Я сказал с насмешкой, что должна бы подбавить ему уверенности:

- Насчет мирового сообщества. Вам не кажется, что под мировым сообществом всегда подразумевается только Штаты с их челядью?

Несколько мгновений он непонимающе смотрел на меня остановившимися глазами, все еще там, в спорах с невидимыми оппонентами. Грудь его колыхнулась, сведенные напряжением плечи опустились. Он сделал глубокий выдох, а побледневшие губы слегка раздвинулись в слабом подобии улыбки:

- А вы знаете... из этого сумасшествия, под которое вы так ловко подвели базу, может что-то и получиться!

Глава 9

Из столовой мы возвращались слегка отяжелевшие. Возможно, именно поэтому дообеденно дружная группа теперь разбилась на подгруппки, а вокруг меня вообще образовалась торичеллиева пустота.

Я видел, что меня сторонятся, как прокаженного. Наконец отважный Коган, поглядывая с ужасом, приблизился бочком как краб, сказал приглушенным голосом:

- Вы это серьезно?

- Вполне.

- Не могу поверить!

- Почему? Только потому, что так называемое общественное мнение считает иначе? Но это общественное мнение совсем недавно забивало ведьм кольями, сжигало еретиков, по весне приносило в жертву самых красивых женщин. К тому же девственниц! Согласитесь, этих все-таки особенно жалко.

Он покачал головой:

- Но крутые меры не ответ! Надо бороться аргументами. Если ты прав, то скажи, переубеди...

Я пожал плечами:

- Это выглядит верным. Я сам раньше так говорил. И верил и говорил. Но я все чаще вспоминаю случай из моего детства... На нашей улице, я жил на окраине в маленьком частном домике, а на окраинах, в отличие от центра, все друг друга знают... так вот, за три дома от меня жил один... умный и образованный человек, хорошо одетый и с красивой речью. Приятный такой, обходительный. Он почему-то невзлюбил нашего соседа, угрюмого и неприветливого слесаря. При каждом удобном случае насмехался, отпускал ехидные шуточки. А так как язык у него подвешен был неплохо, то слесарь скоро стал посмешищем, перестал выходить на улицу, а утром проскакивал на работу под стеночкой, как пугливая мышь. Мы тогда хохотали над ним, глупая и безжалостная толпа. Этот красивый интеллигент буквально вытеснил слесаря отовсюду. Тот даже к водоразборной колонке посылал жену с ведром, чтобы не попасть на глаза ехиде...

Я замолчал, глаза стали отсутствующие. Коган поторопил:

- Ну-ну? Какое это имеет отношение?

- И вот однажды этот слесарь то ли поддал по поводу получки, то ли, наконец, озверел, но когда тот прошелся по поводу его образованности... ну как слесарь отличит Канта от кантаты?.. ухватил его за ворот, шарахнул о стену, дал в морду. Хорошо дал, кровь из разбитых губ залила рубашку до штанов. Тот, понятно, в визг, в крик! Слесаря повязали, протокол, милиция, едва не посадили, отделался пятнадцатью сутками за хулиганство, спасли отличные характеристики с завода. Мы тогда все сочувствовали интеллигенту, помню. Но сейчас вспоминаю другое. Слесарь расправил плечи, встретил интеля еще разок, дал ему обнюхать монтировку и предупредил, что готов сесть лет на пять, а то и на десять, но этой штукой изуродует паскуде рожу так, что ни одна баба не посмотрит. И тот образованный красавец, помню как сейчас, присмирел. Слесарь снова стал ходить в гастроном, гулять со своим двортерьером по улице... Да, тогда мы все были на стороне интеллигента. Сейчас же, когда стал чувствительнее к разным нарушением прав человека... и народов, все лучше понимаю слесаря. Ну не мог он соревноваться с человеком высшего образования в знании манер или классиков! Ну не мог отличить Моцарта от Бетховена! Ну не получил высшего образования в силу каких-то причин. Может быть, из-за бедности родителей, когда после школы приходится идти не в университет, а на завод!.. Да, соревноваться нужно на уровне культуры, аргументов... Но если чужая культура начинает подминать тебя как танк, то ты вправе бросить под него гранату. Да что там вправе, обязан!

Коган спросил настороженно:

- Надеюсь, вы говорите об интеллектуальной гранате? Я пользуюсь вашими терминами, ведь это вы ввели в употребления слова: философские бомбы, идеологические удары...

Я отвел глаза, неловко говорить неприятные слова человеку честному и очень порядочному:

- Не только. Когда заряд интеллектуальной гранаты слаб... мы вправе пользоваться гранатами попроще.

Он отшатнулся в ужасе.

- Вы это... всерьез?

- Когда-то и я плевал на слесаря, - ответил я уклончиво. - И говорил о роли культуры, путая ее с образованностью. А сейчас вижу, что на самом-то деле культуры у слесаря было побольше, чем у того, с высшим. Да, слесарь защитил себя как сумел! Он прибег к последнему аргументу, какой остается у любого. Простите, но сейчас вся наша Россия - тот слесарь.

Когда мы входили в кабинет, на самом большом экране грохотали американские танки, а наш телекомментатор, что изображает умного, вещал с подъемом, будто выкрикивал первомайские лозунги с трибуны Мавзолея:

- Завершились как совместные американо-польские маневры у Бреста, так и американо-прибалтийские!... Где совсем недавно стояли советские войска, теперь шагают американские коммандос! Американское командование заявило, что отныне на земном шаре нет недоступных мест для их войск быстрого реагирования! Отныне элитные группы коммандос могут появиться в любой точке нашей планеты, освободить заложников, ликвидировать террористов...

Он счастливо верещал что-то еще, члены правительства рассаживались, грюкали стульями, но не могли заглушить радостные вопли респектабельного дурака. Кречет потемнел, суровые складки у губ застыли как противотанковые рвы, а надбровные дуги выдвинулись, словно козырек над блиндажом.

- Если учесть, что американское правительство на днях заявило, что даже зона озера Байкал является зоной интересов США... то они действуют последовательно.

- Наступают, - отозвался Краснохарев тяжело, - наступают стремительно!.. Пока мы не собрались, пока копошимся в собственном дерьме, захватывают все, что могут. Оттесняют отовсюду, откуда удается... Для них мы теперь не СССР, а куда страшнее - Россия.

Оба посматривали на меня, как будто я был президентом всего земного шара, и тут же мог бы приструнить расшалившиеся США. Впрочем, когда народ гибнет, когда его уже не спасет ни самый мудрый правитель, ни армия, ни благодатные земли, спасти может находка в философии, что принимает то вид национальной идеи, то духовных исканий в религии, то какой-нибудь завет предков, на который не требуется ни денег, ни армий, а из растерянной толпы способна сделать разъяренную армию, способную голыми руками смести хоть шахский режим в Иране, хоть любую иностранную армию, хоть в кратчайший срок явить изумленному миру совсем новую формацию...

- Мы и будем проигрывать, - сказал я настойчиво, - и будет отступать везде и всюду, пока будем играть по навязанным ими правилам. Эти правила они создали для себя! Когда не удалась их недавняя попытка свергнуть президента, то не удалась только потому, что наши люди повели себя странно и дико с точки зрения американцев! Наши танкисты пошли на смерть, на гибель... это не укладывалось в головах на той, Темной Стороне. И мы победили только потому, что вели себя по-варварски с точки зрения так называемого цивилизованного мира. Хотя, вон Филин Сычевич подтвердит, в Европе подвиг наших молодых ребят был воспринят с сочувствием, восторгом и слезами. Они поняли, ведь штатовщина еще не успела втоптать в грязь присущие немцам, французам, испанцам - честь, достоинство, гордость, верность своей стране до последнего вздоха.

Сказбуш кивнул:

- По нашим данным, немцы даже песню сложили.

- Как они же сложили о "Варяге", - напомнил я. - Не знаете? Тоже мне, разведка!.. Это они сочинили: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает...", а в России только перевели на русский. А пели по всему миру. За исключением Штатов, естественно. Тогда гордость и честь в Европе были еще в чести. Наступление американских ценностей... слово-то какое хорошее испоганили!.. началось с крушения гитлеровской Германии, которой США воспользовались как нельзя лучше. А заодно вытравили и все понятия о чести, как якобы связанные с милитаризмом! Я уже говорил, говорю и буду говорить, что слабый имеет полное моральное право хвататься за любое оружие!

Кречет вздохнул:

- Древние... не то философы, не то лодыри, говаривали, что для того, чтобы убедить человека, вовсе не надо придумывать новые доводы. Надо чаще повторять одно и то же. Страшновато начинать новый век... новую мораль... хотя какая к черту новая?.. но, честно говоря, Виктор Александрович, вам даже Сказбуш начинает верить. Нам очень важно чувствовать себя правым!

Он двигался по кабинету как гранитная глыба, брошенная из могучей баллисты. Лицо посерело еще больше, крупные оспины выделялись резко, как следы от крохотных пуль. Глаза недобро блестели как обломки слюды, сухие и упрятанные под мощные оборонительные надолбы бровей.

Министры явно чувствовали себя школьниками, за спинами которых ходит нещадный учитель и стучит пальцем по наручным часам: вот-вот прозвенит звонок, время контрольной истечет, а от этой контрольной зависит, быть России великой страной или не быть вовсе.

Лицо Яузова побледнело, вытянулось, щеки обвисали, но глаза блестели как у кота, спершего из кухни толстую жирную рыбу. Да и остальные двигались и говорили жарче, чем принято ожидать от правительственных чиновников. Воздух был пропитан лихорадочным возбуждением. Страну развернуть труднее, чем авианосец на полном ходу, да еще вот так, когда здесь то рвется, то ломается.

Яузов охрип, раздавая распоряжение по мобильному. Мы уже знали, что когда заподозрил, что начали притормаживать... только заподозрил, тут же в отставку отправил два десятков генералов, еще пятеро из военного ведомства вдруг одновременно передали свои роскошные дачи под ясли и детские садики, а несколько крупных работников со звездами на погонах нашли свои кабинеты опечатанными.

- Парочку расстрелять бы, - приговаривал он мечтательно. - Эх, туго внедряется ислам! Вот бы Кречет по-петропервился, тот даже бороды стриг...

Коломиец не понял:

- А при чем тут ислам?

- А я бы их судом шариата. Военно-полевым во имя Аллаха! Утром арестовал, а вечером уже закопали бы.

Может, он и шутил, но лицо оставалось серьезным, в глазах была злость. Похоже, для ускорения реформ в армии он положил бы под танковые гусеницы всех несогласных с ним генералов генштаба.

Да только ли Яузов, сказал я себе трезво. Вон Коган вовсе готов обокрасть форт Нокс, только бы экономика России получила дополнительные вливания. Оправдание у министра финансов чисто пролетарское: грабь награбленное, а ведь почти не шутит, Сказбуш, не моргнув глазом, взорвет атомную бомбу хоть возле Белого Дома. Ему надо только подтвердить, что его желание вообще-то этично и человечно, ведь штатовцы - не совсем человеки. Если же посмотреть на премьера, то можно сказать с уверенностью, что для Краснохарева все средства хороши для подъема экономики России: против нее все годы играли настолько нечестно, что Россия имеет полное моральное право ответить тем же.

За опущенными шторами угадывался серый безветренный день, а небо, судя по вспыхнувшим лампам в люстрах, сплошь затянуло тучами... Бесшумные установки охлаждают воздух, очищают, накачивают озоном, мигом вбирают запахи. Даже кофе, который по нашему требованию начали приносить уже через полчаса после обеда, показался без привычного аромата настоящего мокко.

Похоже, никому из министров не требовалась монастырская тишь академического кабинета. Мало того, что косились на работающие телевизоры, еще и переговаривались, нервно пошучивали, перебрасывали через стол бумаги.

Я заговорил со Сказбушем не только потому, что ястреб, но по характеру работы должен быть более раскован, чем некоторые здесь, что шагнули в правительство прямо с кафедры. Когда встречаются двое, разжевывал я как можно популярнее, один накачанный и тренированный верзила, а второй - хилый интеллигентик, то это чисто американское лицемерие требовать, чтобы оба дрались "по честному". То есть, оба с голыми кулаками. Честнее будет, если более слабый возьмет в руки арматурный прут или обрезок трубы. Это не даст ему преимущества, но уравняет шансы.

То же самое и со странами. Штаты намного сильнее, скажем, Ирака. И потому Ирак по нормальной неизвращенной логике в борьбе с таким гигантом имеет полное моральное право - которое не осудит ни Аллах, ни Иегова, ни Будда - применять подножки, бить тем оружием, которое Штаты требуют запретить.

Я говорил и говорил эти азбучные истины, повторялся, переставлял слова и говорил снова, ибо, когда мир стоит на голове, то надо еще суметь убедить, что правильнее стоять на ногах.

Коган прислушался, сказал нервно:

- Вы говорите страшные веши!

- Страшные? Почему "страшные"? Только потому, что США их так назвали? Только потому, что сумели навязать всему миру... почти всему, систему своих трусливых ценностей? Но мы же сами признаем, что лучшие в мире компьютеры - это штатовские! Зато мораль - хуже и гаже не отыскать и у папуасов!..

- Вы хотите сказать...

Кречет прервал нетерпеливо:

- Виктор Александрович, уже сказал. Теперь слово нам. Мы, скажем так, не станем очень сильно горевать... если что-либо случится с той базой, которая перемещается к нашим границам.

Черногоров подумал, предположил нерешительно:

- Может быть, стоит подождать пока станет больше известно о ее военной начинке? Мировое мнение хоть в какой-то степени нас оправдает. Они все равно не окопаются как следует, удар нанести всегда можно...

Я возразил:

- Важно еще одно соображение. Платон Тарасович сгоряча заявил перед газетчиками, что не допустит, чтобы эта база придвинулась к нашим границам. Так пусть же увидят, что... гм... небо на нашей стороне.

Кречет оглядел зачем-то стены, шторы с антирадарным покрытием, хотя для того, чтобы их отключить, надо взорвать половину Москвы. Сказал, приглушив голос:

- Естественно, мы - против терроризма. Но если где-то какие-то группы будут проводить какие-то акты... гм... осуждая их, мы все-таки как нормальные люди со здоровой психикой будем испытывать некоторое удовлетворение.

Сказбуш кивнул:

- Да-да, естественно. Хотя, как я помню, даже ИРА или курды берут на себя ответственность за взрывы.

- Им терять нечего, - возразил Кречет угрюмо. - По ним экономическими санкциями не ударят! Вот когда, как говорит Виктор Александрович, какие-то незнакомцы пустят крови противнику... нет, когда тот ослабеет от потери крови, тогда и подумаем, подумаем... А пока рассматривайте не как трусость, а как военную хитрость. Она оправдана всегда, а в столкновении с более сильным противником - вдвойне.

Коган поерзал, сказал нервно:

- Похоже, начинается разработка планов. Посторонним лучше не слушать. Я, пожалуй, пойду погоняю своих. А то когда кота нет, все мыши лезгинят на его столе.

Кречет буркнул:

- Сиди.

- Да? - сказал Коган. - А потом и меня повесят в каком-нибудь задрипанном Нюрнберге?

- В Израиле спрячешься, - сказал Краснохарев безжалостно. - Или в Аргентине как Борман.

- Да я по паспорту совсем не аргентинец, - пробормотал Коган. - Был советским, побыл русским, теперь мусульманин... наверное.

Забайкалов, что больше молчал, прислушивался, слово дипломата особенно весомо, они-то знают, что слово не воробей, вылетит - таких поймаешь, пророкотал утешающе:

- Бьют не по паспорту, Вы, дорогой Сруль Израилевич, в безопасности, а вот моя шея...