увидел - и сразу узнал - огороженный дворик с петухами и курами, забор, за
которым по оранжевым горным склонам взбегали вверх синие домики с белыми
андреевскими крестами на ставнях. В центре двора на растрескавшейся лавке
сидел человек в сером военном френче с закатанными рукавами и играл на
небольшом аккордеоне, открытый футляр от которого лежал рядом.
отправился в свою комнату, даже не поглядев на Валерку.
гвозде ватника. Иван понял, почему он оказался в комнате у Валерки, -
видимо, те, кто привез его домой, не смогли отпереть дверь.
громоздился маленький бутылочный кремль у двери шкафа и, изо всех сил
стараясь казаться обнаженной, улыбалась фотографу голая баба у "Запорожца"
на календаре. Иван повалился спать.
снова начали сниться сны. Он стоял на какой-то невероятно высокой крыше и
глядел вниз, на раскинувшийся далеко кругом ночной город, похожий на
нагромождение гигантских кварцевых кристаллов, освещенных изнутри тысячами
оттенков электрического света, и совершенно не боялся, что сейчас его
схватят и куда-то поволокут (в Уран-Баторе самым высоким зданием был
пятиэтажный совком, но и мечтать было нечего когда-нибудь поглядеть на
город с его крыши). Потом он оказался внизу, на широкой и светлой улице,
полной веселых и беззаботных людей, и даже не сразу сообразил, что дело
происходит ночью, а светло вокруг от фонарей и витрин. В следующий момент
он уже несся по висящей на тонких опорах дороге в тихо ревущей машине, и
перед ним на приборной доске загорались синие, красные, оранжевые цифры и
линии, а вокруг в несколько рядов шли машины, среди которых невозможно
было найти и двух одинаковых. Потом он оказался за столиком в ресторане -
вокруг сидели несколько человек в военной форме, которых он отлично знал,
а на столе, между неправдоподобными стаканами и бутылками, лежало
несколько пачек "Винстона".
была знакомая комната, и за черным окном привычно тренькала гитара. У него
осталось неясное воспоминание об испытанном потрясении, а в чем было дело,
он не помнил совершенно. Но оставаться в кровати было страшно. Он встал и
нервно заходил по крашеным доскам пола. Надо было чем-то себя занять.
страшно делается... свинство... свинство, - повторил он несколько раз про
себя, чувствуя, как от этого слова внутри что-то начинает подниматься, -
свинство..."
- вспомнил он, раскрывая окно и выглядывая вниз, в заваленный мусором
двор, - насчет аккордеона..."
качели и песочница, дрожали сигаретные огоньки. Дети давно разошлись по
домам, и можно было выкидывать мусор прямо вниз, на помойку, не боясь
кого-нибудь изувечить. Иван швырнул несколько бутылок в окно, прошла
примерно секунда, и тут снизу долетел немыслимый по своей пронзительности
кошачий вой, которому немедленно ответило радостное улюлюканье со стороны
качелей и песочницы.
голос Валерки - видно, успел спуститься. Захохотали какие-то бабы. - Всем
котам первомай сделаем в три цэка со свистом!
показалось, что его плашмя ударили доской по лицу.
полу, несколько разбилось - и распахнул косые дверцы. Внутри стоял
ободранный футляр от аккордеона; Иван вытащил его из шкафа, перенес на
кровать, щелкнул замками, откинул крышку и положил ладони на шероховатую
панель передатчика. Одна его ладонь поползла вправо, перешла в другое
отделение и нащупала холодную рукоять пистолета; другая нашла пакет с
деньгами и картами.
долбани эта штука по спине, так ведь и сейчас с ними пил бы... И завтра...
сел на место, пододвинул к себе раскрытый футляр и включил передатчик,
который словно раскрыл на него два разноцветных глаза: зеленый и
желтоватый.
делом ощутил ужас от мысли, что все позабыл. Вскочив на ноги, он метнулся
было к шкафу - и выдохнул, убедившись, что все помнит. Оказалась лишней
сделанная карандашом на обоях контрольная надпись: С САМОГО УТРА - ПЕРВЫМ
ДЕЛОМ СЫГРАТь НА АККОРДЕОНЕ. Стало даже чуть смешно и стыдно своего
вчерашнего страха.
потолок. Со стороны окна долетела еще одна волна неопределенно-духовой
музыки, похожей на запах еды. К ней примешались густые и жирные голоса
солистов, добавлявшие в мелодию что-то вроде навара. "Почему музыка-то?" -
подумал Иван и вспомнил: сегодня праздник. День бульдозериста.
Демонстрация, пирожки с капустой и все такое прочее - может, и легче будет
уходить из города в пьяной суете, по дороге на вокзал спев со всеми
что-нибудь на прощание у бюста Бабаясина.
смысла.
коридору. "На демонстрацию пошел" - понял Иван, повернулся к стене и
задумался, глядя на крохотные пупырчатые выступы на обоях.
построения и переклички - стало совсем тихо, если не считать иногда
залетавших в окно музыкальных волн. Иван поднялся с кровати, по военной
привычке тщательно и быстро ее убрал и стал собираться. Надев праздничный
ватник с белой нитрокрасочной надписью "Levi's" и дерматиновый колпачок
"Adidas", он тщательно оглядел себя в зеркале. Все вроде бы было
нормально, но на всякий случай Иван выпустил из-под шапочки-колпачка
длинный льняной чуб и приклеил к подбородку синтетическую семечную лузгу,
вынутую из аккордеонного футляра. "Теперь - в самый раз", - подумал он,
подхватил футляр и оглядел на прощание комнату. Шкаф, женщина с
"Запорожцем", кровать, стол, пустые бутылки. Прощание оказалось несложным.
курил; как и на Иване, на нем был праздничный ватник, только "Wrangler".
Иван не ожидал его здесь встретить, даже вздрогнул.
подождал. Совсем, что ли, плохой?
теперь?
вокруг видно не было - только откуда-то издалека доносилась духовая
музыка, к которой теперь добавились острые и особенно неприятные удары
тарелок, раньше отфильтровывавшиеся окном. Улица перетекла в другую;
другая - в третью; музыка становилась все громче и наконец полностью
вытеснила из ушей Ивана шарканье его и Валеркиных сапог об асфальт. После
очередного угла стал виден затянутый красным помост, на котором стоял
певец с неправдоподобно румяным лицом; он делал руками движения от груди к
толпе и, несмотря на широко открытый рот, ухитрялся как-то удивленно
улыбаться тому, что вот так запросто дарит свое искусство народу.
Одновременно с тем, как он стал виден, долетели слова песни:
месиво из духовых и баритона. Впереди стал виден хвост идущей к центру
города колонны, и Валерка с Иваном прибавили шага, чтобы догнать ее и
пристроиться. Мимо проплыли хмурый Осьмаков с застиранным воротником плаща
и улыбающаяся Алтынина с приколотым бантом. Они стояли в стороне от потока
людей, в боковой улочке, возле лошадей, впряженных в огромный передвижной
стенд наглядной агитации в виде бульдозера.
и Бабаясину был украшен тяжелыми от дождя бумажными орхидеями, а на острие
высоко вознесенной над головой бронзового Бабаясина сабли был насажен
маленький подшипник с крючками на внешнем кольце; от этих крючков вниз
тянулись праздничные красные ленты. Их сжимали в своих левых кистях