Чтение 5–й страницы книги ~Желтая стрела~

Желтая стрела, поезд, на котором ты едешь

к разрушенному мосту.

- Кто это написал? - спросил Андрей.

- Откуда я знаю, - сказал Хан.

- Но ты хотя бы догадываешься?

- Нет, - сказал Хан. - Да это и не важно. Я же говорю, писем вокруг
полно - было бы кому прочесть. Например, слово "Земля". Это письмо с таким
же смыслом.

- Почему?

- Подумай. Представь себе, что ты стоишь у окна и смотришь наружу.
Дома, огороды, скелеты, столбы - ну, короче, как интеллигенты говорят,
культара.

- Культура, - поправил Андрей.

- Да. А большая часть этой культары состоит из покойников вперемешку
с бутылками и постельным бельем. В несколько слоев, и трава сверху. Это
тоже называется "земля". То, в чем гниют кости, и мир, в котором мы, так
сказать, живем, называются одним и тем же словом. Мы все жители Земли.
Существа из загробного мира, понимаешь?

- Понимаю, - сказал Андрей. - Как не понять. Слушай, а ты
когда-нибудь думал, откуда мы едем? Откуда идет этот поезд?

- Нет, - сказал Хан. - Мне это не особо интересно. Мне интересно
узнать, как с него сойти. Ты у проводников спроси. Они тебе объяснят,
откуда он идет.

- Да, - задумчиво сказал Андрей, - они объяснят, это точно.

- Идем назад?

- Я здесь постою немного. Догоню тебя минут через пять.

Когда Хан вышел, Андрей повернулся к окну. В этих местах он был
первый раз. Странно, но из-за того, что вокруг не было людей, ему в голову
приходили необычные мысли, которые никогда не посещали его где-нибудь в
ресторане, хотя все необходимое для их появления было и там.

То, что он видел в окне, когда смотрел назад, - участок насыпи,
украшенный каким-нибудь уносящимся в прошлое кустом или деревом, - был
точкой, где он находился секунду назад, и если бы вагон, в котором он
ехал, был последним, то там осталась бы только пустота и покачивающиеся
ветки по бокам от рельсов.

"Если бы все то, что существовало миг назад, не исчезало, - думал он,
- то наш поезд и мы сами выглядели бы не так, как мы выглядим. Мы были бы
размазаны в воздухе над шпалами. Мы были бы чем-то вроде переплетающихся
друг с другом змей, а вокруг этих змей тянулись бы бесконечные ленты
пластмассы, стекла и железа. Но все исчезает. Каждая прошлая секунда со
всем тем, что в ней было, исчезает, и ни один человек не знает, каким он
будет в следующую. И будет ли вообще. И не надоест ли господу Богу
создавать одну за другой эти секунды со всем тем, что они содержат. Ведь
никто, абсолютно никто не может дать гарантии, что следующая секунда
наступит. А тот миг, в котором мы действительно живем, так короток, что мы
даже не в состоянии успеть ухватить его и способны только вспоминать
прошлый. Но что тогда существует на самом деле и кто такие мы сами?"

Андрей увидел в стекле свое прозрачное отражение и попытался
представить себе, как оно исчезает, а на его месте появляется другое, и
так без конца.

"Я хочу сойти с этого поезда живым. Я знаю, что это невозможно, но я
этого хочу, потому что хотеть чего-нибудь другого просто сумасшествие. И я
знаю, что эта фраза - "я хочу сойти с поезда живым" - имеет смысл, хотя
слова, из которых она состоит, смысла не имеют. Я даже не знаю, кто такой
я сам. Кто тогда будет выбираться отсюда? И куда? Куда я могу выбраться,
если я даже не знаю, где нахожусь - там, где я начал это думать, или там,
где кончил? А если я скажу себе, что я нахожусь вот здесь, то где будет
это здесь?"

Он снова поглядел в окно. Уже почти стемнело. По краям пути иногда
возникали белые километровые столбики, отчетливо видные в сумраке и
похожие на маленьких каменных часовых.

Андрей развернул свежий "Путь" на центральном развороте, где была
рубрика "рельсы и шпалы", в которой обычно печатали самые интересные
статьи. Через всю верхнюю часть листа шла жирная надпись:

ТОТАЛЬНАЯ АНТРОПОЛОГИЯ

Устроившись поудобнее, он перегнул газету вдвое и погрузился в
чтение:

"Стук колес, сопровождающий каждого из нас с момента рождения до
смерти, - это, конечно, самый привычный для нас звук. Ученые подсчитали,
что в языках различных народов имеется примерно двадцать тысяч его
имитаций, из которых около восемнадцати тысяч относится к мертвым языкам;
большинство из этих забытых звукосочетаний даже невозможно воспроизвести
по сохранившимся скудным, а часто и нерасшифрованным записям. Это, как
сказал бы Поль Саймон, songs, that voices never share. Но и существующие
ныне подражания, имеющиеся в каждом языке, конечно, достаточно
разнообразны и интересны - некоторые антропологи даже рассматривают их на
уровне метаязыка, как своего рода культурные пароли, по которым люди
узнают своих соседей по вагону. Самым длинным оказалось выражение,
используемое пигмеями с плато Каннабис в Центральной Африке, - оно звучит
так:

"У-ку-лэ-лэ-у-ку-ла-ла-о-бэ-о-бэ-о-ба-о-ба".

Самым коротким звукоподражанием является взрывное "п", которым
пользуются жители верховьев Амазонки. А вот как стучат колеса в разных
странах мира:

В Америке - "джинджерэл-джинджерэл". В странах Прибалтики -
"падуба-дам". В Польше - "пан-пан". В Бенгалии - "чуг-чунг". В Тибете -
"дзог-чен". В Франции - "клико-клико". В тюркоязычных республиках Средней
Азии - "бир-сум", "бир-сом" и "бир-манат".

В Иране - "авдаль-халлаж". В Ираке - "джалал-идди". В Монголии -
"улан-далай". (Интересно, что во Внутренней Монголии колеса стучат совсем
иначе - "ун-гер-хан-хан".)

В Афганистане - "накшбанди-накшбанди". В Персии - "карнак-зебуб". На
Украине - "трiх-тарарух". В Германии - "вриль-шрапп". В Японии -
"додеска-дзен". У аборигенов Австралии - "тулуп". У горских народов
Кавказа и, что характерно, у басков - "дарлан-бичесын".

В Северной Корее - "улду-чу-чхе". В Южной Корее - "дулду-кванум". В
Мексике (особенно у индейцев Уичотль) - "тональ-нагваль". В Якутии -
"тыдын-тыгыдын". В Северном Китае - "цао-цао-тантиен". В Южном Китае -
"дэ-и-чань-чань". В Индии - "бхай-гхош". В Грузии - "коба-цап". В Израиле
- "таки-бац-бубер-бум". В Англии - "клик-о-клик" (в Шотландии -
"глюк-о-клок".) В Ирландии - "блабла-бла". В Аргентине..."

Андрей перевел взгляд в самый низ страницы, где длинные столбцы
перечислений заканчивались коротким заключительным абзацем:

"Но, конечно, красивее, задушевнее и нежнее всего колеса стучат в
России - "там-там". Так и кажется, что их стук указывает в какую-то
светлую зоревую даль - там она, там, ненаглядная..."

В дверь постучали, и Андрей рефлекторно схватился за рукоять замка,
чуть не свалившись с унитаза.

- Скоро ты там? - спросил голос в коридоре.

- Сейчас, - сказал Андрей и смял газету в неровный ком. "Там-там, -
стучали колеса под мокрым заплеванным полом, - там-там, там-там, там-там,
тамтам, там-там, там-там, там-там..."

В соседнем вагоне была пробка - там шли похороны. Мимо пропускали, но
толпа двигалась очень медленно, подолгу застывая на месте.

- Бадасов умер, - сказал рядом чей-то голос. Перед Андреем стояла
неспокойная девочка с огромными грязными бантами в волосах. Стуча кулаком
в стекло, она глядела в окно, иногда поворачиваясь к стоящей рядом матери,
одетой в турецкий спортивный костюм.

- Мама, - спросила вдруг она, - а что там?

- Где там? - спросила мама. - Там, - сказала девочка и ткнула кулаком
в окно.

- Там там, - с ясной улыбкой сказала мама.

- А кто там живет?

- Там животные, - сказала мама.

- А еще кто там?

- Еще там боги и духи, - сказала мама, - но их там никто не видел.

- А люди там не живут? - спросила девочка.

- Нет, - ответила мама, - люди там не живут. Люди там едут в поезде.

- А где лучше, - спросила девочка, - в поезде или там?

- Не знаю, - сказала мама, - там я не была.

- Я хочу туда, - сказала девочка и постучала пальцем по стеклу окна.

- Подожди, - горько вздохнула мать, - еще попадешь.

Пьяные проводники наконец управились с подстаканником, труп шмякнулся
о землю, подпрыгнул и покатился вниз по откосу. Вслед полетели подушка,
полотенце, два красных венка и мраморное пресс-папье - покойный, судя по
всему, был человек заметный.

- Я хочу туда-а, - пропела девочка на несуществующий мотив, -
там-там, где боги и духи, там-там, живут на свободе...

Мать дернула ее за руку, приложила палец к губам и, сделав страшные
глаза, кивнула на толпу скорбящих. Заметив, что Андрей смотрит на девочку,
она подняла на него глаза и чуть выгнула брови, как бы приглашая на
вершину годов, прожитых неким абстрактным Вахтангом Кикабидзе, чтобы
снисходительно улыбнуться оттуда трогательной детской наивности.

- Чего это вы на меня так смотрите, - сказал женщине Андрей, - я,