Чтение 5–й страницы книги ~Ожидающий на перекрестках~

тех, кого надо, наверняка уведомили, а остальным и такие сойдут - я изучал
предхрамовый сад и даже преуспел в этом, впав в тихую, меланхоличную
расслабленность.

Все вокруг - включая портал здания - выглядело старым, заброшенным и
оттого донельзя милым. Налет запустения был подобен патине на древней
чеканке, разросшиеся вокруг пышные кусты лоренны благоухали розовыми
соцветиями; чуть поодаль, у крохотного пруда, стояла мраморная статуя
богини в окружении прелестных изваяний, сочетавших в себе фривольность и
смирение - я оценил изысканность поз, невольно покачав головой, и на дне
каменных глаз Сиаллы полыхнули лукавые огоньки.

Предусмотрительность Лайны оказалась выше всяких похвал -
провинциальный храм как нельзя лучше подходил для подготовки будущих
Мифотворцев. А телосложение богатырей-служителей даже несколько озадачило
меня, но я тут же сообразил, что после Празднеств Богини остаются дети -
вернее, получаются дети - и самых крепких мальчиков наверняка воспитывают
при храме.

- Меня зовут Ратан, - глава караула вернул мне бумаги и пожал руку,
после чего я понял, что в детстве Ратан был очень крепким мальчиком. - Я
предупрежден о... твоем приезде. Следуй за мной.

По-моему, вначале он хотел сказать "о Вашем приезде", но почему-то
передумал. И правильно передумал. Не люблю я этого.

Меня проводили в отведенную комнату, где я оставил вещи, а после мы с
Ратаном прошли в левое крыло храма, в котором располагался маленький
полутемный зал. Миловидные жрицы в прозрачных одеяниях расступились перед
нами, одарив меня многозначительными улыбками, а я глядел на всю эту
шуршащую дозволенность, вспоминал характер Лайны, уныло вздыхал и понимал,
что от более близкого знакомства с местными обитательницами, к сожалению,
придется воздержаться. Слово "воздержание" только усилило расстройство
чувств, и я принялся смотреть в пол.

И оттого не сразу приметил худенького подростка, носатого, костлявого
и белобрысого - он сидел на помосте и настраивал пятиструнный лей, а перед
ним, в ожидании прерванного движения, застыла обнаженная девушка; и я
вздрогнул, сообразив, что это - они...

Ратан хотел было окликнуть их - будущих Мифотворцев - но я жестом
остановил его и тихо встал за колонной, пристально вглядываясь в людей на
помосте. В последнее время мне все чаще удавалось проникать в сущность
собеседника, обходясь без слов... Я ведь еще не знал тогда, что передо
мной - Грольн Льняной Голос, мой неизменный и бескорыстный спутник, с
которым мне придется пройти насквозь не одну вечность; я не знал этого, да
и он еще не знал сам, кто он такой - он просто хотел стать кем-то... он
еще только настраивал свой лей.

Но даже в тот, первый раз, я сразу почувствовал, что нам легче будет
без слов, потому что между нами было нечто, что стоит возле слов, и
никогда не теряется бесследно, и не обманывает нас...

ВОЗЛЕСЛОВИЕ. ГРОЛЬН ЛЬНЯНОЙ ГОЛОС

...Я доверился своим пальцам, и они сами перебирали струны, находя
новые, единственно верные созвучия, и мелодия поплыла в бесконечность...
окружающий сумрак словно отступал, теснимый напором звуков, и языки
пламени послушно разгорались, вспыхивая и извиваясь в такт мелодии, а я
все не мог оторвать взгляда от Клейрис...

Она парила на зыбкой грани света и тьмы, она была неотъемлемой частью
той музыки, которая помимо моей воли разливалась сейчас по храму, и не
было больше пыльных дорог, промозглых дождей и хохота пьяной толпы, а было
лишь то, что рождалось сейчас, и только сейчас.

Сейчас - и нечто большее, чем просто звучащий лей, танец Клейрис и
блики огня на стенах. Между нами рождалась легенда, волшебная сказка, миф
- и я, я творил его!.. Вернее, мы с Клейрис.

Она плыла по залу, купаясь в волнах звуков и отсветах пламени, ее
тело вспыхивало, подобно огню, или невидимой тенью скользило во мраке; она
вся была пронизана сиянием и музыкой, и ее обнаженное тело звало,
притягивало, завораживало - это была не та стыдная нагота, которая
одновременно соблазняет и отталкивает; нет, здесь танцевала нагая богиня,
сама Великая Сиалла, и я уже видел осыпающиеся на нее утренние цветы в
рассветной росе, видел лук, стрелы которого даруют величайшее наслаждение
и величайшую муку на этом свете...

...Все мальчишки хотят быть воинами или охотниками - я, Грольн,
бродячий музыкант шестнадцати лет от роду, хотел быть музыкантом и стал
им! Спасибо отцу - лучшему лееру Пяти Городов, убитому матросами в
портовой таверне, когда он отказался играть для Косматого Тэрча, в честь
его визгливой бабы...

Отец вышвырнул меня в полуоткрытую дверь, следом вылетел его
старенький лей, и я бежал, спотыкаясь и плача, падая и прижимая к груди
последнее, что у меня оставалось...

...Стрела пронзила мое сердце, я чуть не вскрикнул от сладостной боли
- и очнулся.

Музыка смолкла. Мои пальцы безжизненно лежали на струнах лея, Клейрис
застыла в круге света с воздетыми к небу руками - и мрак в углу
зашевелился, рождая невысокого мужчину с внимательным взглядом,
пронзительным и насмешливым, как у птицы на его плече.

Он шагнул в освещенный круг и замер напротив меня.

Я понял, кто это. Жрица предупреждала нас. Вчера.

- Вы видели? - задыхаясь, спросил я. И закашлялся.

Он кивнул.

- И лук? И цветы?..

- Да. Хотя мне-то как раз и не следовало бы всего этого видеть. И
знаешь, Грольн - тебя ведь зовут Грольн? - это и радует, и пугает меня
одновременно.

- Спасибо, Учитель...

- Учитель? - он попробовал это слово на вкус и еле заметно скривился.
- Нет, не стоит. Зови меня просто - Сарт.

- Да, Учитель, - ответил я.

И он рассмеялся.

На следующий день прибыл слепой Эйнар, бывший Мифотворец Махиши. Я
смотрел, как он бредет по саду - неестественно прямой, огромный, с
всклокоченными русыми волосами, в бесформенной рубахе, пояс которой свисал
чуть ниже живота...

Он шел сам, без поводыря, и Ужас сидел на его руке, вцепившись
когтями в кожаный браслет. Роа немедленно попытался затеять драку, и мне
стоило большого труда отозвать разъяренную птицу; а Эйнар только тихо
свистнул, и его гребенчатый увалень заковылял в сторону и скрылся между
деревьями.

Ратан - он был здесь кем-то вроде старшего служителя и в комплекции
почти не уступал Эйнару - одобрительно оглядел новоприбывшего, промычал
что-то вроде "С приездом, парень" и с силой сжал руку слепца своими
каменными пальцами, крепость которых я уже успел испытать накануне. Кисть
моя, кстати, болела до сих пор.

Это рукопожатие, казалось, длилось целую вечность: я видел, как
понемногу сминается ладонь Эйнара в мертвой хватке служителя, как белеют
костяшки пальцев Ратана - но слепой продолжал вежливо улыбаться, глядя
незрячими глазами поверх головы служителя куда-то в небо, и в конце концов
Ратан отпустил его руку.

- Мужчина! - Ратан одобрительно хлопнул слепого по плечу. - Жаль, что
калека... Идем, провожу...

Он взял у Эйнара огромный тюк, в котором что-то позвякивало, чуть не
выронил ношу и как-то странно покосился на слепца.

Поведение Ратана неприятно задело меня, и я поспешил уйти.

Эйнар занял комнату рядом с моей. Аккуратно пристроив в углу свою
неподъемную поклажу, он первым делом ощупал все стены в новом жилище и
затем отправился бродить по всему храму, а его орел с дурацкой кличкой
дремал в холодке, игнорируя все попытки алийца нарваться на ссору.

Этот царь птиц, как позже выяснилось, основную часть жизни только и
делал, что спал и ел. Такое поведение не могло не вызвать изумления у
непоседливого Роа, и он после всех бесплодных воплей наконец угомонился.

Вечером Эйнар появился в трапезной. Я хотел подвести его к столу, но
он отстранил меня, нащупал столешницу и сел сам.

Ужинали мы вчетвером - Грольн, Клейрис, Эйнар и я. Сам ужин проходил
в молчании. Внимание Клейрис было поглощено изысканностью трапезы, которую
нам подавали - девушка еще не успела привыкнуть к перемене в своем
положении; Гро пожирал глазами девушку и даже не замечал, что именно
кладет себе в рот; Эйнар уставился мертвым взглядом прямо перед собой, и
прислуга только успевала пододвигать ему полные блюда и забирать пустые; а
я делил свое внимание поровну между ужином и этой любопытной троицей.

Когда подали десертные вина, Эйнар, по-видимому, глубоко задумался, и
я с ужасом увидел, как медленно расплющивается в его кулаке тяжелый
кованый кубок. Самым страшным было то, что Эйнар не прилагал к этому
никаких усилий - он просто держал кубок, думая о чем-то, ведомом ему
одному, и металл сминался под его пальцами, как сырая глина. Даже Грольн
на какое-то время оторвался от созерцания вожделенной Клейрис и
завороженно следил за метаморфозами кубка.

Потом Эйнар вернулся с небес на землю, уронил на залитую вином
скатерть комок серебра - все, что осталось от кубка - и, очень