остался, а Зира - вот она лежит, и сильно на коноплю банальную смахивает.
Подумал Манюнчиков, подумал, анашистов бекдашских вспомнил - и, не
мудрствуя лукаво, сунул Зиру в сигарету да за спичками полез.
Лаврентьевич, спичкой чиркая и затяжку глубокую делая. - Надо, чтобы все
были. Правильно, пусть они все будут, и я их всех..."
ярко вспыхнула, густой дым окутал притихшие барханы, и в его аромате
растворились пески, солнце, спичка сгоревшая... Последним исчез лично
Манюнчиков Павел Лаврентьевич.
хорошего эти соображения не несли, поскольку над Павлом Лаврентьевичем
завис здоровенный топор на невообразимо длинной рукоятке. За рукоять
держался толстогубый ухмыляющийся негр, до боли похожий на базарного
витязя, разве что перекрашенного. Его вопящие приятели уже спешили к месту
происшествия, держа в руках... Даже в кино не видел Манюнчиков подобного
железа, но в назначении его ни на секунду не усомнился.
а в рученьке-то правой, деснице богатырской, меч-кладенец оказался, острый
да тяжелый. Покатилась под откос голова черная, белками вращая и бормоча
ругательства в адрес героического Манюнчикова. И грянул бой! Свистел меч,
волоча за собой спотыкающегося Павла Лаврентьевича, летели недруги в
разные стороны, сшибая с ног змеев многоглавых, уж совсем невесть откуда
взявшихся, кровь лилась рекою, и вороны слетались на близкую поживу...
Конечно же, Манюнчиков Павел Лаврентьевич, гордо оглядывающий плоды труда
своего непомерного.
назойливых, где ни людей приличных, ни гостиницы, ни командировочных не
наблюдалось. Обернулся усталый Манюнчиков, глядь - три дороги перед ним, и
камень на распутьи, мхом поросший. А на камне крупными печатными буквами
написано: "Направо пойдешь - головы не сносить! Налево пойдешь - сносить,
но не головы! Прямо пойдешь - ..." Последнее было аккуратно затерто, и
внизу имелась приписка: "Не ходи, Павел Лаврентьевич, на кой ляд они все
тебе сдались?!"
был Паша", подумал еще немного, исправил "Пашу" на "Павла Лаврентьевича" -
и обратно повернул; не по душе ему предлагаемый ассортимент пришелся.
всей базарной компанией, а рядом девушка знакомая стояла, и все они дружно
орали Манюнчикову: "Паша, не уходи! Не бросай нас, Павел Лаврентьевич!
Возвращайся, еще подеремся!"
машинально глянул и царапину свежую на руке обнаружил. Сорвал он лопух
придорожный, да к руке под часами и приложил - кровь унять.
куда им поспеть-то! Вспыхнул рубиново циферблат "Победы", туча лохматая
небо заволокла, и в наступившей тишине предгрозовой скрипуче прозвучал
девичий голос: "Поздно. Он нашел последнюю траву. Теперь избранник войдет
в Обитель Счастья, а вам всем - шиш с маслом, лопухи придорожные!"
компонентов:
перцем, которую сам же на стручках огненных и настаивал, государству в
деле этом важном справедливо не доверяя;
душе поближе миску с пузатыми варениками, горячими еще, и чтоб сметана
обязательно...
слушал голос шефа, отменявший командировку в Бекдаш и сообщавший, что
вместо Манюнчикова в пески туркменские отправится Сашка Лихтенштейн,
разгильдяй и тупица, ни в какое сравнение не идущий с трудолюбивым Павлом
Лаврентьевичем...
уцепил и физиономию Сашкину так ясно представил, вытягивающуюся в
предвкушении аэропорта, автобуса, жары, "зозулятора" поломанного...
не хватало ему до полного блаженства. Посмотрел он на часы дедовские, с
остановившимися стрелками, хотел было завести их, да передумал - и время
остановилось в Обители Счастья...
скрипя сердцем, в коридор направился, пнув в раздражении вечно путающегося
под ногами Жлобного карлика. Тот взвыл от обиды и к ванной кинулся, где и
скрылся в грохоте рушащихся штабелей пустых бутылок. Добровольно сдавал
посуду лишь услужливый Поид кишечнослизистый, но он был в отгуле, а
остальные утверждали, что их приемщик обсчитывает.
весь выводок ее сопливых вампириссимо.
Манюнчикова, - я же говорила вам, что синьор редактор терпеть не может
сложноподчиненных предложений. Миль дьяболо, он в конце забывает, что было
в начале!..
понес в комод прятать. Пацаны Лючии радостно запрыгали вокруг него.
не Карсак!..
непрочитанной на кухню побрел, влекомый предчувствиями дурными, редко его
подводившими. И действительно, в холодильнике уже хозяйничал пожилой упырь
Петрович, дожевывавший в увлечении грабежа последнее колечко колбаски
кровяной, базарной, с добрую гадюку в диаметре.
хвостиками крысиными умильно виляя.
копытцем. - С чесночком, - отзывался угрюмый непонятливый Петрович, пуская
черные сальные слюни. - С перчиком, Петрович? - попискивал в возбуждении
тощий Тофя. - С перчиком, - кивал толстокожий упырь, швыряя в попрошаек
огрызком колбасной веревки, - нате, повесьтесь, злыдни...
полиголовый Змей Героиныч, рептилия нрава геройского и склонностей
нездоровых к топливу любому, от мазута до спирта изопропилового, редкой
вонючести - лишь бы горело... На крайней его пасти подпрыгивала шкворчащая
сковородка с глазуньей из трех яиц, по яйцу на рыло.
заточения в "Хирамиду Пеопса", любым издательством отвергаемую по причине
малоцензурности, вынудила публику утихнуть, дожевать и заткнуться.
лючийскими сопляками похабный стишок про некрофила и его голубую бэби, и
головой поник. Было от чего...
ярок глянец переплета, как злобно косилась рожа инопланетная на
фантастическом альманахе, сыну Витальке ко дню рождения купленном... С
этого-то момента и изменилась судьба Павла Лаврентьевича, изменилась круто
и радикально, еще с полуночи, когда он книжку отложил и решение принял.
Осталось лишь ампул для авторучек прикупить, бумагой форматной запастись,
да псевдоним гордый в муках выносить - "граф Манюнчиков" (фамилия родовая,
титул же - для значимости, и в честь тезок любимых литературных -
Монте-Кристо и Дракулы).
возвращенный рассказ "Бутерброд с соленой и красной" начиналась
издевательски серьезно: "Уважаемый Графоман Юнчиков! Сообщаем Вам..." -
после чего зарекся Павел Лаврентьевич к фамилии своей графский титул
приписывать...
пенсионных, главный герой "Бутерброда", объявился и уйти не пожелал.
в умоляющей гримасе. - Я ж теперь прописан у вас...
Кто это тебя сюда прописывал?
замусоленных помахивая. - Так что вместе проживать будем. Пока не
выпишете.
тебя прописал, я тебя и выпишу!" Но многочисленные редакции, выгоды своей
не сознавая, упрямо возвращали шедевры новорожденные, плодя все новых
субъектов прописки, на жилплощадь претендующих.
сунувшихся было мирить Мефи с Тофей, ушла вместе с сопротивляющимся
Виталькой к йогу Шри Прабхупада Аристархову, давно звавшему разделить его
Акунин Борис
Никитин Юрий
Контровский Владимир
Херберт Фрэнк
Куликов Роман