лестницу заливают гипсом. И мне показалось, что так и есть. То есть я не мог
этого понять - было слишком темно, но я почувствовал шероховатость ногами.
просматривалась, а с другой: в каждом углу могла таиться опасность.
по столу.
ни разу голову не поднял.
во всей этой истории с дерматиновым чехлом, в ночных гуляниях есть что-то
такое... Понимаешь? Попахивает психиатрией.
друга.
наворачиваешь уже два часа.
маршировал по ней со своим чехлом, как ненормальный. Стоп. - Лацман внезапно
задумался. - Погоди. Лифт-то ночью не работает. Да, действительно. Как это
ты спускался на лифте?
нахера он мне нужен?
покоились на подлокотниках, а глаза, глаза смотрели в одну точку. В эту
минуту вошел Лацман в длинном пестром шарфе и сразу с порога выдал:
плечами. Он нервно прошелся по комнате, принюхиваясь, и снова вернулся ко
мне.
темной - с подвешенными под потолком мухоловками. Должно быть, она (голова)
была не одного со стеной цвета, иначе я ее сразу бы потерял, при продвижении
по комнате. Голова всегда отстает от тела. Это чисто физиологический
принцип, за которым скрывается вездесущая безголовость и выдвинутая
нескрытая телесность. Одним словом, я всегда видел ее грудь, бедра, но почти
никогда: глаза, волосы и губы, то есть головы как бы не было. Но вот в
неестественном ракурсе - а именно на фоне окна - я видел только голову,
какой бы она при этом не казалась бесцветной.
и спортивных трусах. Это был немного несвоевременный шаг, учитывая мою
негодность и задолженность по многим пунктам. Но пока я бежал, мне
показалось, что я вполне бы смог, не останавливаясь, достичь того места,
откуда мне будет предложено повернуть назад. Я ждал этого.
помещалось и стойбище, и лежбище. Я продирался через кусты, и уголки моих
глаз собрали легкую цветочную пыльцу, так что я не мог уклониться от
хлестких прутьев. Должно быть, вся нижняя часть, цоколь покоились на
сплошной гранитной глыбе и всей этой постройке грозило неминуемое
разрушение. Я не боялся оступиться, нет. У меня было подозрение, что я сам
чего-нибудь не так сделаю. В конце концов все эти бетонные подушки, вся эта
арматура не отходили и не удалялись далеко от здания. Миновать их было
нельзя, пролезть под - можно. И я мысленно задрал перед свитера, обнажив
белоснежное брюшко, пользуясь им в качестве зеркала, и зашагал по следам
моего товарища, которого здесь уже не было. Очевидно, мне это причудилось, и
я не мог маршировать, не оборачиваясь назад.
нарушало общего вида, - вида пустоты, неубранности и какой-то
неопределенности. На клубной сцене что-то монтировали, что-то вроде
строительных лесов, хотя я догадываюсь - то была подготовка к спектаклю. Тут
в открытые врата этой храмины грузно вгехал Мишка Лукин.
воздух.
пронзительным, как маршал Жуков.
чем он говорит. Тут внезапно сцена расцветилась ярким красным светом.
Красными стали и без того уже красные лица рабочих, деревянные сооружения,
похожие на леса, а так же боковая кулиса. Я почувствовал некоторое
расслабление, словно подвергся гипнотической релаксии. Мне стало хорошо.
чем-то само собой разумеющемся. Я, разомлевший, закрыл глаза и произнес:
"Где-то это уже было, - подумал я. - Где я мог это видеть?" Лукин с трудом
карабкался вдоль среднего ряда, и я заметил некоторую странность в его
одежде: под костюмом, вместо привычной водолазки, сиял невероятно пестрый
жилет, а от часового кармашка свисала желтая цепочка.
сторону сцены.
спиздили. Правое вертикальное сооружение вдруг резко накренилось со страшным
треском. Рабочие с криками "еб твою мать" попрыгали со сцены. Однако
конструкция дальше не стала двигаться. Все переполошились. Из боковых дверей
выбежал кое-кто из персонала. Показался дежурный пожарный. Лукин же в это
время как ни в чем не бывало заправлялся. Он медленно расстегнул ремень,
подтянул брюки, затянулся потуже, застегнул ремень. И все это лицом к залу,
в полной невозмутимости. Я подождал, пока он взглянет на меня, и махнул ему
рукой, чтобы вместе вернуться в вестибюль и продолжить беседу. Теперь я
снова уважал его.
при том, что я еще продолжал оставаться неуспевающим студентом! Всю эту
контору я хорошо исследовал. Здесь керосиновое пятно во всю улицу, за той
дверью - гора картонных коробок из-под мониторов. Иногда мальчик с тележкой
врезается в нее задом, и мы слышим этот грохот немного неправдоподобный
здесь под часами в тишине, в пространстве необгятной комнаты, в которой