Чтение 5–й страницы книги ~Князь Владимир~

Рогнеда часто дышала, высокая грудь ее часто вздымалась. Щеки начали розоветь, покрылись внезапным румянцем. Даже кровоподтек на лице почти скрылся под густой краской, залившей лицо. Затем кровь отхлынула, оставив смертельную бледность. Княжна походила на оживший труп.

Очень медленно опустила перед ним на колени. От его сапог шел неприятный запах. Ее руки потянулись к его ногам. Владимир сел на ложе, смотрел на покорно склоненный затылок, на золотую косу, что покорно легла на пол.

Ее дрожащие пальцы коснулись его сапог. Запах стал сильнее, она наконец поняла, что новгородец, рассчитав все наперед, нарочито прошелся по навозу.

На рассвете Тавр осторожно заглянул в покои Рогволода. Новгородский князь мог еще спать, небо только заалело, солнышко еще не вылезло из норы. К его удивлению Владимир сидел за столом, перед ним была расстелена все та же карта.

С лавки свесилась до пола его рубашка, сапоги стояли рядом. Владимир почесывал волосатую грудь, что-то бурчал под нос. Рядом с ним стояла большая чашка с горячей кавой, на краю стола желтел ломоть пшеничного хлеба.

Тавр бросил быстрый взгляд на ложе. Там под цветным одеялом скорчилась маленькая фигурка. Золотые волосы полоцкой княжны были распущены, разметались по подушке, закрывали ее лицо.

Владимир повернул голову:

-- Дружина еще гуляет?

-- Как всегда в таких случаях.

-- Довольно,-- велел он жестко.-- Старые обычаи надо ломать. Потешились вчера день и эту ночь -- хватит. Теперь это город наш, зорить его не гоже. Головников карать на горло. Хоть чужих, хоть своих.

Тавр смотрел пытливо:

-- Думаешь, получится?

-- Уже получилось. С Рогволодом покончено, род его поганый уничтожен. Это теперь наша земля, наши люди. Никакого Полоцкого княжества! Даже зависимого от Руси. Теперь это часть Руси. Я здесь оставлю наместника. Велю искоренять даже дух независимости, а всяких крикунов карать сразу на месте! Без суда.

-- Круто берешь, княже.

Владимир скривился:

-- Старые обычаи надо ломать. Мне легче! Я повидал мир, где живут иначе.

На ложе зашевелилась бледная девушка. У Тавра защемило сердце. Она была сказочно прекрасна: золотые распущенные волосы, что закрывают все ложе, огромные голубые глаза, нежное лицо... Жестокое сердце у князя, вон синяки от его немилосердных рук!

Владимир перехватил его взгляд, усмехнулся.

-- Останется здесь,-- сказал он небрежно.-- Не как княжна полоцкая, а как одна из моих наложниц. Нет, пусть даже как жена. Если понесет с этой ночи, она уж постаралась, ха-ха... то ребенок будет высокорожденным, не в пример мне. А ты собирай малую дружину! После обеда в путь.

Тавр вышел, с изумлением и, как Рогнеде показалось, с укоризной смерив ее взглядом. Владимир быстро оделся, обулся сам, подпоясался широким поясом, с бренчащими кольцами для короткого меча и ножа.

Рогнеда не сводила с него глаз:

-- Ты... решил оставить меня жить?

-- А почему нет? Я уже свел с тобой счеты. Ты расплатилась с лихвой.

-- Но... я сама не хочу жить больше.

Он пожал плечами.

-- Никто не неволит. Но, как не злобись на меня, скажи, что было не так, как бывает всегда на войне? Да и братьев я твоих убил не подло из-за угла, а в сражении. Даже отца твоего сразил в честном поединке, хотя мог бы не рисковать. Город уже пал... Но ты не можешь этого понять, потому что это не твой отец и твои братья насиловали других, убивали и жгли, а убивали их самих!

Она напряженно смотрела на то, как он собирает карты ее отца, прячет в ларец. В чем-то лжет, но в чем, понять не могла. Новгородец слишком увертлив, хитер, коварен.

-- У тебя была какая-то цель,-- произнесла она медленно.

-- Цель есть у каждого достойного человека. Остальные... остальные следуют своим желаниям. Я -- сын рабыни! Я начинаю находить в этом не позор, а... повод для похвальбы. Я сокрушил и поверг тех, кому от рождения было дано все: имя, власть, богатство, могущество, поддержка таких же сильных и богатых. Выходит, я сильнее. Знатность рода дают пращуры, такие же люди, только жившие встарь, а силу да сметку дает Сварог сейчас! Но кто из них может дать больше? А с небес мы все одинаковы. Князь и распоследний раб все одно ма-а-а-ахонькие букашки для Сварога...

Она молчала. Пыталась найти брешь в его складной речи. А Владимир нетерпеливо выглянул в окно:

-- Твои сенные девки разбежались... Ничо, соберутся. Сиди здесь по-старому. Я насытил сердце местью. Насытил и... еще одну истину постиг. Нет для богов ни знатных, ни убогих. А любят они тех, кто трудится. А от праздных и ленивых отвертают лик! Хоть от богатых, хоть от бедных.

За окном хрипло и требовательно прозвучал боевой рог. Заржали кони, кто-то длинно и витиевато выругался.

Владимир обернулся к Рогнеде. Лик его снова стал хищным и требовательным:

-- Для богов нет знатных или незнатных, запомни! Мы все -- дети Сварога. Дети солнечной породы.

Она без сил опустилась на ложе, слишком измученная, чтобы возражать. В этом сыне рабыни слишком много мощи... Впрочем, почему все время "сын рабыни" да "сын рабыни"? Он ведь сын грозного Святослава, благороднейшего из рыцарей, который, собираясь в поход, всегда посылал гонцов в ту страну с предупреждением: "Хочу идти на Вы!", лучшего из полководцев, разгромившего дотоле непобедимый Хазарский каганат! Он потомок Рюрика, а тот -- прямой потомок Алариха, взявшего и сокрушившего дотоле непобедимый Рим. Аларих же ведет свой род прямо от Тора, грозного бога войны... А Тор -- старший сын Одина, бога богов!

Глава 7

Тавр доложил:

-- Варяги идут к Киеву широко, перехватывают всякого, кто может предупредить Киев. Лазутчики говорят, что войско Ярополка уже выступило!

-- Неужто проклятый дознался?

Тавр покачал головой:

-- Вряд ли.

-- Так что же?

-- Скорее всего, узнал наконец, что ты вместо жмуди двинулся на Полоцк. Спешит взять под защиту. Там же его будущий тесть и Рогнеда, сладкая нареченная...

Владимир скупо улыбнулся:

-- Ты угадал, девка была сладкая. Но как же он надеется получить Рогнеду? Он же христианин, а им вера не велит иметь больше одной жены! К другим надо ходить тайком.

-- Ну, княже, когда дело касается баб, то мы все -- язычники.

Князь засмеялся:

-- Ладно, пусть спешит. Думает, я еще кидаюсь на высокие стены Полоцка аки пес на забор! Соединись он с Рогволодом, нам бы и счастье не помогло... Скачи к варягам, вели остановиться. Пусть отдыхают, точат мечи. Им надо перехватить Ярополка в удобном для нас месте. И -- внезапно!

-- Где?

-- Лазутчики у тебя, ты и выбирай. Но я проверю сам. И с воеводами посоветуюсь.

Тавр унесся, быстрый и неутомимый. Владимир тронул коня, пустил шагом. Если Ярополк спешит к Рогволоду, то с ним лишь хорошо вооруженные и обученные войска, а всякие охочие люди остались в Киеве и селах. Эти стянутся защищать стольный град, буде понадобится. С Ярополком только малое войско киян да еще печенежская орда. Та не упустит случая поживиться, раз уж Ярополк заключил с ними вечный мир, пожаловал земли. Сами напросятся в помощь, только бы пограбить, пожечь города да села, увести оттуда женщин и детей, продать в дальних странах...

Правда, он тоже ведет иноземцев. Свеи -- могучие свирепые воины. Дерутся яро, зато невольников не берут, земли и города не просят. Им нужно только злато, а его получат с киевских бояр и старейшин. Печенеги -- горшее зло. Об этом надо кричать на всех перекрестках, размалевывать страсти и беды с их приходом...

-- Кремень,-- подозвал он доверенного гридня,-- ты с печенегами дрался?

-- Угу.

Он высился над князем как закованная в железо башня. Голос шел из груди как из огромного дупла. Он был даже крупнее Звенька, своего младшего брата, который привел и взял клятву положить жизнь за князя.

-- По пьянке или как?

-- Всякое бывало...

-- Подбери людей с бойкими языками. Пусть скачут впереди с вестью, что печенеги уже пришли взять в полон всю русскую землю! Старых и малых вместе с больными и слабыми посекут на месте, а женщин и красивых детей наших продадут в жаркие заморские страны, откуда еще никто не возвращался...

-- Вот гады проклятые! -- вырвалось у Кремня. Лицо угрожающе налилось кровью, глаза враз выкатились как у разъяренного быка.

-- Сведения надежные,-- добавил Владимир.-- Сегодня получил от лазутчиков. Пусть люди бегут из сел, прячутся по лесам. Ярополк защитить их не сможет. Он поклялся их жизнями расплатиться с печенегами!

Кремень поднял коня на дыбы, круто развернул, ударил плетью и умчался.

-- Двух собак одним камнем,-- пробормотал Владимир,-- или двух зайцев одной стрелой... И благодетелями себя покажем, и Ярополку ополчения не дадим собрать. Теперь бы только что-то придумать, чтобы справиться с его тяжелым войском... и легконогой печенежской ордой...

Во рту стало сухо. Все равно войско Ярополка намного больше и сильнее! Дружина одного только Киева, самого сильного и богатого града, размечет его лапотников. Там все в седлах родились, с конца копья вскормлены, живут под звон мечей и умирают в боевой славе. Куда его новгородцам, где отродясь своей дружины не было! Только Рюрик, да и тот вскоре перебрался в Киев со всем войском. Не обучены новгородцы ратному ремеслу, а храбрость да лихость немногого стоят перед умением. Десяток дружинников размечут сотню самых отчаянных храбрецов, даже если тех вооружить с головы до ног. А на самом деле половина новгородцев идет в полотняных рубахах вместо доспехов, с топорами да рогатинами!

В тот день, когда Владимир вскочил на стену Полоцка, сотни ляшских воинов взбирались на стены Перемышля, рубя и сбрасывая со стен защитников города. Польский князь Мешко I, узнав о распре в стране русов, спешно бросил туда войска. Перемышль был взят и сожжен, жители истреблены, а затем войска быстро прошли к Червеню, взяли в двухнедельном непрерывном штурме. Затем пришел роковой час и другим червенским городам. Где пробивали ворота и стены, где брали подкопами, где прямым штурмом или долгой осадой, но города, предоставленные себе, не получая помощи, не могли продержаться долго.

А с юга земли Киевской Руси, недавно раздвинутые мечами Олега, Игоря, Святослава, снова быстро и опасно сокращались под натиском кочевых племен.

Войско Ярополка варяги перехватили и дали бой, но Ярополк быстро понял, что попал в засаду. Неся большие потери, он прорвался сквозь ряды берсерков, кинулся к Киеву. Пешие варяги не могли угнаться за конными дружинниками. Раненых добили, доспехи сняли, радуясь хорошему оружию, двинулись на Киев.

Ярополк, загоняя коня, ворвался через городские ворота и сразу велел поставить в самом узком месте Днепра сотни лодий, бросить якоря, связать веревками, а сверху наложить прочный настил. Там образовался заслон, перегородивший дорогу плывущим войскам Владимира. По доскам дружины и войска Ярополка с легкостью переходили с берега на берег, чего не мог Владимир.

Пешая рать тем временем добралась по берегу до места, где их ждала жаждущая отмщенья рать Ярополка. Силы были примерно равны, разве что у Ярополка воины были вооружены намного лучше, в то время как у новгородцев были кроме мечей и топоров даже рогатины, палки с привязанными к ним камнями, дубины, палицы. А из доспехов у большинства новгородцев были только рваные рубахи.

Лазутчики донесли, что всего в двух верстах ждет сигнала войско печенегов. Их по зову Ярополка пришло великое множество. Они не помещались в оврагах, балках, где должны были таиться, прятались также за гаями, рощами. По словам лазутчиков печенеги взяли с собой несколько возов веревок, чтобы связывать новгородцев и гнать в далекие восточные страны на продажу.

Обе рати выстраивались долго и бестолково. Впереди встали дружинники, щиты сомкнули и умело ощетинились длинными копьями. Щиты были предназначены для пешего боя, все почти в рост человека. Дружина за такими щитами становилась неуязвимой для конного войска. Но у новгородцев конницы не было, ее бы просто не провели через непроходимые леса.

Владимир отметил эту первую ошибку воевод Ярополка. Прием, который приносил успех даже при атаках тяжелой ромейской конницы, был зряшным. Правда, и пешей рати новгородцев все равно непросто сшибиться с киянами.

-- Подать коня,-- велел он.

-- Зачем? -- спросил Войдан подозрительно.

Владимир поморщился:

-- Я князь или не князь?

-- Гм... ты князь, а я -- воевода этого войска. А ты в моем войске!

Владимир невольно усмехнулся. Войдан напирает, что если Владимир думает и о ромеях, Германии, червленских городах, то он думает только об этой битве, уже потому лучше в ней разбирается.

-- Я не вмешиваюсь,-- объяснил он,-- я хотел бы вызвать киян на поединок.

-- Рехнулся,-- ответил Войдан твердо.-- Тебе не всегда будет везти так, как под Полоцком.

-- Почему?

-- Святослав не всех героев сгубил в Болгарии. Уцелевшие стоят с Ярополком.

Владимир скрипнул зубами:

-- Надо поднять дух нашенских лапотников!

-- Князь, если тебя убьют, то нас всех ждет петля.

Владимир серьезно посмотрел в озабоченные глаза Войдана:

-- Я боюсь погибнуть еще больше, чем ты... чем любой из этого вшивого войска! Ты даже не представляешь, как много я теряю. Но если мы не выиграем этот бой, петля нас ждет наверняка.

Войдан был мрачнее грозовой тучи:

-- Мы все время ходим по лезвию меча. Это Ярополк может проигрывать бои, но он остается великим князем. А нам любой проигранный бой -- гибель. И каждый бой -- последний и решающий!

-- Последний и решающий,-- прошептал Владимир.

Он пустил коня вперед, привычно пробежал кончиками пальцев по рукоятям мечей, поерзал в седле, проверяя крепость ремней, подпруг. В его теле медленно просыпалась звериная сила берсерка, но, странное дело, он умел ее держать в узде, и озверевшим телом в любой схватке управлял мозг, куда не докатывалась красная пелена ярости.

Ему пришлось трижды проскакать взад-вперед перед рядами киян, вызывая поединщика. Его узнали, в киевском войске началось волнение, галдели как гуси, коих гонят на базар, тыкали в его сторону пальцами.

Войдан не понимает, подумал он зло. Да, в передних рядах стоят лучшие из лучших, а это остатки дружин Святослава. Но эти дуболомы ценят только молодецкий удар, отвагу и воинское умение. Приходится подставлять голову под меч одного из богатырей Святослава, а ныне Ярополка, чтобы вызвать у них чуточку тепла.

-- Эй,-- вскричал он страшным голосом.-- Слава Святославу!

Он пронесся галопом вдоль линии щитов и настороженных глаз, держась однако на расстоянии полета стрелы, вскинул меч и снова вскрикнул на скаку:

-- Слава Святославу и его воям! Сын Святослава ищет смельчака, что желает чести и славы!

На другом холме, что поднимался за плотными рядами киян, стояли хмурые воеводы. Волчий Хвост со злостью ударил кулаком себя в бок:

-- Леший его забери! Он называет себя сыном Святослава!

Второй ответил со странными нотками в голосе:

-- Да... но я бы сказал, что это сам Святослав. Как сидит, как скачет, как конем правит!

Волчий Хвост сказал свирепо:

-- А кто тогда Ярополк, если сын Святослава -- этот? Байстрюк? Ох и хитер этот бастард, ох и пронырлив... Я даже не знал, что настолько...

Они видели, как раздвигая ряды киян выехал огромный, как сторожевая башня, всадник на черном жеребце. Всадник блестел железом от кончика шлема до тяжелых стремян. В левой руке он держал длинное копье, на локте левой висел круглый щит. Конь под ним двигался лениво, уверенно, привыкший, что расступаются как перед седоком, так и перед ним, огромным и тяжелым, как гора.

Новгородец поднял коня на дыбки, заставил его попятиться на задних, давая место супротивнику, а заодно показывая умение управляться с лошадью. Он заставил ее пройти назад не меньше сотни шагов, прежде чем опустил на все четыре, и даже из стана киян донеслись восторженные выкрики.

Новгородец помахал им рукой, что вызвало новую волну криков. Его приветствовали, и на холме воеводы Ярополка хмуро переглянулись. Новгородский князь отвагой и ловкостью начинает завоевывать сердца. А ежели еще каким-то образом и сшибет с коня поединщика киян...

-- Зато можем разом кончить эту смуту,-- сказал Волчий Хвост внезапно.

-- А подвоха там нет? Ты ж говорил, этот за щепку зарежет и не поморщится!

Волчий Хвост покачал головой:

-- Новгородец хитер. Но здесь все на виду, хитрить не будет. Сшибется в честном бою. Отваги... и умения ему не занимать.

-- Тогда он в самом деле сын Святослава!

-- Уже и ты ему подвякиваешь,-- бросил Волчий Хвост с раздражением.-- У Святослава все шло от сердца, у этого -- от ума. И великой хитрости! Ты попримечай. Я уже с детства знал, раскусил.

Поединщики разом пустили коней навстречу друг другу. Белый конь новгородца несся красиво и весело, за плечами всадника трепетал по ветру красный плащ. Князь новгородский держался в седле прямой, как сосенка, успевал улыбаться своим и чужим, и лишь с середины поля пригнулся и нацелил копье.

Его противник скакал тяжелым галопом. За черным, как ночь, жеребцом реяли в воздухе черные вороны: копыта выбрасывали комья земли, всадник казался темной скалой, из которой торчало длинное копье с блистающем на солнце наконечником. Вместе с конем они казались единым могучим зверем, который и сквозь вековой лес проломится как кабан через сочную траву.

Они сшиблись со звоном и грохотом. Желтое облако пыли и комья земли ненадолго скрыли их, а когда ветер унес пыль, со стороны новгородцев раздался крик восторга, а кияне молчали. Всадник на белом коне снова заставил коня попятиться, а черный качался в седле. Обломки копья лежали на земле, щит бессильно болтался на руке.

Все видели, что новгородец что-то сказал противнику, указал на ряды киян. Тот кое-как развернул коня, поехал, все еще хватаясь за луку седла, что всегда было позором.

Волчий Хвост процедил со злостью:

-- Он его отпустил! Предложил взять другое копье... Лучше бы убил!

-- Ты что? -- испугался другой.-- Это же наш сильнейший поединщик! И зять самого Переспела, тиуна Ярополка!

-- Вот и хорошо. А так этот байстрюк показал великодушие! Послушай, как орут!

В рядах киян, что уже разобрались что к чему, нарастали крики. На холм долетели вопли: "Слава сыну Святослава!, Слава!", однажды прокричали здравицу даже Владимиру, сыну Святослава. А в рядах новгородцев было спокойнее. То ли кровь у них была холоднее, то ли делали вид, что для них это дело обычное.

-- Заразы,-- процедил Волчий Хвост с бессильной ненавистью.-- Прямо ж лопаются от чванства, отсель зрю! Повезло ж лапотникам, что у них такой князь!

Он перехватил иронический взгляд воевод, стиснул кулаки в бессильном гневе.

Из рядов киян услужливо подали черному всаднику новое копье, но тот качнул головой, конь пошел вглубь войска. Там наблюдалось волнение, спорили, нарушив строй, наконец выехал другой всадник. Он был на гнедом жеребце, поджаром и налитом силой, всадник выглядел сильным и быстрым. Он поднял над головой меч, прокричал что-то хрипло, пустил коня в галоп.

Новгородец что-то шепнул коню в ухо, тот тряхнул гривой, что развеселило и киян, и новгородцев, бодро помчались навстречу. Князь на скаку потащил через голову меч, вскинул над головой, красивый и бесполезный жест, даже опасный для себя же, и лишь за три скока от места сшибки подал его насквозь вниз, вздернул взамен щит.

Грохот, лязг, дикое конское ржание. Кони встали на дыбы, и вдруг белый красавец жеребец как волк вцепился зубами в шею гнедого, ударил передники копытами. Новгородец взмахнул мечом еще раз, и киянин внезапно запрокинулся навзничь вместе с конем. Слышно было, как ахнуло все войско, но киянин в последний миг сумел вывернуться из-под падающего коня, его ударило оземь, он быстро высвободил ногу из стремени, но тут не повезло. Бешено лягающийся конь, стремясь поскорее вскочить, дико бил копытами во все стороны, один удар пришелся воину в бедро. Он упал, а поднялся уже сильно хромая.

Опять новгродец подъехал, сказал что-то сочувствующе, сам поймал коня и подвел к ушибленному. Тот подобрал отлетевший далеко меч, кое-как влез в седло и понуро потащился к своим рядам.

На холме за спиной Волчьего Хвоста слышалось восхищенное:

-- Что делает, негодяй, что делает!

-- Да, в батьку пошел...

-- Ишь, потеху воинскую ему подавай! Не добыча ему, видать по всему, важна, а удаль и слава... Даже коня и зброю не отобрал!

Дурни вы, хотелось крикнул Волчьему Хвосту. Если бы вы знали его как я, этого змея подколодного, хитрого и холодного, у которого в душе нет отцовского огня и никогда не было!

-- Неужто еще вызовет? Тогда ему несдобровать! Кто-то да найдется удалее... Да и устал, поди...

Как бы в подтверждение его слов с поля донесся голос новгородского князя:

-- Эй, кияне! Давайте еще одного, последнего! Меня обедать ждут!

Снова среди киян был взрыв веселья. Десятники и сотники, что раньше бегали по рядам, утихомиривали, теперь тоже стояли раскрыв рты, смотрели на удалого воина с обожанием. Он был именно такой, о которых поют кощюны, о каких любят рассказывать длинными зимними вечерами. Молодой, красивый, отважный, веселый и добрый. Мог не только убить, но хотя бы забрать по праву победителя коней и оружие, но и этого не сделал! Ему достаточно потешить сердце удалой схваткой, когда кровь кипит, сердце поет, а душа трепещет от счастья!

Волчий Хвост ощутил движение сзади. На коня садился отважный Аламбек, сын печенежского хана Кури. Чуть раскосые глаза блестели от возбуждения, смуглое лицо покрылось мелкими капельками пота.

-- Ты что задумал? -- спросил Волчий Хвост строго.

-- Теперь его очередь упасть с коня, хватая пригоршнями землю,-- засмеялся Аламбек.-- Я знаю его лучше вас всех! Мы играли вместе, часто дрались еще на деревянных мечах... Теперь я сшибу его и тоже отпущу, не причинив вреда. Пусть и новгородцы видят, что мы -- воины, а не мужичье с кольями!

-- Аламбек,-- сказал Волчий Хвост предостерегающе,-- он тебя убьет.

-- Меня? -- засмеялся Аламбек.-- Который ему однажды жизнь спас?

Он ударил коня пятками в бока, вихрем унесся с холма. Огибая один отряд, он так повернул коня, что тот десяток саженей несся, выбрасывая копыта в сторону и едва не царапая стременем по земле.

Кияне встретили нового поединщика вялыми возгласами. Аламбек стиснул зубы, напрягся, изготовился к короткому и красивому бою. И так все сердца уже отданы новгородцу, а тут еще вышел он, печенег, чьими руками киевские князья любят загребать жар, но их самих не любят и боятся... Надо победить красиво и убедительно.

Владимир, увидев печенега, вернулся к своим рядам, бросил на землю щит. Ему подавали оружие, он выбирал, отбрасывал, а когда наконец пустил коня вскачь на середину поля, у Аламбека дрогнуло сердце. Новгородский князь ехал с двумя мечами в обеих руках. Это даже были не мечи: в правой руке он держал односторонний меч со слегка скошенным концом, на Руси их зовут хазарскими, а в левой руке недобро поблескивала настоящая печенежская сабля, разве что чуть длиннее. Расчет на то, что неуклюжий меч новгородца уступит легкой и быстрой сабле, провалился в самом начале.

Владимир наконец узнал всадника, крикнул с тревогой в голосе:

-- Аламбек, тебя не узнать! Что привело тебя сюда?

-- Поединок! -- воскликнул Аламбек.-- Попытай счастья еще и со мной!

Лицо Владимира помрачнело. Конь под Аламбеком горячился и грыз удила, косил огненным глазом. Сам Аламбек улыбался чисто и отважно, искал чести и славы в глазах войска. Он был чист как рыбка в горном ручье.

-- Аламбек,-- сказал Владимир негромко, чтобы не слышали войска,-- лучше поверни коня. Если мы вступим в поединок, я должен буду тебя убить.

Аламбек удивленно вскинул брови. На юношеском лице появилось непонимающее выражение:

-- Почему?

-- Я сейчас не воин,-- сказал Владимир, тяжело ворочая языком.-- Я политик.